Так странно

tushisvet — 21.06.2011 Так странно... Так странно бывает, когда ты видел начало, скажем так, зарождение книги, а потм - бах, тарарах! - и она уже готова!

Выкладываю тут кусок из новой книжки Марины Ахмедовой - спецкора "Русского репортера". Когда она успевает - понятия не имею) Но это уже третья ее большая вещь. А были еще "Женский чеченский дневник" и "Дом слепых". К этой новой книжке у меня сложное отношение (Марина, прости, прости!). Просто сама тема - "как уходят в лес" и "механизм изготовления шахидок" у нас страшно, просто дико популярна. И это начинает напрягать.

Я уже читала давеча повесть одной здешней барышни (не самую удачную, на мой взгляд), в одном блоге лежит начало еще одной... И авторы так боятся впасть в крайность и показать "лесных" сплошными уродами, что впадают в другую - и их герои прямо чуть ли не все - несчастные жертвы обстоятельств.

Вот вчера Рыжий приволок смешных гостей Арби и Мишу, которые собираются тут снимать фильм на ту же тему... Я к Мише приставала, приставала с расспросами, но в результате узнала только, что он делал несколько сюжетов для "Русских сенсаций" и для нового фильма ищет этих... дайвингистов... дайвингеров? В общем, уходят не только в лес, но, видимо, и в море)))

Миш, не обижайся! Это я за то,что ты так не выппил чай, который я для тебя старательно заваривала. А для меня, знаешь ли - в полвторого ночи подкинуться и заваривать безмолвно чай для внезапных гостей - это прямо подвиг!)

Так вот. Чего я боюсь. Боюсь я, что, обсуждая Маринину книгу, упор будут делать на "актуальность" и "правдивое отражение реальности", ну, как со статьями, с репортажами, и совсем забудут, что это все-таки литература, книжка!

Ну, ладно, все, останавливаюсь)

Вот вам сама Марина


В вот кусок из ее новой книги. Почему я выбрала именно его - черт знает, даже не спрашивайте, а то начну мямлить и выяснится, что я совсем дурак.

