"Тайные книги" "старца" Каллиника Афонского – подделка!

pravkniga — 09.09.2010 — Литература

Обращение по поводу книг, ложно приписанных старцу Каллинику Афонскому (Исихасту) и содержащих ошибочные и душепагубные представления о духовной жизни, с кратким разбором содержания этих книг и выводами о недопустимости их употребления православными читателями в духовно-поучительных целях
Недавно на прилавках книжных магазинов и в интернет-магазинах появились две странные книги, авторство которых приписано старцу Каллинику Афонскому (+1975).
Уже дата смерти выдает фальсификацию (подложность) этих книг, так как подлинный старец Каллиник Исихаст, насельник Катунак, почитаемый Святой Горой, почил в 1930 году, поэтому мы имеем дело с "мистификацией" и злоупотреблением именем старца, известного во всей Греции.
Названия вышеуказанных книг следующие: "Самая тайная книга" (М., 2010, далее - СТК) и "Книга священной Любви" (М., 2010, далее - КСЛ). К первой книге (СТК) приложено ещё два приписанных старцу Каллинику сочениния "Книга слез" и "Книга отца", а ко второй (КСЛ) - "Молитвы", "Диалог отшельника с Сатаной" и "Книга, рекомая Апокалипсис Каллиника" (последние два названия даны анонимными составителями).
Данные тексты, как мне сообщили те, кто передали их как в виде готовых файлов, так и ксерокопий, были подготовлены к печати группой лиц. При этом передавшие мне текст по электронным каналам и почтой, сообщили о не вполне удовлетворительном состоянии рукописей, что потребовало определенных догадок и даже вмешательства в текст (например, замену слова "эротично" на "любовно" - СТК, с. 66). Эти писания не могли не вызвать интереса и необычностью формы, и высотой "духовного подвига" мнимого автора.

Самая тайная книга. Книга слёз. Книга Отца

К сожалению, я допустил преступную оплошность, не наведя на Афоне достаточных справок, и полностью доверившись людям, которые заявляли о своей связи со Святой Горой, а прикровенность своих собственных имен обосновывали мнимым духовным смирением. Со слов этих анонимных якобы "представителей Афона" я осторожно высказал намерение подготовить "будущее более полное и академическое издание наследия" "старца" (КСЛ, с.14).

Я принял за чистую монету сообщение о том, что в настоящее время такое издание невозможно якобы из-за неудовлетворительного состояния архива придуманного старца (разумеется, не существующего). Я надеялся, что тщательная подготовка этих текстов по рукописи поможет правильному пониманию мысли старца, которая мне показалась, и как выяснилось не напрасно, подозрительной и сомнительной. И потому я считал, что тщательное издание – лучший повод развеять такие сомнения в душе, не понимая, что я ещё больше запутываюсь в сетях, в которые попал, когда поверил голосу анонимов как голосу монашеского смирения. Ведь книги эти оказались не просто сомнительными, но поддельными, принадлежащими несуществующему автору. А значит, никакая редакционная подготовка, никакой комментарий, никакие пояснения и оговорки, не могли отменить главного – лживого корня, лежащего в глубине этого преступного деяния. Публиковать эти сомнительные книги как памятник духовной литературы было духовным преступлением.

Действительно, на кого рассчитаны эти "книжицы", на какую аудиторию? Не вскрыты обстоятельства создания каждого сочинения. На Афоне ли они написаны? Распространение таких сочинений, носящих явно ярко выраженный, но нездоровый аскетико-мистический характер, тем более с иногда произвольными "реконструкциями" анонимных "доброжелателей", грозит соблазнить неподготовленных читателей, нанести им тяжкий духовный вред, породить множество недоумений вокруг действительных намерений автора. Это дорога в ад, вымощенная "райскими" и "завораживающими" изречениями-максимами и духовно-поэтическим бредом. Но, несмотря на некоторое знакомство фальсификаторов с аскетико-мистической традицией Православия, книги не могли быть написаны насельником Афона: они представляют собой в некоторых местах грубую, а в некоторых местах тонкую, изящную, и этим еще более постыдную подделку. Чем бы ни руководствовались бесчестные и подлые авторы этой фальсификации, они должны понимать, что ложь поневоле порождает прелесть, и что они будут жестоко наказаны Святой Горой и Самим Господом.

