Сталинщина в воспоминаниях русских крестьян (сборник №2)

historical_fact — 21.09.2021 Здесь воспоминания крестьян - очевидцев коллективизации и раскулачивания преимущественно в Кемеровской и Новосибирской областях, а также Алтайском крае и других регионах. Некоторые воспоминания дополнены соответствующими архивными документами.
В данном сборнике: Михайлова А.З, Дубровская А.А., Рейник Е.М., Ярокалова Е.Н.


Михайлова Анастасия Захаровна родилась в 1906 г. в Алтайском крае. Беседу вела Лопатина Наталия в 1999 г. (спецэкспедиция фонда «Исторические исследования» (д. Балахоновка Кемеровской области)

Как здоровье, Анастасия Захаровна?

Спасибо! Не жалуюсь. Иной 57 лет, а у неё – здесь болит, тут колет. А у меня нигде не болит. Недавно вот упала (93 – всё-таки!), зашиблась, встала и пошла. Чего ныть-то!

Когда и где Вы родились, какое хозяйство было у родителей?

Я родилась в 1906 г. в Алтайском крае. Жила с матерью. Отец ушёл служить на действительную. Служил семь лет, вернулся, а в 1914-м г. снова ушел. Воевал на германской. Мама держала 2 лошади, 3 коровы, 12 овечек, 12 гусей, 50 курей, 4 свиньи. Сама пахала. У нас было 16 десятин земли. Те, у кого 2-3 коровы, 2-3 лошади – это самые бедняки и считались. Богатые же те, у кого было лошадей 10-15. А кулаками считались уже те, кто держал по 50-70 лошадей, коров, имел заимку (это - как нынешняя дача), работников. Сибиряки – люди крепкие, зажиточные. В соседнем от нас селе Белоглазово, например, не зайдешь в какую-нибудь избеночку. У всех - настоящие дома. На отца мы получили похоронку. А вскоре мама умерла. Осталась я от неё девяти лет и брат, который родился в 1913 г. Жили у тетки. А отец оказался живой. Он был в плену.

Вы помните, что было в гражданскую войну?

После германской войны мужики шибко боролись. С вилами ходили.

На кого - с вилами?

То на беляков, то на красных. Черт их не разберет! Красные придут то поросенка украдут, то овечку, а то и теленка сведут. Придут белые, - то же самое. Ну, как жить христианину?! Сколько же работать надо! Кто такие красные, кто такие белые - мы не разбирали.

Когда Вы вышли замуж, зажили богато?

Какое там! Держали две лошади, корову, быка, 6-7 овечек. В 1926 г. мы с мужем вошли в коммуну «Завет Ильича». Из таких, как мы, бедняков, она и собралась. А отец мой вошел в неё ещё в 1920 г. В коммуне мы жили хорошо. У нас и школа своя была - 11 классов. Работали с 8 утра до 8 вечера. Придешь домой, а там тебя ждёт баня, ужин, белье, приготовленное техничкой. Скинешь грязное, помоешься, наденешь чистое. У каждой семьи была своя комната в бараке.

Как в хорошей гостинице?

Про гостиницу твою - не знаю, но в коммуне жили справно. Но в 1931 г. нашу коммуну разбили и перевели на колхоз. Богатая была коммуна.

Кто разбил?

Да власть и разбила. Знаете, такая борьба была! Людей убивали! Убили в 1928 г. и моего первого мужа. Прямо в грудь застрелили, через окно в конторе. Он у меня писарем был. Сказали, что это сделали кулаки.

А чем колхоз отличался от коммуны?

В коммуну мы пришли сами, а в колхоз – силой: кого задавили налогами, а кого раскулачили.

Как деревня стала жить с образованием колхозов?

Какая деревня! Всех же в колхоз загнали! Мы сразу же стали хуже жить. Да и как иначе? Можно ли жить над пропастью?! Скотина подохла. Говорили, что это кулаки напустили на неё порчу. Начальство сразу стало воровать. Надо скотину колхозную кормить, а сена нет. Давай мы за начальством следить. Да, что там следить-то было! Воровал председатель наше сено и продавал. Он был из приезжих. Сено продаст, а скотина сдохнет. И спроса с него нет. Не любили мы его. Неграмотный он был и нехозяйственный. Выйдет перед нами, приставит палец ко лбу и долго думает, кого куда послать на работу. А ведь у нас свои деревенские мужики настоящими хозяевами были.