Надира приблизила лицо к зеркалу. У нее от глаз отходили морщины пучками. На носу у нее сидело большое коричневое пятно. Раньше не было, а когда она Асланчика родила, появилось и не проходило. Когда роды пришли, мы как раз стирали шерсть из матрасов – распороли их, вытащили шерсть, положили ее на бетонный пол, полили водой с порошком и стали мять ногами.
- Ал-лах, - Надира схватилась за живот и села в мокрую шерсть.
- Что? – спросила бабушка. – В роддом надо ехать?
- Подожди-подожди… - Надира встала и прислонилась спиной к стене дома. – Подожди-подожди, говорю…
Она шумно вздохнула и снова стала мять ногами шерсть.
- Иди, отдыхай. Не надо, - сказала бабушка.
- Не хочу. Буду сейчас лежать, думать о боли. Давай-давай, будем стирать. Ничего-ничего. Работать надо.
За час мы постирали всю шерсть из матрасов. Надира несколько раз охала, хваталась за живот и прислонялась к стене.
- Иди, да, теперь хоть отдохни, - сказала бабушка, когда мы положили шерсть сушиться на солнце.
- Не пойду да, - ответила Надира. – Там еще в саду сено надо собрать, а-то разбросали…
Она вынесла из сарая виллы и побежала в сад. Там бараны разбросали сено, и Надира стала складывать его в один большой стог. Когда стог стал большим, и она уже не могла дотянуться до него, она залезла на него, а я стала бросать ей сено вверх. Мы собрали с земли все, до последней соломинки. Надира накрыла стог старой клеенкой, за которой мы раньше пили чай.
Она спрыгнула со стога и побежала в дом.
- Подожди-подожди… - говорила она, хотя ее никто не останавливал.
Она принесла из сарая мешок муки и сито. Села на пол, постелила перед собой клеенку, стала доставать из мешка муку, просеивать. Горка из-под сита росла, я смотрела на нее, и представляла настоящей белой горой. Такой в нашем селе нет. Такой нигде нет. Все горы – коричневые. Мука от сита поднималась облаками и садилась на лицо и волосы Надиры, выглядывающие из-под платка.
- Подожди-подожди… - говорила она.
- Вай, ты что, хочешь за один день всю работу сделать? – спрашивала бабушка.
Она подошла к Надире.
- Иди, тебе говорю, отдыхай! Слышишь ты меня, а? – бабушка наклонилась к ней.
- Подожди-подожди! – крикнула Надира.
- Совсем с ума тронулась, - сказала бабушка и отошла.
- Подожди-подожди…
Надира собрала всю просеянную муку в другой мешок, завязала его.
- Уй! – крикнула она, когда подняла его.
- Не трогай да! Я сама! – подлетела к ней бабушка, схватила мешок и, согнувшись почти до пола, закинула его себе на спину. – Сама отнесу!
Бабушка понесла мешок в сарай.
Надира схватила таз с мукой и налила в него воду из кувшина, насыпала соль. Начала месить. Она налила мало воды, и мука не собиралась в тесто.
- Еще воды добавь, - сказала я.
- Подожди-подожди…
Надира укусила губу и мяла тесто. Постепенно у нее стало получаться. Я потрогала его пальцем.
- Ой, какое твердое, как каменное! Столько силы надо будет, чтобы его раскатать.
- Подожди-подожди…
- Аллах, ты что снова делаешь? – вернулась бабушка.
- Хинкал делаю. Не видно что ли? – ответила Надира.
- Иди лежи, кому говорю!
- Подожди-подожди…
Надира положила на колени деревянный круг. На него кусок теста. Я бы ни за что такое не раскатала. Она взяла скалку и стала водить по тесту. Иногда она прислонялась к стене и шумно дышала. Так она напоминала мне мать – раскатывая тесто в тот день, когда дядя вернулся из армии, она так же прислонялась к стене и закидывала голову. Только когда она дышала, ее не было слышно. У Надиры из губы пошла кровь.
- Вай, Надира, мукой хоть тесто посыпь, так легче будет раскатывать, - сказала я.
- М-м-м, - Надира давила на скалку и откидывалась. – М-м-м, - давила и откидывалась.
Какие у нее сильные руки.
- Честное слово, с ума она тронулась… - сказала бабушка. – Иди за Салихой, скажи, Надира рожает, - приказала она мне.
- Подожди-подожди… Сейчас поедим, потом рожу. Не ходи пока, не надо…
Ножом она нарезала ровный круг теста на мелкие квадратики, собрала их и бросила в кипящую кастрюлю. Через пять минут вытащила их на дуршлаг, откинула и вывалила на большое блюдо, бросила сверху кусок масла. Постелила клеенку на пол. Очень быстро двигалась. Мы все сели за клеенку. И только я потянулась вилкой за хинкалом, как Надира закричала на весь дом.
- Уй-й! Уй! Мамочки! Уй-ю-ю-юй!
- Беги за Салихой, кому сказала! – крикнула бабушка.
Она подхватила Надиру под руку и повела наверх. Надира не отрывала ладонь от живота, как будто если она ее снимет, то уронит ребенка.
Я побежала к Салихе. Застучала в их железные ворота. Из нашего дома не доносилось ни звука. Я открыла ворота и вошла во двор.
- Тетя Салиха! Тетя Салиха! – кричала я.
- Что стало?! – Салиха вышла во двор. Она вытирала мокрые руки о фартук.
- Надира рожает! Бабушка зовет!
- Бегом-бегом, давай-давай, - по дороге до нашего дома Салиха завязывала на голове платок.
На клеенке остывал хинкал. Он слипнется, когда станет холодным. Надо будет его жарить на сковороде или будет невкусно. Сверху приходило только мычание. Когда корова рожает, и то громче кричит. Женщина не должна во время родов кричать – стыдно, мужчины могут услышать.
Через двадцать минут Надира родила Асланчика.