Начитанность в святоотеческих текстах (широкая, но неглубокая) не спасла фальсификаторов-мошенников от неверной и некорректной передачи аскетико-мистической традиции Афона, грубых и наглых "компиляций" подлинного Предания, которые создают в некоторых случаях напрямую ложные и губительные представления о сущности духовной жизни, смешав светлое и священное с низким и инфернальным. Если фальсификатор был один, тогда противоречия в тексте могут быть объяснены либо непоследовательностью его мысли, либо моим неоговоренным вмешательством, ведь я пытался придать рваному, сумасбродному и непродуманному тексту видимость некоторой "стройной системы", или хотя бы последовательного изложения духовных состояний. Я тоже думал, что некоторые странности текста происходят от чернового характера и "небрежности" старца, не понимая, что духовный опыт, если он хочет быть поучительным, всегда находит себе ясное выражение.

Скорее всего, рассматриваемые "произведения" созданы несколькими сговорившимися друг с другом людьми: только так можно объяснить резкие стилистические различия между приписанными "старцу Каллинику" книгами, отсылки к несовместимым культурным контекстам: например, к образам из восточных религиозных практик ("самурайская" тематика, дзен) и к образам из "фэнтези" (психоделика, эротизм, незрелый романтизм).

Бросается в глаза различное отношение к Священному Писанию в разных книгах и разных главах книг. В некоторых случаях Писание составляет основу всего рассуждения, и тогда мысль в данном эпизоде православна, в других случаях автор демонстрирует весьма произвольное и не укоренённое в святоотеческой мысли фривольное истолкование образов Писания, с откровенно пугающими уклонами, а в некоторых случаях он обходится без опоры на Писание, разворачивая свои никак не связанные с традициями христианской аскетики поэтические фантазии, бред, галлюцинации, и используя немногие цитаты из Писания и Святых Отцов (св. Дионисия Ареопагита, св. Симеона Нового Богослова и других) только в "декоративных" целях. Думается, что один автор вряд ли может в пределах одного или нескольких сочинения так резко менять отношение к Писанию, относясь к нему то как к Слову Божию, то как к простому литературно-поэтичекому произведению, и тем самым незаметно для себя переходить от подлинного православия к прямому кощунству.

Поэтому закономерно предположить, что над текстами "старца Каллиника" трудилось несколько авторов, каждый из которых следовал своим порочным и тщеславным целям, используя Писание как "строительный материал" для своего бесстыдного и безумного предприятия: фальсифицировать сочинения святого.

Язык книг явно не соответствует их целям: фальсификаторы предпочитают трезвению, которое отличает аскетико-мистическую литературу Восточной Церкви, экзальтированную поэтизацию, эпатирующе резкие контрасты, эмоциональные приступы панэротической эйфории, многозначительные умолчания, непонятные интригующие намеки и другие спекулятивные приёмы речи, совершенно чуждые трезвенной святоотеческой духовности. Иногда поэтическое изложение позволяет точно и образно описать духовные состояния, очень высокие (порой представляющие подлинное описание подлинных состояний аскетов и старцев). За них, как за горы, прячется жалкая, ложная и порочная мысль фальсификаторов. Всякий раз, когда речь заходит о догматических и мистических основаниях аскетического подвига, поэтически распущенный язык начинает мешать и приводит к темноте, расплывчатости и неточности большинства выражений. Не нужно и говорить о той смертельной духовной опасности и тьме, которая может из этого проистечь. Поэтому, не ставя целью разобрать все сочинения, напечатанные в обеих книгах под именем "Каллиника", мы только укажем на основные погрешности, из этого произошедшие.

