Страх

Я долго думал: почему консерваторы вообще и красконы в частности так взъелись на меня? Представляют меня каким-то воплощением абсолютного зла: я, дескать, насилую стариков, убиваю женщин и не плачу налоги. Коммари, например, вообще заявляет, что ему противно бывать в журнале у педофила меня. При этом пишет обо мне чуть ли не больше, чем Шекспир писал обо всех Генрихах, вместе взятых.
Дело тут, конечно, не во мне. Просто я вхожу в круг так называемых лефтишей. Меня нельзя назвать ни самым умным из них, ни самым проницательным, ни самым талантливым. Но я - так уж сложилось - самый известный в этой группе. И тот, кто хочет попасть в лефтишей - целится в меня.
А группа эта, можно сказать, уникальная, по крайней мере, в сегодняшней России. Она единственная предлагает образ будущего, принципиально отличный и от настоящего, и от прошлого. А подобное будущее пугает (что вполне логично: как это можно, чтобы будущее - да вдруг не пугало?). Нашими противниками движет страх. Они боятся, конечно, не меня - я лишь олицетворяю этот страх, но отнюдь не внушаю его. Это страх перед двумя понятиями, чьи названия коммунисты всегда писали на своих знамёнах: свободой и равенством.
Не хочу сказать ничего дурного об СССР, но по крайней мере одна черта точно роднит его с сегодняшней Россией. То и другое - общества иерархические, где всяк сверчок должен знать свой шесток. Красконы (самая известная организация у которых КПРФ) выступают против нынешней иерархии, но опираются в значительной мере на представителей иерархии старой. Кроме того, нынешнее общество, как и общество советское, опутано густой сетью запретов. Здесь, собственно, по умолчанию запрещена всякая вещь - до тех пор, пока некто, имеющий на это право, не разрешит её.