Татьяна Сытина детективная повесть "Конец Большого Юлиуса" (1956)
marss2 — 19.02.2024
Книга из знаменитой серии 50ых годов "Библиотечка
военных приключений" (те самые маленькие книжки )
.
1955 год. Советские ученые открыли новый способ борьбы с
болезнетворными вирусами.
Американская разведка узнала об этом и решила уничтожить ученых
вместе с лабораторией.
Задание поручено опытному шпиону по кличке Большой Юлиус.
Он раньше служил у фашистов ,а после войны перешел на службу к
американцам.
Особая примета Большого Юлиуса - длинный нос необычной
формы.
..
Есть в сети.
Написано вот просто смачно.
Читается на одном дыхании..
.
Отрывок под катом.
.
.
— Но… Спартаковцы дружно защищают свои ворота! Труднейший мяч
только что взял вратарь! Вы слышите, как аплодируют москвичи
великолепной атаке сталинградцев! Вот мяч опять на середине
поля…
.
Полковник Смирнов с сожалением выключил радиоприемник. От
дверей кабинета к его столу торопливо шел маленький толстый человек
в расстегнутом измятом пыльнике. Из правого кармана пыльника торчал
кончик зеленого галстука. Лицо толстяка пылало, в круглой детской
ямочке на подбородке светлели капельки пота.
..
— Нелегко добраться до вас, товарищ полковник! — задыхаясь,
сказал он. — Мне пришлось двум товарищам объяснять свое дело. И оба
недослушивали и передавали меня друг другу, как бумажку. Вы
третий!
.
— Прошу садиться! — вежливо перебил Смирнов посетителя.
— Благодарю вас! — с облегчением сказал толстяк и вытер лицо
клетчатым платком, скомканным в кулаке. — Тяжело! В такую жару
чувствуешь каждый килограмм своего веса. Очень тяжело…
.
Толстяк ворчливо жаловался, а Смирнов молча его разглядывал.
Особого доверия посетитель не внушал. Вероятно, придется долго
выслушивать путаный рассказ, а в результате «дело» окажется
чепухой. Такие случаи, к сожалению, бывают…
.
— Вы отдышитесь, отдохните, а потом расскажете мне, что с вами
случилось, — предложил он толстяку, напряженно прислушиваясь к
аппетитному говорку Синявского, доносившемуся теперь из открытого
окна с верхнего этажа. Внезапно говорок исчез в могучем нарастающем
обвале звуков. Гол! — вздрогнул Смирнов. — Но кому? Скоро конец
второго тайма… Этот гол может решить игру.
.
— Я уже отдышался! — покорно сказал толстяк и поглубже
угнездился в кресло. — Дело в том, что в 1945 году, находясь в
рядах Советской Армии, на территории Германии, в городе
Мюнстенберге, 11 августа, в два часа дня, я шел по улице… —
неожиданно связно и кратко начал рассказывать толстяк.
.
И Смирнов вдруг перестал прислушиваться к Синявскому.
.
Сначала его привлекла деловая интонация посетителя. Взглянув
ему в лицо, он увидел тугие румяные щеки, светлоголубые глаза и в
них сосредоточенность чувств, которая сделала бы честь человеку с
более мужественным обликом. Это были глаза мужчины, принявшего
решение сражаться до конца. В них светилось упрямство и веселая
дерзость.
.
— Простите, как ваше имя? — прервал толстяка Смирнов, вынимая
из ящика коробку Беломорканала и протягивая ее посетителю.
— Спасибо, не курю! Зовут меля Окуневым Борисом
Владимировичем. По специальности механик. В армии служил в танковой
части. Сейчас работаю в сборочном цехе главным мастером.
.
— Так… так… Значит, в два часа дня 11 августа 1945 года вы шли
по улице города Мюнстенберга…
.
— Точно! — подхватил Окунев. — Я шел мимо большого дома,
превращенного в развалины, и собирался уже свернуть за угол, когда
услышал женский крик. По мостовой навстречу мне шел человек в серых
брюках и толстом зеленом свитере.
Я могу рассказать вам в отдельности о каждой черточке лица этого
типа, потому что то, что он при мне сделал…
Словом, я узнаю его днем и ночью, в любом костюме, даже в
гриме.
За ним бежала девушка в коричневом платье, без чулок, в одной
тряпичной туфле.
Другую она, наверное, потеряла во время погони.
Помню, что волосы у нее были совсем светлые, редкого серебристого
оттенка, и они расплелись и облачком летели за ней по ветру.