Надира вышла, оставив люльку. Она не хотела показывать мне свои слезы, но я их все равно заметила. Она еще не успела заплакать, а я их уже заметила. Я всегда все сразу замечаю. Мне даже обидно стало – за дядю. Какой он хороший! Никогда я не слышала, чтобы он на нее кричал. Один раз только за всю жизнь ее ударил. Это из-за юбки случилось. Три года подряд она носила свою зеленую юбку в складку. Бабушка ей говорила, сними, не позорь нас. Что соседи скажут? Что мы своей невестке не можем даже одну юбку купить? Бабушка поехала на рынок, и привезла ей новую юбку в елочку. А Надира так назло бабушке говорит, что мать ей эту юбку подарила, она ее только носить поэтому будет. Есть у Надиры такое – во всем она хорошая, а в чем-то маленьком – плохая. Как вкусное яблоко, в котором червяк сделал дорожку.
Дядя один раз приехал с заработков. И Надира с бабушкой начали. Бабушка ей – сними, она бабушке – не сниму. Дяде это тоже надоело, он так подошел к Надире, когда она посуду мыла, так размахнулся и ударил.
- Аллах! – закричала она.
Он тогда взял рукой за пояс юбки, дернул, юбка порвалась, замок-молния из нее выскочила. Надира громко заплакала и положила мыльную руку на лицо. Она стояла и всхлипывала, даже стала похожа на маленькую девочку. Но мне ее особо жалко не было, потому что сколько раз ей бабушка говорила снять эту юбку. А она как будто хотела свою мать выше бабушки поставить, что как будто мать ей дороже и уважения к ней больше. Если бабушка ей юбку купила, значит, надо ее надевать, или это к бабушке неуважение, а она ей теперь заместо матери. А Надира все специально делала, чтобы показать, как ей у нас плохо. Так тоже не бывает.
Надира держала одной рукой разорванную юбку, другой закрывала лицо, и от этого у нее по щекам текло мыло. У нее так дрожали плечи. Никогда бы не подумала, что Надира может так плакать.
Я посмотрела на бабушку. Она улыбалась.
- Женщины да! – дедушка кинул кусок лепешки на клеенку. – Даже хлеб в горло не лезет! – сказал он и вышел из дома.
Никто Надиру не успокаивал. Она стояла одна и плакала. Дядя стоял рядом с ней. Я посмотрела ему прямо в лицо. Аман! Он сам чуть не плакал. Все его рыжее лицо стало красным. Бабушка рассказывала, он в детстве плакал, когда дедушка баранов резал, потом дедушка заставил его тоже барана зарезать, и дядя на целый месяц заболел.
Надира опустила руку ниже и посмотрела на него. Она молчала, но взглядом как будто его обвиняла, что он ее ударил. Дядя как увидел ее глаза, сразу дернулся всем лицом. Аман, как он ее жалел! Не дай Аллах сейчас заплачет, какой ему позор будет! Он поднял руку, Надира охнула и вдавила голову в плечи. Дядя так застыл с поднятой рукой, и не знал, что ему делать. Зачем он тогда руку поднял? Он повернулся к бабушке, она внимательно смотрела на него.
- Да на! – он с такой злостью ударил Надиру.
Она упала и ударилась спиной о стену. Надира больше не плакала, она только сидела у стены в разорванной юбке и молча смотрела на дядю. Она еще беременной тогда была, но потом мертвую девочку родила. Бабушка сказала, ее на рынке сглазили, когда она туда с дядей ездила.
Дядя выбежал на улицу.
- Душа моя, Надира, - бабушка подошла к ней, - ты видишь, какие они эти мужчины. Думаешь, меня муж не бил? Еще как бил. Послушной надо быть, я же тебе что говорила – мужа слушать во всем надо.
Надира не шевелилась, только смотрела на бабушку.
- Вставай, родная моя, вставай, - бабушка взяла ее под руку. – Пойдем, другую юбку наденешь, елочку, которую я тебе привезла. А эту выбрасывай да. С мужем тоже спорить не надо. Как сказал, ты так делай. И все хорошо будет.
Надира приподнялась и сразу схватилась за живот.
- Уй-й… - застонала она.
- Что стало?! Где болит? Что болит? – бабушка опустила ее снова на пол.
- Нигде не болит, - Надира встала, сделала кривое лицо и медленно стала подниматься по лестнице.
- Хоть раз мужчиной себя показал, - сказала мне бабушка, когда она ушла. – А-то совсем от рук отбилась… Хадижа, бабушкина, налей мне горячий чай, пить я хочу.
- А дедушка тебя тоже бил? – спросила я.
- Валла, бил, - ответила бабушка, потирая поясницу. – Мать у него такая змея была. Чуть что, против меня настраивала. Чуть что, сразу скандал… Как он меня один раз ударил, я даже лежала, встать не могла. Потом что делать, встала, работать же надо, работу за меня никто не сделает.
- Теперь же он тебя не бьет.
- Теперь он старый. Теперь зачем ему меня бить?
Вечером Надира в юбке елочкой раскатывала хинкал.
Дядя пришел ночью, пьяный. Он перевернул в темноте кувшин с водой, бабушка встала и начала на него ругаться. Надира вышла из комнаты и стала вытирать воду с полу.
- Иди, спи, - бабушка выдернула тряпку у нее из рук, - тебе отдыхать надо. Я сама тут все вытру.
Через два месяца Надира родила девочку, которую надо было носить еще два месяца. Она всегда мечтала родить девочку. Девочка была маленькая, как кукла, страшная, рыжая, как дядя, и не дышала. Я видела ее – мне было так интересно посмотреть, что я спряталась за занавеской. Бабушка схватила эту девочку, а она вся грязная была.
- Айша… - тихо сказала она, потом завернула эту девочку в белую тряпку, прижала к себе и унесла.
Она уходила, прижав к себе эту белую тряпку. Надира смотрела ей в спину, как будто бабушка у нее что-то украла. Бабушка тоже шла, согнувшись и тихо, как будто у Надиры что-то украла.
Дедушка пошел за муллой.
Ее похоронили рядом с моей мамой. Мы ждали дома, пока ее хоронили. Надира никогда не плакала, только стала ловить меня в доме и на улице, обнимать и целовать в голову. У нее были такие сильные руки, я не могла из них вырваться. Мне было неприятно – она же не меня любит, а ту девочку.
- Говорила, когда в положении дома надо сидеть, - ругала ее бабушка. – Мало ли какой глаз на улице попадется, особенно в городе. Валла, люди такие злые, глаз у них такой глазливый, лучше им вообще на виду не попадаться.
Надира ничего ей не говорила.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив