
Студент амстердамский. Глава четырнадцатая

( Gerrit Adriaensz Berckheyde. Харлем )
Прошка легко доехал на коньках от Амстердама до Харлема и сам этому удивился. Они с Харманом съели по пончику, посмотрели собор святого Бавона, нашли среди могильных плит отмеченную фонарем, под которой лежал знаменитый Франц Хальс, и разругались вдрызг из-за этого самого Хальса.

( Gerrit Adriaensz. Berckheyde. Площадь Гроте-Маркт. Собор святого Бовона - справа )
Прошка узнал, что он умер в богадельне и сильно загрустил: всего себя человек отдал искусству и даже семьи не завел. А когда Харман сказал ему, что у Хальса было пять сыновей и все стали художниками, не сдержался и припечатал их по-русски. Ван Болос младший сообразил, что он что-то нехорошее сказал, и они долго орали друг на друга, стоя на улице на глазах у прохожих. Потом помирились: деваться-то некуда, в одном доме живут, но Харман так и не понял, что в этом такого, а Прошка так и не уразумел, как своего отца можно оставить в престарелом доме. Ну понятно, коли болен очень сильно и там за ним уход и доктора, и дома не получится его так содержать, но если просто обеднел и средств у него нету, что же ему у детей и места не найдется?

( Франц Хальс. Регентши приюта для престарелых )
Они и домой вернулись надутые, но застали там старшего ван Болоса в большой радости. Бумаги прислали из Ост-Индской торговой компании с сообщением о больших прибылях и приглашали пожаловать в городскую ратушу на собрание пайщиков с торжественным ужином. Прошке тоже прислали приглашение: батюшка на него написал бумагу, заверенную у специального дьяка под названием нотариус, чтобы он за него там все послушал.

( Gerrit Adriaensz. Berckheijde. Ратуша )
Такого Прошка еще не видел. Собрался целый зал солидных мужей, вышел человек и начал читать по бумажке отчет:
"Как вы знаете, начальная цена акции была три гульдена и было выпущено и продано 2153 акции. К декабрю этого года курс наших акций вырос на 1260 %. На отчетный период мы владеем ста пятьюдесятью коммерческими судами, сорока военными кораблями, у нас трудится пятьдесят тысяч служащих, мы наняли десять тысяч солдат для охраны наших кораблей и плантаций."
Прошка понял, что все хорошо и что надо отчет одобрить, но никак не мог прикинуть, какова же выходит батюшкина прибыль. Решил, что перешлет бумаги в Москву, вряд ли такие солидные господа в чем-то его обманут.
Тут объявили, что акционеры могут получить свои дивиденды в любое время, хоть сегодня. Прошка задумался: взять три-четыре гульдена было бы неплохо, надо ж было купить подарки всем голландским знакомым. К нему подошел герр Витсен.
_ Ну что, молодой человек. вы довольны отчетом?
- Да, - с жаром подтвердил Прошка, - очень интересно было. Только я хочу посоветоваться с вами. Как вы думаете, если я сейчас возьму несколько гульденов, это компании не пойдет в убыток и батюшку не расстроит? Мне подарков надо купить, а фру Доротея все вздыхает по апельсиновому деревцу, что у нас в лавке около дома продается.

( Райнер Винкелес. Парадный зал ратуши )
- Прохор, вы мне нравитесь все больше, можете своей хозяйке хоть оранжерею купить, - рассмеялся герр Николас. Он взял в руки прошкину бумагу, подвел его к казначею, сказал:
- Выдайте, пожалуйста, этому юноше десять гульденов.
Казначей рассмеялся, отсчитал десять монет, сделал пометку в книге.
- А скажите, - вдруг спросил Витсен, - царевич Алексей ведь ваш ровесник?
- Чуть постарше вроде, - ответил Прошка.
- Мы тут очень обеспокоены. что не видим его рядом с отцом, - доверительно продолжил голландец.
- А уж мы-то как беспокоимся. - огрызнулся Прошка . - Мне сие обсуждать не по возрасту, да и не по чину. Но скрывать не буду: волнуется народ сильно. Однако кто знает, может еще все и переменится.
Витсен вздохнул.
- Дай Бог, дай Бог.

( Теодор Нетсшер. Апельсиновое деревце в фарфоровой вазе )
Прошка возвращался домой, обнимая огромный фарфоровый горшок с апельсиновым деревом. Герр Йохим сначала все говорил, что это баловство, но потом сдался, сказав, что фру Доротея о таком конечно же мечтала.

( Василий Нестеренко. Зима в Троице-Сергиевской лавре )
- Вот опять появлюсь у Марека среди ночи, - думал Еремей Елисеевич, едучи по Сретенке. - А переночевать в другом месте, так он обидится.- Он приказал остановить, вышел, постучал в ворота.
Мариан открыл быстро, ждал.
- Вот, Маречек, спать я тебе не даю, - сказал Еремей обнимая друга. - И сие не главный мой грех. Я к тебе еще и гостей назвал на Рождество. Заехал сразу в посольский приказ, да встретил там Савву Рагузинского , который только-только из Стамбула выбрался, да Ивана Савватеева, торгового человека, что в Китай с караваном ходит. Савва-то уже был в башне, списал, где ты живешь, и сам к тебе собирался, а Ивана я позвал, у него знакомцев-то в Москве нет.

( Савва Рагузинский-Владиславич. Русский разведчик, предприниматель, дипломат. По национальности серб. Подарил Петру двух арапчат, Абрама и Алексея, Привез в Петербург Венеру Таврическую. Был послом в Китае. )
- Погоди, это какой Иван? Который чай возит и фарфор китайский? Самый знатный матершинник из торговых людей?
- Ничего ты не знаешь, а еще говорят, что в секретных делах хорош, - развеселился Еремей. - Сейчас за чаем все расскажу тебе. У него горловая болезнь случилась, опухло все, нарывы пошли. Ничего не помогало. А потом явился ему во сне святой Николай и говорит: " Кончай ближнего своего лаять и хулить. Сие знак тебе".
Ну он как проснулся, побежал в церковь, а потом перед всеми повинился и уже с год говорит, как иерей какой или ритор. Возвышенно и благообразно.
- Я меньше удивлюсь, если Брунцвик начнет оды читать, - засомневался Мариан. - Однако же поглядим завтра. Надо будет с утра за вином послать, да о пирогах распорядиться тогда побольше.