Заметив меня, человек остановился и повернулся к девушке, поджидая
ее.
А девушка кричала, и я помню каждое ее слово: «Негодяй! — кричала
она. — Держите его, товарищ! Предатель! Сколько людей он в застенке
погубил! Палач!»
.
— Конечно, я виноват! — Окунев замолчал и сморщился, как от
боли. Затем сильно хлопнул себя по колену скомканной шляпой. —
Никогда себе этого не прощу! Ведь у меня было оружие, я мог
подстрелить его, скажем, в ногу. Но меня сбило именно то
обстоятельство, что он не бежал. Он стоял и спокойно ждал ее. В
десяти шагах от меня.
А когда между ними осталось расстояние не более чем пять-шесть
шагов, когда она уже подняла руку, чтобы схватить его за плечо, он
вдруг нагнулся, поднял кирпич и, размахнувшись изо всех сил,
швырнул его в лицо девушке.
И тут же метнулся в развалины…
.
— Здесь… — Окунев снова вытер лицо платком. — Я сделал вторую
ошибку. Я бросился к девушке.
.
— Понятно… — сказал Смирнов. Открылась дверь, на пороге
кабинета показался сотрудник отдела капитан Захаров. Он хотел
что-то сказать, но Смирнов остановил его вопросом: «Срочно?»
.
— Терпит, товарищ полковник! — сказал Захаров, отступил и
осторожно прикрыл за собой дверь.
— Так, вы бросились к девушке, а неизвестный тем временем
скрылся в развалинах…
— Да! — пробормотал Окунев и подозрительно взглянул на
полковника. — Скажите, а вы будете слушать меня дальше? На этом
месте оба товарища прерывали меня и посылали дальше…
.
— Я вас выслушаю до конца. Итак, неизвестный скрылся.
— Да, я сплоховал. Девушку отвезли в хирургический
госпиталь.
— Она что-нибудь рассказала?
— Она не приходила в себя две недели, а на третью мы ушли из
Мюнстенберга. Единственное, что я знаю о ней, — имя и возраст. Ее
зовут Машей Дороховой, и в ту пору ей было семнадцать лет.
.
— Ну что ж, вы много знаете! — сказал полковник. — Дальше,
Борис Владимирович. Только вы не волнуйтесь, вы спокойнее…
.
— Спокойно я об этом не могу. Дальше… Сегодня, спустя десять
лет, я сделал вторую непростительную ошибку. Я узнал его там!
.
Окунев ткнул шляпой в сторону звуков, долетающих из окна.
.
— На стадионе? Борис Владимирович, вы могли ошибиться! Прошло
десять лет!
.
— Товарищ полковник, не надо мне это говорить. Я скромный
человек, но я честно прожил свою жизнь. То, что я не сумел
задержать подлеца, — единственное темное пятно на моей совести. Вы
можете не поверить, но когда я болею, я всегда вижу все снова —
улицу, девушку и ее лицо, потом, в госпитале. Ручаюсь, я видел его
на стадионе сегодня. Я узнал его в ту минуту, когда он подошел к
своему месту в шестнадцатом ряду на северной трибуне…
.
— Борис Владимирович! — прервал Смирнов. — У меня к вам
просьба. Постарайтесь сейчас точно восстановить каждую мелочь вашей
встречи. Расскажите, что он сделал и как вы себя вели…
— Я вел себя, как последний дурак. Я вскочил и уставился на
него. И стал пробираться к нему вдоль ряда…
.
— Понятно. Он ушел?
— Не сразу. Нас разделяла толпа Он закурил и, не торопясь,
стал пробираться к выходу. Я побежал за ним, крикнул что-то, меня
остановил милиционер и долго не понимал, что я… что у меня…
.
— Понятно, понятно… — повторил Смирнов, с силой притушил
папиросу в пепельнице и некоторое время молчал. — Минутку, Борис
Владимирович! — заговорил он, наконец. — Я еще раз прошу вас
вспомнить детали. Как он закурил, как пошел, что у него было в
руках, сложилось ли у вас впечатление, что он один на стадионе или
с ним был еще кто-нибудь?
.
— Не знаю. Я об этом не думал. Закурил… Вынул папиросу из
коробки и обыкновенно закурил.
— Обыкновенно! Так, значит, он исчез, а вы отправились сюда, к
нам?
— Да, я вскочил на первую попавшуюся машину и приехал.
.