Фальсификаторы взяли за основу своих книг подлинные святоотеческие тексты, как мы уже упомянули, такие как труды свв. Дионисия Ареопагита, Максима Исповедника, Симеона Нового Богослова, Григория Паламы и Каллиста Ангелликуда. Все эти труды уже сами по себе духовно сложные, и многие из них не могут быть рекомендованы неподготовленному читателю, не имеющему достаточного опыта покаяния и трезвенного духовного руководства, что предостерегло бы его от ложного понимания некоторых возвышенных образов. В обеих же книгах мы видим, что как раз самые таинственные образы цитируемых святоотеческих сочинений, которые нельзя было бы приводить без оговорок и трезвенных истолкований, многократно повторяются, и более того, развёрнуты в нездоровые и экзальтированные поэтические описания. Таков характерный для обеих книг образ Христа как Отрока, который имеет в святоотеческой традиции вполне конкретное значение смиренного Боговоплощения, тогда как в книгах мнимого старца получает произвольное истолкование, сближаясь с образом Христа как Жениха, и порождая целый ряд "романных" сюжетов (СТК, с.41), словно навеянных "Маленьким принцем" Антуана де Сент-Экзюпери (КСЛ). Следует также заметить, что все перечисленные святоотеческие сочинения вызывали споры, недоумения и недопонимания, и были восприняты как поучительные для всех христиан только после того, как получили церковное толкование, исключающее произвольные фантазии. Уже это требовало бы известной осторожности при столь многочисленных ссылках на них. Явные попытки мнимого Каллиника подражать их строю мыслей и стилю, часто неудачные, явно смехотворны и преступны. "Старец" Каллиник ни разу не указывает на данное святыми отцами истолкование этих сочинений. Для афонита ("Каллиника") более чем странно отсутствие ссылок на других известных афонитов (например, св. Никодима Святогорца). Это тоже косвенно говорит о фальсификации. Эрудиция мнимого старца достаточно широка, и было бы странно, чтобы он не знал позднейшей исихастской традиции, и ограничивал её древними мистиками, забывая о старцах последних трёх веков. Через все сфальсифицированные сочинения красной нитью проходит мысль о том, что умственные и интеллектуальные занятия не имеют никакого отношения к аскетико-мистической практике, и что духовная жизнь постигается не умом, а сердцем. "Не позволяй своей мысли отклоняться на путь интеллектуального "впитывания" и "банального" толкования всего этого" (СТК, с.82). "Запомни, самая лучшая книга не написана, потому что эта Книга - Бог в сердце твоего Старца" (СТК, с.63). ""Умные притчи" раскрываются не в интеллекте, а в созерцаниях, и используют элементы ума произвольно и свободно" (СТК, с.30). В некоторых случаях такой антиинтеллектуализм напоминает формулы духовности "нью-эйджа" и других нехристианских или псевдохристианских современных течений мысли, которые требуют сразу же переходить к практике духовных состояний, минуя покаяние и трезвенное созерцание. Каллиник экспансивно постулирует: "Полет нельзя объяснить в теории" (СТК, с.50). Презрение к интеллектуальной стороне духовной жизни и превознесение эмоциональной (чувственной, почти инфернально-эротической) стороны приводит к невольному искажению подлинного аскетико-мистического учения о значении сердца в духовной жизни. Так, сердце даже не упоминается в рассуждениях "вакханствующего" и многоликого "старца": "Божественная любовь действует сначала на ум, а потом -- на все тело, и естественная любовь точно так же" (СТК, с.27). Ум изображается Каллиником исключительно как пассивная способность восприятия, об активном действии ума и о сведении ума в сердце, которое и составляет основу православной духовной жизни, ничего не говорится. Тем самым концепция ума в сфальсифицированных рукописях должна быть признана несвятоотеческой. Мнимый Каллиник пишет "Ум становится пустым от всяких представлений и отвлеченным от тела, так что и малое помышление об его нахождении в "мозге" отметается как ненужное" (КСЛ, с.51). Получается, что до этого мистического опыта ум находился в "мозге", и его нельзя было представить иначе - почти язычество (досократики, скептики, Аристотель). Состояние божественной любви ("божественного эроса" согласно терминологии Святых Отцов) никогда не описывается как сердечное состояние, напротив, говорится только о её воздействии на тело извне (инфернальная эротическая чувственность). Божественная любовь сравнивается со "штормом" (КСЛ, с. 34; КСЛ, с.42). Вместо трезвенной и целомудренной осторожности на духовном пути мнимый автор призывает "окунуться в волны состояний" (СТК, с.28), таким образом, опять же пережить только внешнее "материальное" воздействие "очень странной" благодати. В тех случаях, когда говорится о сердце, имеется в виду не спокойное восприятие благодати, а напротив, состояние крайней эмоциональной экзальтации и эротической разгорячённости, которое оценивается в восточной православной духовности как состояние либо прелести, либо эмоциональной распущенности, в любом случае не имеющей никакого отношения к тайнам духовной жизни. "Я дрогнул от неожиданности и думал, что сразу умру, но сердце стало бить кровавым источником, пульсировать, танцевать и биться в священной исступленности" (СТК, с.67). Такая языческая картина "экстаза" неведома православной духовности, и говорит скорее о самочинных попытках воспроизвести подлинные духовные состояния, при том что миросозерцание фальсификатора терпит сильнейшее повреждение, несмотря на самочинное знакомство с важными источниками по православной духовной жизни. Мнимый старец Каллиник совершенно не ведает основополагающего в восточной духовности различения верхней и нижней части сердца: ум необходимо, чтобы избежать прелести, сводить только в верхнюю часть сердца. Тогда как фальсификатор считает, что всё сердце должно быть охвачено умным пламенем: "Божественная любовь разгорается в самом средоточии сердца. Это подобно пожару в закрытом помещении. Естественная любовь полыхает на внешней стороне "здания" сердца. Поэтому она более заметна" (СТК, с.36). Этот опыт описывается возбужденной и сладострастной мыслью лжестарца как "любовная горячка" (СТК, с.38; КСЛ, с.78), в терминах горячечного бреда с примесями экзальтации и похотливой "гламурности". Исихастская традиция требует быть внимательным к положению тела во время молитвы. Но старец-самозванец заявляет: "Убеги от физиологии, как от разлагающегося трупа" (СТК, с.52). Побег от тела? Суицидальная истерия под маской духовности? Такие утверждения могут сближать тексты Каллиника с духовностью дзэн и других нехристианских восточных традиций (неоплатонизм, например), которые основаны на однозначном противопоставлении правил телесной и духовной жизни, а не на спасении и преображении плоти по благодати. О духовной прелести с несомненностью говорит следующее описание духовного опыта: "Я люблю со всей пылкостью сердца и впадаю в холод" (СТК, с.126). По православному аскетико-мистическому учению, благодать, поселяясь в сердце, разносит свою теплоту по всему телу. Возможно, мы имеем дело с неудачным выражением, но учитывая отсутствие у фальсификатора здоровых православных представлений о значении сердца в духовной жизни, мы вправе предположить, что он прямо ведёт здесь читателя к погибельной экзальтации, осознанно, или неосознанно. В другом месте говорится, что душа "расплеснулась и сжалась в каплю от натиска большой и чистой любви" (КСЛ, с.53), тем самым получается, что душа сама задаёт параметры восприятия своего опыта, в том числе физического, а благодать действует исключительно как внешняя сила - что "деформирует" учение Отцов о синергическом отношении благодати и свободы воли. Также о восточной духовности напоминает то, что даже в состоянии духовной жизни ум не сведён в сердце: "Божественный Воин всегда наносит укол мечом в самое сердце или в голову" (СТК, с.93). Таким образом, получается, что ум и сердце равнозначны, а где будет действовать благодать - предоставлено божественному или человеческому произволу. Такое понимание божественного дейсвия как произвола естественно для восточных религий, с их мрачным фатализмом, но не для христианского учения о свободе и благодати. В некоторых случаях ум и сердце смешиваются, и сердечное действие отождествляется с умственным: "И лопается оболочка гранатового плода моего ума от багряной зрелости рано вызревших любовей к Тебе и Старцу" (КСЛ, с.26). Получается, что не ум сводится в сердце, а напротив, ум начинает мыслиться по подобию сердца, как вместилище божественных энергий, которые отождествляются при этом с собственными мыслями, чувствами и решениями человека. В книгах систематически дается "очень странное" учение о причастии Телу и Крови Христа. Так, с Причастием чудовищно сравнивается любовь ученика к старцу (с элементами тонкого эротизма), причём любовь выглядит как слабый отблеск причастия Телу и Крови (СТК, с.37). При формальном сходстве с учением прп. Симеона Нового Богослова о причастии благодати, суть аскетического опыта благодати деформируется. Нигде в аскетической традиции причастие благодати по молитве и причастие благодати в таинстве не противопоставляются и не сопоставляются, но описываются как различные действия единого Святого Духа. Поэтому совершенно безумно устанавливать "меру благодати", говоря о "постепенном" разгорании пламени любви