Коммуна стала колхозом. Что изменилось в жизни коммунаров?

А всё и изменилось. В коммуне мы жили, как в раю. Всю работу по дому выполняли технички, столовские работники. А ты только в поле работаешь. В барак пришел, помылся, поел готовое и отдыхаешь. Как коммуну сделали колхозом, выделили нам корову и выселили из барака. Хорошо, что у меня дом свой в деревне оставался, было где жить нам с сыном. Сильно коммуна от колхоза отличалась. В коммуне мы работали на себя. А в колхозе – непонятно на кого. В коммуне председатель был из наших, деревенских. А в колхозе начальство всегда было из чужих.

Вот и переизбрали бы председателя.

Какое там! Тогда не переизбирали. Кого пришлют, тот и начальство! К нам прислали из Белоглазово. Он всё сгубил. И скотину, и людей заморил. Тогда много людей с голоду поумирало. Зайдешь, бывало, в наш бывший коммунаровский барак, а там целыми семьями люди лежат, помирают. Мы со вторым мужем не вытерпели. Уехали в 1935 г., на искитимский кирпичный завод подались. Живы, слава Богу, остались! Весь наш колхоз так и разбежался.

Но ведь из колхоза уехать было нельзя. Паспортов-то не давали.

Можно! Если завербуешься. Завербованным по справке давали паспорт на год. Тогда по деревням ездили вербовщики. Помню, что ни зарплату, ни жилье на новом месте они не обещали. Только работу. Но мы и этому были рады. Лишь бы вырваться. Три года в кабале мы по вербовке отработали. Тяжелая жизнь была! Легкой жизни за свои годы я и не видывала.

Смотрю я сейчас телевизор. О чем там говорят, не очень понимаю. Но чувствую, что нынешняя власть хочет перебить нашу тяжелую жизнь на доколхозную. На старину! Боюсь, однако, что трудно это сделать. Ведь молодежь работать не хочет. Да и то! Чего хотеть-то? Ведь уж сколько мы работали! А что, богато стали жить?! Вот, поди, они и думают – что работай, что не работай. Одинаково босый.

Испортились люди. Тяжелая нынче молодежь. Сдохнет, а не переработает. Что значит, нет работы? Что значит, не платят зарплату? А нам платили в колхозах? А на фабрике и заводе - это что, деньги были? Один только разговор, что зарплата.

Так ты держи скотину, заколи, продай мясо, вот и будут у тебя деньги. И деды так жили. Деньги у людей всегда были. Даже у самого плохого хозяина в сундуке всегда, бывало, деньги найдутся. Мать моя керенки в стенку замазывала. А сейчас! Нет, он лучше на койке лежать будет, газетку читать, смотреть телевизор и ругать власть за плохую жизнь. Работать надо! Сколько поту, бывало, прольёшь на работе, домой придёшь, и тут работа – убирать скотину.

А когда испортились люди?

Как это, когда! Я же тебе уже битых два часа толкую. При советской власти и испортились!

Но люди хвалят советскую власть. Говорят, что она сильно помогала им жить.

Так говорят лодыри. Какая помощь! Моя тетка родила 18 ребятишек: у неё всё двойняшки и тройняшки шли. И все живые. А их раскулачили. Когда она умерла, советская власть принесла ей медали, а не тогда, когда она работала.

Не любите Вы советскую власть.

Не люблю! Вы меня хоть ругайте, хоть в тюрьму сажайте. Она не от Бога! А без Бога – ни до порога! Вот я сейчас думаю, что и коммуна наша была не от Бога. Ведь в коммуне нас в церковь не пускали. Мы отреклись от церкви. Может, поэтому Бог нас с мужем и покарал: дочку отравили в школе (тогда 40 детей умерло), сын заболел и помер, а третьего сына (от первого мужа) убило на войне. О, Господи! Да, что же это такое?! Как мы с мужем молились, просили Господа!

