свое кукушечье дело
antimeridiem — 18.01.2024 Прочитал в канале у Подосокорского:"Сталин, как известно, был верным учеником Ленина. Но, в отличие от своего учителя, «думающей гильотиной» он не был, о чем свидетельствует, например, такая история, рассказанная Вячеславом Всеволодовичем Ивановым – сыном писателя Всеволода Иванова. Вячеслав Всеволодович рассказал ее Анатолию Рыбакову и его жене Татьяне, а Татьяна пересказала в книге своих воспоминаний:
"В двадцатые годы Сталин пригласил к себе на дачу Бабеля, Пильняка и Иванова – почитать что-нибудь из написанного. Особенно ему понравился рассказ Иванова «Дитя». Сталин заставил Иванова прочитать этот рассказ три раза. Сюжет его таков: где-то в Киргизии свирепствуют красноармейцы, убивают всех, кого хоть в чем-то подозревают, в том числе и русских. То ли у убитых, то ли в каком-то пустом доме находят младенца и решают его усыновить.
Но младенца надо кормить грудным молоком, и его пристраивают к молодой киргизке, у которой свой грудной ребенок. Она кормит обоих. Через какое-то время красноармейцам начинает казаться, что их ребенок не прибавляет в весе. Взвешивают на весах младенцев, русского и киргизского, последний перевешивает, и тогда его шлепают из винтовки на глазах у матери.
Сталин в этом месте, по словам Иванова, начинал хохотать и просил вновь читать рассказ. Как я уже сказала, три раза. Три раза в этом месте он заливался смехом..."
Пастернак, как известно, мечтал встретиться со Сталиным, чтобы поговорить с ним о жизни и смерти. Интересно, сохранилось бы у него такое желание, если бы он знал эту историю? А ведь он вполне мог ее знать: с Всеволодом Ивановым они были близко знакомы, даже дружны, и тот вполне мог бы ее ему рассказать".
Из книги Бенедикта Сарнова "Перестаньте удивляться!: непридуманные истории" (Аграф, 2006).
Что бы мог значить этот смех?
В конце концов, птенец кукушки не смеется, когда выталкивает из гнезда других птенцов. У него такая программа, ну или такой его способ жить. Тут же чувствуется некое освобождение. Освобождение от человеческого. Ничто не застит целесообразности. Это может радовать только поначалу, когда еще видны ошметки человеческого. Радость освобождения.
Или это как раз то самое «все позволено»? Бог, наконец, исчез, и можно делать что захочешь. И нужно сделать что-то особенно дикое, только тогда наслаждение будет полным. Тоже вопрос времени – радость свежа, только пока еще помнишь – бог был. А потом все станет пресным. Ну убил, чего удивляться?
Или это царство солипсического материализма, как у Двейна Гувера – когда все вокруг на самом деле роботы, и эмпатия – лишь болезненная выдумка, от которой наконец избавился – как тут не расцвети улыбке на лице?
Как ни крути – эта история со смехом хоть и не говорит в пользу Сталина, но говорит в пользу времени. Все еще было в новинку, могло радовать. Теперешние живоглоты даже не засмеются, тоскливо продолжат свое кукушечье дело.
|
</> |