к старцу и ко Христу, потому что благодать всегда подаётся сверх всякой меры. Кощунственно звучат и слова ""Божественное лобзание" (поцелуй) есть символ и подобие "умной Евхаристии". Иногда такое лобзание через созерцание бывает почти одновременным с причастием Плоти и Крови Христовых" (СТК, с.43). Чудовищно!.... Далее выясняется, что это состояние "мнимое": "Отрок не дает душе понять, совершилось ли "божественное лобзание" вообще" (СТК, с.44). Тем самым сопоставление Евхаристии и духовного экстаза, через выстраивание своеобразной гностической иерархии "символов и подобий", духовно выглядит совершенно алогично. В других словах о Евхаристии тоже можно увидеть "грязные" гностические намёки, например, Причастие трактуется как одно из средств приобретения "мистической посвящённости", например: "Вкушайте Плоть Мою, пейте Мою Кровь, целуйте Мой Свет, обнимайте Мрак Мой" (СТК, с.88). Порочная пародия на св. Дионисия Ареопагита! Бесспорно, созерцание Света и Мрака может быть вполне подлинным духовным опытом, но сопоставление с Евхаристией некорректно и возмутительно, потому что Евхаристия из благодатного Таинства тогда превращается просто в инструмент и средство достижения отдельных мистических состояний, тогда как по святоотеческому учению она сама есть Таинство, после которого благодать уже действует в человеке без всяких "призывов". Если бы это был призыв к молитве, то упоминание мистических состояний было бы оправдано как раскрытие направления истинной молитвы, но здесь читателю тонко и незаметно для него внушается вульгарно обнаженный гностицизм. Апофеозом "странности" учения псевдобогослова о Евхаристии служит ключевой эпизод "Книги слёз" (СТК, с.113): причащение Иисусу через кровь старца. Ученик (словно некий "вампир") зализал рану старцу, причастившемуся в этот день, и сам таким образом "причастился". Через это личный характер Евхаристии странным образом деформируется+ Или это не так? Христос умер за каждого человека, а у фальсификатора-фантазера старец выступает не только как служитель и посредник в причастии, но и как некая инстанция, опосредующая благодать, как "Второй Христос". Подлинное православное учение о старчестве говорит о том, что благодать неопосредованно передаётся ученику старца, именно потому что старец подчинил благодати свою собственную волю. А это не оставляет места произволу вроде описанной "готической" сцены. Конечно, такое причастие могло бы быть возможно "страха ради смертного", по икономии, но здесь мы видим экзальтированное самочиние и произвол как со стороны ученика, так и со стороны старца. Тем самым книга содержит наговор на афонское монашество, которому совершенно чужды такие кошмарные и странные соблазнительные гностические практики "барочных" тонов. Во всех книгах Каллиника содержится "сомнительное" учение о благодати. Так, мистификатор считает, что "человек по свободе воли сам выбирает более желанную ему любовь: естественную или божественную. Залогом такого выбора служит наслаждение" (СТК, с.20). Таким образом, о преображающем воздействии благодати на душу человека он не ведает, а свободу воли толкует и как свободное отношение к благодати, что странно, а по сути недопустимо по отношении к божественному Домостроительству. Гностическим мы находим также выделение помимо естественной любви и божественной любви, некой "естественной божественной любви", которая "направлена только к Богу или к Старцу, в которого "вселился" Бог" (СТК, с.23). Тем самым любовь становится не внутренней силой, а показателем своеобразной мрачной "посвящённости" ученика, который "по уши влюблен" в старца. Поистине, чудовищная чувственность! "Естественная божественная" любовь выглядит тогда как род гнозиса, замыкающего ученика на личности старца ("зацикленность" на псевдообразе старца). Явно гностическим мы считаем и "самураеобразное" учение о "двух мечах" (СТК, с.24--25), которое является основополагающим для главного сочинения смехотворного "старца-сенсея". Согласно этому учению, двум видам любви, "естественной" и "естественной божественной", соответствует два различных меча божественной любви. Данное учение изложено слишком кратко и темно, но такое различение действий божественных энергий напоминает скорее гностические эманации, чем святоотеческое учение о дарах Святого Духа. Мечи и ритуальные поединки в книге (СТК) выглядят странно, кощунственно, порочно и смехотворно. Не гностически ли выглядит учение из "Книги священной Любви": "Иисус Христос, Сын Божий, есть душа Бога Отца, а тело Бога Отца - это ум, в котором воплощается Иисус. Иисус бесконечно воплощается в умах влюблённых в Него, очищая умы от скверны естества" (КСЛ, с.39). Безумие! В