Да, и то подумать, сколько греха совершалось кругом. Даже я ходила к кулакам хлеб выгребать! Даже я!..

Это же надо так людей испортить, чтобы работать не хотеть, чтобы лежать и ждать богатство. Смотришь на которую женщину, а она прореху на себе зашить не умеет. Иная уже старуха, а всё живет только на матерках да на водке. Вот как довели людей! Мне 93 года, я не пью и людям не велю. Вы сами содержите свою жизнь! Не надейтесь на власть!

Я только недавно перестала скотину держать. Но курочки, собаки и кошки всё же остались. Не могу жить без скотины. Мне трудно воду таскать, я и говорю соседу: «Выпить хочешь? Натаскай мне воды, я тебе заплачу». Я и плачу! Хотя велика ли моя пенсия? Но за всё надо платить. Себя уважать! А советская власть отучила людей от этого. Вот и бродят ночью по огородам здоровенные дяденьки, воруют чужое. Советская власть в них и сидит! Колхозы и советская власть перебили хорошую жизнь, нищету привели. Раньше, бывало, не найдешь человека, чтобы милостыньку подать за помин души усопших родителей. У всех всё было.

Погляжу, сейчас в Кемерове старухи побираются. Лодыри, вы лодыри! Вот что я вам скажу! А вы говорите – советская власть, советская власть...!
Ох, и трудно повернуть людей. Дай, Бог, силы тем, кто это сейчас делает!



Дубровская Анна Александровна родилась в 1918 г. в д.Барановке Щегловского района нынешней Кемеровской области. Рассказ записала Лопатина Наталия в 1999 г. (спецэкспедиция фонда «Исторические исследования»), д. Барановка.

Моя мать приехала в Сибирь из России. Семья ее родителей была бедной. У них в семье было двенадцать детей. С семи лет ей пришлось жить в людях. Сначала в няньках ходила, потом - в батраках. С папкой они уже в Барановке поженились. До колхозов мы жили единолично. Хозяйство наше было середняцким: лошадь, корова, овечки, куры. Тогда мы не голодали. Мясо, хлеб, картошка, капуста всегда были на столе.

Когда колхозы стали создавать, моя мать причитала: «Как же теперь жить-то будем?» Мы вступили в колхоз. Через некоторое время нас стали выгонять из колхоза, посчитав за кулаков. Дело в том, что ещё до колхозов на две семьи мы с соседями купили сенокосилку и веялку. Если бы нас раскулачили, то сослали бы туда, откуда люди не возвращались. Мать моя тогда сумела доказать, что мы не кулаки. Она говорила: «Какая же я кулачка, если с семи лет в батраках? Ни обуть, ни одеть всегда, мол, нечего было». Вроде прислушались к её словам и нас оставили в покое. Колхоз наш сначала назывался «Гроза капитала», потом его разъединили и образовали ещё «Культурный путь». Мы жили в «Пути».

В колхозе я работала с 10 лет. Работала за взрослого от зари до темна. Чистила вручную колхозные поля от сорняков. В 13 лет я уже косила литовкой. Мы с подругами выкашивали лога, где конные сенокосилки не могли пройти. С 14 лет пошла работать дояркой. И 21 год своей жизни я вручную доила колхозных коров. Теперь от того у меня руки ноют и не поднимаются. На дойку ходили за 14 км. от деревни. Дойка была трехразовая. На каждую доярку приходилось по 16-20 коров. Вот и работали мы с коровами и днем, и ночью. Мы не только доярили, но и сами сено косили, силосовали. Ой, и досталось нам!

Председателей у нас было много. Черт их знает, сколько! Но только один из них был наш, деревенский. А так все приезжие. Бригадиры были как приезжие, так и наши. Они часто менялись. За 21 год моей работы на ферме их сменилось 15 человек.

В колхозе за работу нам записывали трудодни. Я дояркой вырабатывала 500-600 трудодней, этого мне хватало. А вот на колхозном поле люди, работая от зари до темна, получали всего по 150-200. Этих трудодней им едва хватало отчитаться по норме. Если меньше нормы выполнишь, могли и засудить. За трудодни давали хлеб. Но только всего один год на трудодни нам дали достаточно хлеба. А потом вообще ничего не давали. Задаром работали. Всё выращенное сдавали государству. Как-то наш председатель пожалел колхозников и выдал нам хлеб без разрешения властей. Его судили. Бабы его сильно жалели.

Работали тогда много. Работали с песнями. Помимо сельхозработ колхозники должны были лес заготавливать и сплавлять его. Для кого эти заготовки мы делали, не знаю. Сказали делать, мы и делали. Тогда лишнего люди не спрашивали. Опасно было вопросы задавать. На лесозаготовках я попала под лесину, чуть не покалечилась. Но зато потом от лесозаготовок я уже освобождалась. У меня общий стаж работы в колхозе 40 лет.

На курорте я никогда не была. Детей рожала и то ни разу в декрет не ходила. После родов две недели отдохну и на работу выхожу. За пределы Кемеровской области не выезжала никогда. Всю жизнь только работала да работала, ничего интересного в жизни не видела. Добра не нажила. Как-то в телепередаче «Поле чудес» объявили, чтобы люди написали им о своих самых заветных желаниях и что некоторые из них будут исполнены. Я написала, что мое заветное желание - починить крышу. А много ли мне надо? Крышу покрыть - целая проблема!

У нас в Барановке была церковь. Но ее сожгли еще до войны. Кто сжег, не знаю. Наверное, сама власть и сожгла. Нам запрещали в Бога верить. Но я верю в него всё равно. Правда, верю маленько.

Воровства между собой у нас не было. А вот зерно колхозное брали. Нельзя было, а есть-то хочется, детей кормить надо. Тогда было так: взял 2 кг., два года тюрьмы получи, взял 5 кг.- пять лет твоих.

Из нашей деревни до войны угнали много мужиков. Сказали, что они были кулаками, а потом уже из колхозников взялись враги народа. Забирали самых работящих крестьян, которые трудились много и жили хорошо. А лодырей не тронули. У нас два брата Голева жили. Один - трутень, другой - работяга. Трутень в деревне остался, а работягу забрали и, говорят, убили. Как тут понять?! Трутень спит до обеда, на своих полях не работает, а работяга на поле с 5 утра вкалывает. Один - бедняк, другой – кулак. Один хороший, другой плохой. Как это понять?! Я не знаю. И ведь люди ничего на то не говорили. Боялись!

У моего папы всех братьев забрали. Сначала они шесть братьев со своими семьями вместе жили, а потом разделились. Хозяйства у всех были добротные. Их посчитали врагами народа. Хорошо хоть жен с детьми оставили в деревне. А ведь в колхозе они работали не хуже других. И таких семей у нас было много.

Из шестерых братьев отца только один и вернулся. Остальные погибли. Он рассказывал, как они построили домик в тайге на лесоповале. Но пришли люди, уполномоченные властью, и выбросили их на улицу – живите, где хотите. Рассказывал, как на лесоповале работали, как люди умирали от тяжелого труда и голода. Рассказывал, как издевались над ними. Однажды им привезли много еды. Сказали, что они есть могут, сколько душе угодно. После долгого голода люди набросились на еду. А наутро в живых осталось только три человека. Это сейчас каждый школьник знает, что после голода нельзя много есть. А тогда люди этого не знали. Мой дядя конюхом работал, питался вместе с конями, наверное, поэтому и выжил.

Вот так мы работали и жили. Мужиков от нас отнимали и угоняли непонятно куда и непонятно зачем. А мы, бабы, работали и за себя, и за мужиков. Слава богу моего мужика не забрали!