этих словах мы находим отголоски аввы Евагрия, гностиков+ Уму приписываются телесные качества и он рассматривается как своеобразная эманация: человеческая природа отвергается и становится очевидным сведение человеческой личности только к уму. В книгах "старца", мы находим и весьма странное учение о сущности и энергии Божиих. Так, энергия Божия отождествляется с "образом", "притчей" и "именем" (СТК, с.34). Вульгарная "реформация" учения афонита свт. Григория Паламы? Благодать также отождествляется безумным писакой с "настроением" Бога (СТК, с.83). В другом месте энергии называются "огнями эросов", "манной" (КСЛ, с. 59). Что за построения? Что за фантазии воспаленного ума страдающего эротоманией "новоиспеченного теолога" ("необогословишки"), внедряющего свои фривольные теологумены в умы людей? Новый "перл" в учении о Евхаристии и энергии Божией мы находим в следующих словах: "Сущность Плоти и Крови есть энергия, есть энергийно Сущность, но не тождественная Сущности (...) Энергийному единству мы причащаемся, но не энергийному множеству" (КСЛ, с.65). Энергия не может быть сущностью чего-либо, а причащаются люди сущности через энергии. Не так ли? Сумасбродный богослов-фантазер, что же ты говоришь? По-твоему получается, что сущность Плоти и Крови возникает только по мере нашего обожения, и таким образом, таинство ставится в полную зависимость от наших духовных состояний. Бесспорно, мы воспринимаем божественные энергии в меру нашего собственного очищения, но слова о причастии "энергийному единству" затемняют этот опыт постепенного покаяния и очищения, уподобляя Евхаристию через гностическую и неоплатоническую "спекуляцию", "подтасовку" "Единому". То, что приведённая формула не случайна, а действительно отражает "странное" понимание мнимым старцем Евхаристии, подтверждается всем дальнейшим рассуждением о великом Таинстве, содержащем в том числе чудовищные заявления: "Те, кто мнит, что вся полнота умной Плоти Иисусовой в Хлебе и что она вкушается смертными устами поти, будет как притеснитель Духа есть плоть собственного естества" (КСЛ, с.66). Осуждение "формального" (неосознанного телесного) причастия вполне православно. Но в каких словах оно выражено!? По-Каллинику выходит, что вкушающий Евхаристию неистинно, якобы вкушает собственную плоть. Ужас помрачения, инфернальность, доходящая до апогея! Видения "любвеобильного" "старчика" Каллиника эротичны до чудовищного "духовного неприличия" и вводят в соблазн: "И было мне очень больно от Любви. И налил Ты мне малую чашу, и выпил я ее. И стал я отроком. И мы смотрим друг на друга. И я безвидно и безумно стремлюсь лобзать Тебя, а Ты меня" (КСЛ, с.85). Какое богохульство! Все эти "поэтические" "пикантные" места, даже если они описывают в некоторых случаях верный духовный опыт, будут истолкованы неподготовленным читателем в гностическом ключе или - что еще опаснее - в гомоэротическом духе, и могут невольно завести простодушного и восприимчмвого читателя на путь вечной погибели. Мы не упоминаем уже некоторые крайне тёмные места сочинений, приписанных "новому теологу", в частности, его рассуждения о мистическом смысле Святой Троицы (СТК, с.144-145) в "Книге Отца", которые трудно подвергнуть догматическому анализу в силу их крайней невнятности, например: "Отец как молния влетает в очи к Сыну... Это первая Диада сверхбожественнонепостижимого Эроса" и далее+ . Мы можем указать только о том, что любая "психологизация" отношений внутри Святой Троицы расценивается в православном богословии как некорректная, так как даже при желании автора остаться в рамках православного догматического учения о Святой Троице, его эмоционально-психологические суждения могут подать повод к неверным и опасным мнениям. Также в книгах можно найти намёки на раскрытие тайны исповеди. Так, например, в "Книге священной Любви" говорится: "И я, великий грешник и блудник неописуемый, извращенный [...] узнав об этом Пределе правды, заплакал и измолвил в сердце своем..." (КСЛ, с.31). Хотя подобные публичные заявления встречаются в "Гимнах" прп. Симеона Нового Богослова, там они всегда подаются как предлог для стяжания смирения, тогда как Каллиник нагло и фривольно демонстрируя свои грехи, "исповедуется" на бумаге, которая, как известно, "не краснеет", игриво раскрывая секрет о своих реальных "любовницах" и "любовниках" - "девочках" и "мальчиках" (КСЛ). В книгах мы находим и приметы "нездорового отношения" к Сатане, сомнительное представление о действии духов злобы (жалость к ним). Наиболее показательный в этом отношении "Диалог с Сатаной" (КСЛ, с.107-111) представляет собой запрещённое восточной аскетикой изображение патологического (инфернального) духовного состояния. В традиции восточного Православия, как древней, так и новейшей, старцы строго запрещали созерцать бесов, вступать с ними в разговор, расспрашивать их. Те редкие случаи бесед старцев с бесами, которые приводятся в "Патериках", никогда не служили простому любопытству, но строго только практическим целям изучения дьявольских козней. В кошмарном "Диалоге с Сатаной" нет никаких указаний на практические приёмы бесов в отношении подвижника, и разумеется, диалог этот не может ничего прибавить к учению Церкви о духах зла и борьбе с ними. По сути, это поэтическое произведение, напоминающее романтические поэмы о "элегантном" дьяволе (таких поэтов эпохи романтизма, как Б айрон, Китс, Шелли, Бодлер), наделе раскрывающие патологические состояния самих авторов. Помимо того, что данный "Диалог" не заключает в себе ничего поучительного для духовной жизни, в нём содержится немало слов, которые могут вызвать соблазн у православного читателя. Сатана изображается полностью как романтический несчастный герой: он называет себя "достойным и целеустремленным ревнителем" (КСЛ, с.107), сентиментально замечает "мне вообще давно уже не свойственно любить" (КСЛ, с. 109). Таким образом, текст может заразить и читателя сочувствием к Сатане, и несмотря на то, что в "Диалоге" говорится о зависти Сатаны к человеческому роду, само строение речи этого персонажа, который готов терпеть посланные свыше муки, и при этом не сдаваться, однозначно говорит о том, что данный "Диалог" скорее пытается "обласкать" Сатану, чем обличает его гордыню и козни. Из этого следует, что фальсификаторы совершили не только легкомысленный, но и кощунственный поступок, не сказав ничего поучительного, но введя в соблазн относительно природы и действий сатаны. Также патологические духовные состояния изображаются как часть опыта духовной жизни и в других книгах. Например: "Все это сказано о "муках ума", "заболевшего" божественной горячкой на пути через гиблые ущелья ко крову Отрока. Дикие животные (страсти) напали на ум, искусали его и поцарапали его своими острыми ядовитыми когтями. Сотни воинов Сатаны, "неуязвимого Амалика", на одной из стоянок по пути к вершине напали на поднимающийся по уступам ум, коварно нанесли ему несколько ударов острыми мечами" (СТК, с.54). Таким образом, получается, что тот опыт, который давался некоторым святым попущением Божиим (испытать на себе физическое воздействие бесов), здесь изображается как обычный в духовной жизни; и помимо соблазна, такое описание может внушить читателю мысль о могуществе бесов над человеческим телом и душой, тогда как по православному учению бесы могут действовать только попущением Божиим. Точно таким же кощунственным и безумнейшим актом мне невольно приходится признать публикацию "параноидального" текста "Апокалипсис" (КСЛ, с.115-118), который представляет собой, как сообщили нам передавшие эти тексты анонимы, несколько разрозненных листков. В этом тексте также отсутствуют и аскетические уроки, и раскрытие учения Православной церкви о последних временах. При этом видение будущего похоже скорее на образы научной фантастики: "И вот узрел я иную страну далекого будущего [...]. И говорили они на непонятном языке. И узрел я дома огромные этих людей из стекла и железа. И вот, дева ввела меня в один рухнувший дом, который назывался у них "храмом забытого Бога"" (КСЛ, с.116). В отличие от образов действительно духовных видений, которые ясны и поучительны, эти образы скорее принадлежат нездоровой фантазии психически больного человека, и изображают мир в стиле фильмов "Аватар", "Матрица", "Армагеддон". Тогда как основа действительно святоотеческого созерцания будущих со бытий, которое возможно только благодаря особому благодатному дару -- это узрение путей исполнения воли Божией. Итак, мы встречаем в мнимых творениях старца псевдо-аскетическую мистическую систему, искусно и дерзко стилизованную под православное аскетическое богословие лишь отдельными ссылками, помещёнными в совершенно чуждые им контексты. Все эти сочинения следует считать проявлениями кощунственного самочиния и клеветой на духовную традицию афонского монашества. Смешение истинных состояний и видений с наглыми выдумками помещает даже поучительные моменты в ложный и духовно неприемлемый контекст. Книги "Каллиника" единодушно осуждены старцами горы Афон, сочтены душевредными, могут ввести душу в ложные и гибельные духовные состояния. Вероятно, более тщательное рассмотрение подложных книг старцами даст им подлинную оценку в настоящем и будущем, избавив "доверчивых" и "простых" от неверного понимания и "очарованности" текстами, которые иногда "завораживают".

Самое печальное, что подлинные мысли и чувства старцев были использованы "мистификатором" или "мистификаторами" во зло, а именно эти мысли привлекают к книгам "старца" благочестивых, но не опытных в духовной жизни читателей. Книга незамедлительно должна быть изъята из всех православных магазинов (в том числе и Интернет-магазинов), сайтов и блогов, а имеющиеся экземпляры книги необходимо уничтожить как духовно вредную продукцию (предать огню). Издатель, введённый в заблуждение передавшими рукопись "доброжелателями", редактор, верстальщик, и прочие, связанные с этими книгами, люди, раскаиваются и извиняются перед читателями и просят их святых молитв. Вероятно, при неминуемом уничтожении экземпляров подлинную оценку книги дадут лишь старцы Святой Горы, как русские, так и греческие, и на этом разгоревшиеся в среде монашествующих и мирян нестроения и недоразумения, связанные с выходом книг, найдут единственное верное решение.

Искренне просим молитв за тех людей, которые стремились издать книги "Каллиника" во славу мистической традиции Афонского монашества, но допустили, как и подготовители книг, невольную ошибку, приняв сфальсифицированный источник за подлинный. Эта ошибка должна послужить дальнейшему развитию понимания духовной литературы Афона и всего православного Востока. Духовная осторожность должна сохраняться в отношении любых книг, особенно если книга трактует сложные вопросы духовной жизни. Очень часто к полезным книгам примешиваются в незначительных количествах "сладкие яды", которые "одурманивают" читателя и "дезинформируют" относительно действительных правил духовной и мистической жизни. Такие "яды" бессильны перед "божественными противоядиями", - подлинными примерами истинных старцев Святой Горы Афон: Иосифа Исихаста (Спилеотиса), его непосредственных учеников, а также Паисия (Эзнепидиса), Порфирия Кавсокаливита, нашего святого соотечественника прп. Силуана Афонского, современного духовного писателя, старца Симеона Афонского. Еще раз просим всех священников, монахов и благочестивых мирян, столкнувшихся с этими вредоносными книгами, послать мнение и отзыв о них, чтобы помочь убедить "приверженцев" и введенных в заблуждение читателей не использовать их в качестве источника по духовной жизни, и дать им оценку, зиждущуюся на подлинном духовном ведении, поскольку, к великому сожалению, не все разошедшиеся экземпляры могут быть изъяты или выведены из круга чтения их обладателей. Убедительно призываем книжные и интернет- магазины вернуть книгу поставщикам и не распространять её после получения этого текста. Просим также помолиться о душах тех недостойных и подлых людей, которые побоялись объявить себя подлинными авторами книг. Поскольку текстовые файлы и ксерокопии рукописей переданы опосредовано, трудно обнаружить подлинных авторов книг. Просим всех, кто знает об "авторах"-мистификаторах или обстоятельствах и месте создания подложных текстов "Каллиника", сообщить нам по следующему адресу: ru_kallinik_poddelk@mail.ru

Сохранено