Приложение (архивный документ):
Приговор по уголовному делу председателя колхоза «Гроза Капиталу» Семенова Прокопия Евсеевича.
Дело №3139
23 августа 1935 г. нарсуд 4-го уч. Кемеровского р-на Запсибкрая
вс оставе: Нарсудьи Зеленова, нарпредседателей Симонова и Олина при участии гособвинителя п. прокурора Ускевина, ЧКЗ-Шульгина, при секретаре Кудрявцеве, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению Семенова по ст. 109 УК установил:

Семенов Прокопий Евсеевич, 32-х лет, грамотный, член ВКП(б) с 1930 г., уроженец Минуссинской губ., из рабочих, в данное время работает пред. колхоза, женат, на иждивении 4 чел., со слов: ранее не судим, неимущий, прож. д. Барановка того же сельсовета.
Семенов обвиняется в том, что работая пред. колхоза «Гроза Капиталу» в период двух первых пятидневок злоупотребляя своим служебным положением, а именно, 28-29 июля 35 г. окончили косовицу ржи – 80 га. и 3-4 августа 35 г. намолотили в количестве 5 тонн. Вместо того, чтобы в первую очередь сдать государству, Семенов решил в рабочем порядке, совместно с членами правления колхоза и бригадирами раздать в первую очередь хлеб колхозникам. Впоследствии 4 августа 35 г. хлеб намолоченный в количестве 5 тонн раздали, а государству ни одного кг. не сдавали, а лишь стали сдавать с 10 августа 35 г. и по 15 августа 35 г. Сдали вместо 65 тонн – 210,94 кг. положенный план выполнен на 32,4%. Кроме того, Семенов на пленуме Барановского сельсовета 18 августа 35 г. сказал, что хлеба роздано 20 ц., а как стали проводить проверку, то оказалось: роздано хлеба 5 тонн.
Данные действия вполне установлены, руководствуясь ст. 319320 УК.

Приговорил:
Семенова Прокопия Евсеевича, 32-х лет на основании ст. 109 УК подвергнуть исправительно-трудовым работам на один год, но если Семенов по колхозу «Гроза Капиталу» зерновые культуры выполнит полностью к 25 сентября 35 г. и справку представит в нарсуд 4-го участка к 28 сентября 35 г. о выполнении плана, то меру соц. защиты от отбывания освободить со снятием судимости, а если план не выполнит на 100% к 25 сентября 1935 г., то приговор привести в исполнении по месту работы - один год ИТР с оплатой за труд 80%. Взыскать с Семенова на основании циркуляра НКЮ № 200 в ползу ЧКЗ Шульгина 25 руб.
Приговор может быть обжалован в Забсибкрайсуд в 5-дневный срок. Подлинный за надлежащими подписями.
Верно: секретарь Суда Подпись (неразборчива).
ГАКО ф. П-16. Оп. 4. Д. 85. Л. 159.
Заверенная копия. Машинопись.
Лексика и орфография документа даны без изменения.

Раскулачивание



Рейник Елена Малофеевна родилась в 1904 г. в д. Мояны Яшкинского района нынешней Кемеровской области. Рассказ записал правнук Тризна Евгений в 1999 г. (п. Яшкино)

В нашей семье было шесть детей: три брата и три сестры. Работать начинали с малых лет. Помогали родителям. Мы знали, что работаем на себя, и поэтому на трудности никто не жаловался. Хозяйство у нас было среднее: четыре коровы, пять лошадей, свиньи, овцы, куры. Сколько их было точно, я не помню. Но помню, что отец со старшим братом успевали всё сделать не только в своем хозяйстве, но ещё нанимались на какую-нибудь работу к тому, кто был побогаче нас. Дом у нас был большой, добротный. В общем, жили небогато, но и не бедно. Никогда не голодали. Почитали стариков. Старшим в доме всегда был только мужчина. Даже если он был ещё мальчишкой (если не было из мужиков никого старше). С ним советовались, у него просили разрешения что-то сделать.

Я тоже работала с утра до вечера: то водила лошадей по борозде или сеяла зерно, то хлопотала по дому. Хлеб жали вручную. Вечером кормила скотину, доила коров. Летом драла лён и коноплю. Из конопляных зерен толкли масло. Лен вымачивали в реке, потом его обрабатывали и делали одежду.

Отца и старшего брата забрали на германскую войну. Они там и погибли. Нам было очень трудно! Но ничего, выжили! Работать приходилось пуще прежнего. Но, как говорится, глаза боятся, руки делают.

О революции узнали через два года, когда уже шла гражданская война. Брат ушел воевать за красных. Больше я его не видела. Когда к нам в деревню пришел Колчак, мать нас укрыла в лесу. Часть скотины нам удалось увести с собой в лес. Остальное забрали эти бандюги. Тогда почти вся деревня разбежалась. Наши дома пограбили. Слава Богу, хоть не сожгли. Когда они ушли, мы зажили почти как прежде. Затем я вышла замуж и переехала в другую деревню, Еловку.

У нас была коммуна. Её названия я не помню. Но жили мы там хорошо. Нам с мужем в коммуне удалось даже новый дом справить. Коммуна состояла из 25 дворов. Туда вошли хозяева со средним достатком. Те, кто был зажиточным, в коммуны не вошли. Бедняков в нашей деревне не было вообще. Земли мы объединили свои, да ещё брали в наём у зажиточных, потом зерном отдавали. Работали сообща. Лодырей в нашей коммуне не было. Мы на коммуну даже две грузовых машины купили. Машины работали на березовых дровах (тогда бензиновых не было). Бревна пилили на небольшие чурочки, снимали бересту, кололи на мелкие поленца, сушили на специальной печке. Как проедет наша машина, так вся деревня в дыму стоит. Мы на этих машинах много грузов возили. Всё помощь лошадям.

Наша коммуна просуществовала лет пять или шесть. А потом большевики коммуну распустили. Стали нас в колхоз сгонять. Они говорили, что колхоз – это дело добровольное. А сами с ружьями приходили и всё забирали. В колхоз беднота отовсюду съезжалась. Им-то терять нечего было. А у кого хозяйство было, не торопился его отдавать.

Наш колхоз сначала назывался имени Бляхера или Блюхера. Говорили, что это генерал какой-то. А затем переименовали в колхоз имени Мичурина. В колхозе сразу стало трудно работать. Мы ведь и раньше не ленились! Но здесь всё было организовано так, что лошадей и быков заморили голодом. Машины, что у нас были в коммуне, быстро разломались, так как за ними смотреть стало некому. Телеги и те стали ломаться, так как были на деревянном ходу, не ремонтировались, а новые не покупались.

Председателем у нас был какой-то рабочий из города. Он земли раньше, видать, и в глаза не видел. Но ни с кем не советовался. Всё и пошло прахом. Несмотря на то, что мы работали много: летом - с утра до ночи в поле, а зимой нас отправляли лес валить. Работа на лесоповале - хуже смерти. А весной трудились на лесосплаве.

До колхозов у нас кулаки, конечно, были. Это была всего одна семья, которая жила в нескольких дворах. Но они не задавались, всегда с нами здоровались. У них были такие же машины, что и у нас в коммуне. Но телеги у них были на железном ходу. Лошади – добротные, породистые. Земли у них было много. Пастбища – отдельные. Они даже молотильную машину себе купили. Для нас это чудо какое-то было. Всей деревней ходили смотреть, как она работает. Мы-то вручную молотили. Потом они за плату для всей деревни молотили.

А как колхоз образовали, богатство у них и отобрали. А самих мужиков тут же за деревней расстреляли. Потом их тела в одну яму сбросили и землёй засыпали. А нам сказали, что их богатство на темноте и крови нашей сколочено. Но мы-то знали, что они работали много, вот и разбогатели. А потом один их тех, кто расстреливал, как-то в лес пошёл и сгинул. Искать его никто не пошёл. А другому ночью брюхо вилами пропороли. Виновного так и не нашли.

Помнишь, Женя, как три года назад ты возил меня в родную деревню. Там осталось только два фундамента. Остальное - травой поросло. Даже кладбища деревенского не смогли сыскать. Как тут не заплакать?! От речки Мояны остался небольшой ручей в полтора метра шириной. Но вода в ней такая же чистая и прозрачная. Не удалось нам найти и деревню Еловку, где наша коммуна стояла. А ведь это родина моя!


Ярокалова Евдокия Никифоровна родилась в 1906 г. в д.Холуи нынешней Кировской области. Рассказ записал Ковалев Максим в 1999 г. (г. Мыски)

Мы с мужем жили со свекром, свекровью и шестью детьми. Два брата мужа были женаты, имели по четверо детей, две дочери были замужем. Одна из них с мужем и ребенком жила тоже с нами. Жили одной семьей. Держали 12 коров с приплодом, много овец, свиней, гусей и кур. Имели весь свой инвентарь. В 1931 г. купили две веялки. Все много работали, но на лето брали двух работников. И поэтому, когда началась коллективизация, мы попали в список кулаков, подлежащих раскулачиванию.

Брат мой, Игнат, работал в сельсовете и предупредил нас о дате раскулачивания. Мы срочно стали резать скот. Но мясо девать было некуда. Да и наши веялки никуда не сунешь. Пришли за нами в марте… Разрешили взять с собой только по узлу. Поэтому мы понадевали на себя как можно больше одежды, завернули детей. Запрягли наших же лошадей в сани и свезли нас на станцию.

Там погрузили в вагоны для скота и повезли. Везли до Новосибирска целый месяц. Кормили редко, бросали нам только хлеб и воду. Свекровь и дети умерли в дороге. Их вынесли из вагона на какой-то остановке. Где и как они похоронены, мы не знали. Да и похоронены ли?

В Новосибирске нас посадили в телеги, вывезли в тайгу и там сбросили вместе с нашими пожитками. Ночью было холодно. Мужики стали валить пихты, осины и рубить избы. Из нашей деревни согнали сюда же Рыловых, Жуковых. Мы с ними были родственниками. Из соседней деревни сюда же сослали еще три семьи.

И стали мы вместе валить лес, корчевать пни. Взборонили землю, посадили хлеб, да картошку. Птиц убивали, разоряли их гнезда, варили похлебку, ели папертник. Летом бабы пошли наниматься в соседний колхоз. Работали за трудодни. Осенью у нас уже было 2 коровы, 7 кур, овцы. В ноябре приехало еще три семьи из нашей губернии. И мы от них узнали, по чьей указке нас раскулачили. К зиме стояло уже пять изб, колодец и родились дети: у меня дочь Мария, у племянницы моей - сын Максим.

Небольшая полоска земли дала хороший урожай. В зиму мужики ушли работу искать. Все мы остались под присмотром свекра Трофима. До раскулачивания в скоромные дни у нас еда была: щи мясные, каша, картошка, редька, квас, солонина. А здесь мы всю зиму ели калину, картошку, квас с редькой. Хлеб был редко. Когда мужики приходили, то рубили срубы. А весной построили еще 3 избы и назвали деревню Диваевск. Находилась она на границе Алтайского края и Кемеровской области. Из местных жителей там был один дом Чугаевых (пчеловодов). Начальство и милиция наведывались редко. Годов через пять, к 40-ым годам, организовали промартель. Делали кадки, столы, табуретки. Летом стали гнать пихтовый спирт.

Такого голода как в центральной России в Сибири не было: помогали, кормили друг друга. Собирали грибы, ягоды, охотились. Начали катать пимы. Муж Семен был мастером на все руки, хорошо делал сани, шил сапоги, шапки, шубы. Детей воспитывали в школе и дома. Старики украдкой молились. Бесплатно учились только первые 4 класса, а потом за учебу в школе платили. После войны до 7 классов от уплаты освобождались только дети погибших фронтовиков. В колхозе люди работали за килограмм зерна и тянули всю страну.

Соседи между собой говорили только на бытовые темы. Боже сохрани - о политике. Ленин и Сталин воспринимались как идолы, им поклонялись. Были в ужасе, когда Хрущев разоблачил Сталина. А сейчас тоже ненормально, когда нет веры и даже уважения к руководителям государства.



Источник:
Лопатин Леонид Николаевич, Лопатина Наталия Леонидовна
"Коллективизация и раскулачивание (очевидцы и документы свидетельствуют)"
Кемерово: Изд-во Аксиома, 2009. - 445 с. – ISBN 978-5-9901476-1-4
https://studfile.net/preview/3291705/

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив