«Среди них не было стукачей». Бандеровцы в сталинских лагерях
grimnir74 — 06.05.2021Перевод на украинский внизу поста
«На воле я слышал о бандеровцах только черные слова, — пишет поэт Анатолий Бергер в мемуарах „Этап“. В 1969-1974 годах он отбывал наказание за „антисоветскую агитацию и пропаганду“ в Мордовии. — Вероятно, и такие слова нелживы: убийств и жестокости у них хватало. Но в лагере эти люди производили сильное впечатление. Лица у них были не такие, как у полицаев. Эти лица светились, дышали убежденностью и верой. Среди них не было стукачей. Сидя те же 25 лет, они сносили тяжкое наказание достойно. К евреям в лагере относились дружелюбно. Да и вообще среди бандеровцев было много людей образованных, знающих европейские языки. Они твердо верили в свое предназначение, в грядущую независимость Украины, в правоту своего дела».
Во время ВМВ Красную армию мобилизовали около миллиона заключенных. Пришлось брать оружие в руки и «ворам в законе» — хотя их «кодекс» запрещал любое сотрудничество с властью. Когда через несколько лет рецидивисты вернулись на «зону», начались проблемы с теми, кто ее не покидал. Так возникло деление на «чесняг» — тех, кто придерживался «воровского закона», и «сук» — предателей. В лагерях начались так называемые сучьи войны.
Михаил Баканчук во время ссылки в Норильске, 1956 год. Арестован в 1947-м за сотрудничество со службой безопасности ОУН. Заключен на 25 лет. За противодействие лагерным бригадам срок увеличили на пять лет. «БУР — барак усиленного режима — был моим частым отелем», — пишет он в воспоминаниях. Амнистирован в 1956-м с запретом возвращаться в Западную Украину. Сейчас Баканчуку 85. Живет в Тернополе
«А однажды с этапом в ту зону попал случайно вор, и его узнали враги, суки, — описывает автор воспоминаний „Четвертое измерение“ Авраам Шифрин. — Мы видели через колючую проволоку, как озверелая толпа сначала била его, а потом пыталась сжечь на костре. Несчастный кричал нам: „Мужики! Передайте людям, что я вором умер!“ Вся эта вакханалии шла под аккомпанемент стрельбы в воздух с вышек. Потом надзиратели забрали этого вора и унесли, но вряд ли он выжил».
Постоянные конфликты заставили руководство ГУЛАГа разграничить две уголовные группы. Сначала их разводили по разным камерам. Позже — даже по разным лагерям. Так, в БерЛАГе на Колыме «чесняги» отбывали наказание в основном на территории северного управления, «суки» — западного. На пересылках конвой спрашивал блатных, какой они «масти».
В конце 1940-х в лагерях появляется еще одна заметная группа — украинские политические заключенные, «бандеровцы».
«Они также отличались от всех, — вспоминает еврей Анатолий Радыгин в книге „Жизнь в мордовских концлагерях вблизи“. В 1974 ее издали в Мюнхене на украинском языке. — Когда вдруг к ковырявшейся массе подоходил мужчина подтянутый и аккуратный, спокойный и малословный, выбритый, в чистой рубашке и вычищенной обуви, в бережно разглаженной арестантской одежде, можно было почти без ошибки угадать его национальность, партийность и знамя, под которым он воевал».
Лагеря находились под полным контролем криминалитета. Часто под прикрытием администрации «воры» имели холодное оружие, которое направляли на разного рода «контру», в том числе и «бандеровцев».
Женщины из Западной Украины в лагере в селе Черновские Копи, близ Читы, 17 января 1950 года
«Большинство лагерного населения были западные украинки, в основном крестьянки, — пишет переводчик Майя Улановская в книге „История одной семьи“. — Эта, на первый взгляд, серая лагерная масса оставила о себе ярчайшее воспоминание. По всем лагере звенели их песни. Пели в бараках, пели на работе — если это была такая работа, как слюдяное производство, — пели хором, на несколько голосов. Эпические песни о казацкой славе, тоскливые — в неволе, в заброшенной семье, и бандеровские — всегда трагичные, о гибели в неравной борьбе».
«Воры в законе пытались держать в полном подчинении и остальных зэков, — пишет Валерий Ронкин в книге „На смену декабрю приходит январь“. — Коллега рассказывал и о том, как к ним в зону, где царил воровской закон, прислали большой этап бандеровцев. Те пошли к пахану и попробовали договориться с ворами, чтобы они не трогали политиков. Но на следующий день демонстративно был убит политический, не пожелавший делиться посылкой с ворами. После очередного убийства бандеровцы подожгли воровской барак, предварительно заколотив его двери. Выскакивавших из окон бросали обратно. С той поры воровская власть в зоне кончилась».
21 февраля 1948 года выходит постановление Совета Министров СССР, согласно которому для политзаключенных создают «особые лагеря»- «Особлаги». Их появление существенно изменило расклад сил. Здесь «бандеровцы» если и не составляли большинства, то могли образовывать большие сплоченные группы.
«Конфликты между враждующими лагерями „блатные“ — „суки“ были нам очень на руку, — вспоминает закарпатец Василий Рогач в воспоминаниях „Счастье в борьбе“. — После таких „разборок“ одних сажали в БУР (барак усиленного режима — А), других отправляли на этап. А в жилой зоне на некоторое время устанавливалось затишье — прекращались грабежи, кражи, опасные схватки. Позже мы даже старались провоцировать эти конфликты. И долгое время они нам удавались».
Рогач отбывал наказание в лагерях РечЛАГ вблизи Воркуты. Администрация решила завезти сюда две сотни уголовников, чтобы поставить на место «бандеровцев».
— Замолчать, стерва бандеровская! Скоро мы вам рога обломаем, — бросился авторитет Чернобров на украинца, который вечером играл на мандолине в бараке.
— Думать нечего — утром будет поздно. Целый барак освобождают, готовят для блатной швали, — решили его земляки после короткого совещания.
Через час Чернобров пошел в туалет и больше не вернулся. Когда утром привезли остальные «блатных», те узнали, что их «атамана» убили. Селиться в одном бараке с украинцами отказались. На следующий день их увезли в неизвестном направлении.
Мирослав Симчич, который отбывал наказание на шахте в Бутугычаке в 500 километрах к северу от Магадана, вспоминает: «В лагере администрация с помощью прихвостней бесчинствует, особенно достается каторжанам-украинцам от нарядчика Бубновского. Весь лагерь, огромная колонна невольников, стоит на разводе. Выкрикивают номера каторжан. Цимбалюк на свой номер вышел из колонны и направился к нарядчику. Не успел Бубновский опомниться, как лежал с расколотой головой. Цимбалюк отдал топор конвоиру и отправился в режимную часть за новыми 25 годами».
«Не знаю, где и как, а у нас это началось с приезда Дубовского этапа — в основном западных украинцев, ОУНовцев, — пишет о сопротивлении уголовникам Александр Солженицын в романе «Архипелаг ГУЛАГ». — Для всего этого движения они повсеместно сделали очень много, да они и стронул воз. Дубовский этап привёз к нам бациллу мятежа. Молодые, сильные ребята, взятые прямо с партизанской тропы, они в Дубовке огляделись, ужаснулись этой спячке и рабству — и потянулись к ножу.
«Приведение в исполнение смертного приговора ворами», рисунок Данцига Балдаева (1925-2005). 58 родственников Балдаева погибли в застенках НКВД. Он воспитывался в детском доме. Несмотря на это, проработал треть века в органах внутренних дел, дослужился до звания майора. Исследовал тюремные татуировки. Его серия «ГУЛАГ в рисунках» — одна из самых полных рисованных историй советских лагерей
Солженицын также ввел термин «рубиловка». Так назвал очищение лагерей от прислужников администрации — жестоких бригадиров и «секретных сотрудников». В СтепЛАГе в Казахстане она проходила в одно время — в 5.00, когда надзиратели только открывали бараки.
Узник СтепЛАГа Михаил Король описывает в книге «Одиссея разведчика»: «Ночью бандеровцы вошли в барак и вывели двух бандитов. Те поняли, что их убьют. Один убежал, а второго так покалечили, что он остался лежать на месте. А бандеровцы пошли на вахту и доложили: „Идите, подберите блатного. Мы его убили“. На следующий день руководителя бандеровцев арестовали, повели на вахту и в тюрьму. Бандеровцы догнали повозку и отбили своего».
«В этом жутком спорте ушам заключённых слышался подземный гонг справедливости», — добавляет Солженицын.
«Беспощадному террору МГБ противостояли, насколько возможно, только бандеровцы — украинские повстанцы Степана Бандеры, — вспоминает венгр Ирани Бела. — Несколько месяцев они вели себя очень тихо, а потом сориентировались и начали действовать. Они были хорошими рабочими и везде завоевывали доверие руководства лагеря и дружбу членов бригады. Всех поразила невиданная доселе серия убийств людей, которых подозревали в доносах на своих товарищей. Виновников не смогли поймать, и это смущало политофицера».
Хладнокровие, с которым происходило уничтожение «сексотов», сеяло страшную панику. Многие умоляли о помощи руководство. Просились в этап или клялись прекратить «черные дела».
Такая работа требовала большой внутренней дисциплины. Еврей Давид Цифринович-Таксер в книге «Страна Лимония» описывает, что повар-«бандеровец» боялся себе налить порцию гуще, чем другим. А украинец, который нес сахар на целую бригаду, не удержался и попробовал немного, был вынужден ходить от барака к бараку с табличкой «Я у своих товарищей украл сахар». От предложения надзирателей закрыть его в БУР — барак усиленного режима — украинцы отказались. В лагере они сами могли вершить судопроизводство.
«Бандеры, что на этом лагпункте заправляют, — пишет Цифринович-Таксер, — мало того, что своему Богу молятся, так организовали и для евреев, и для мусульман их праздники. Выставляют людей на шухере, чтоб предупреждать, если надзиратель поблизости».
В последующие десятилетия криминальный элемент с удивлением и часто с уважением воспринимал политических осужденных. Воин УПА Мирослав Симчич после отбытия 25 лет продолжал сидеть — теперь уже по статье «лагерный бандитизм». Свой очередной срок он отбывал среди уголовников: «Неожиданно для них и для себя я стал в камере „авторитетом“ для воров. Они часто спорили между собой, а меня, как тюремного „долгожителя“, просили рассудить».
—
Перевод на украинский
НАПРИКІНЦІ 1940-Х У ТАБОРАХ ГУЛАГУ ВИРУВАЛИ ТАК ЗВАНІ СУЧІ ВІЙНИ. В
ЦЕНТРІ КРИМІНАЛЬНИХ РОЗБОРОК ОПИНИЛИСЯ Й УКРАЇНСЬКІ ПОЛІТВ'ЯЗНІ –
"БАНДЕРІВЦІ"
"НА ВОЛЕ Я СЛЫШАЛ О БАНДЕРОВЦАХ ТОЛЬКО ЧЕРНЫЕ СЛОВА, – ПИШЕ ПОЕТ
АНАТОЛІЙ БЕРГЕР У МЕМУАРАХ "ЭТАП". У 1969–1974 роках він відбував
покарання за "антирадянську агітацію та пропаганду" в Мордовії. –
Вероятно, и такие слова нелживы: убийств и жестокостей у них
хватало. Но в лагере эти люди производили сильное впечатление. Лица
у них были не такие, как у полицаев. Эти лица светились, дышали
убежденностью и верой. Среди них не было стукачей. Сидя те же 25
лет, они сносили тяжкое наказание достойно. К евреям в лагере
относились дружелюбно. Да и вообще среди бандеровцев было много
людей образованных, знающих европейские языки. Они твердо верили в
свое предназначение, в грядущую независимость Украины, в правоту
своего дела".
Під час німецько-радянської війни до Червоної армії мобілізували
близько мільйона ув'язнених. Довелося брати зброю до рук і "ворам в
законе" – хоч їхній "кодекс" забороняв будь-яку співпрацю з
владою. Коли через кілька років рецидивісти повернулися на "зону",
почалися проблеми з тими, хто її не залишав. Так виник поділ на
"чесняг" – тих, хто дотримувався "воровского закона" – і "сук" –
зрадників. В таборах почалися так звані сучі війни.
Михайло Баканчук під час заслання в Норильську, 1956 рік.
Арештований 1947-го за співпрацю зі службою безпеки ОУН. Ув’язнений
на 25 років. За протидію таборовим бригадам термін збільшили на
п’ять років. ”БУР – барак усиленного режима – був моїм частим
готелем”, – пише у спогадах. Амністований 1956-го із забороною
повертатися на Західну Україну. Зараз Баканчуку 85. Живе в
Тернополі
Михайло Баканчук під час заслання в Норильську, 1956 рік.
Арештований 1947-го за співпрацю зі службою безпеки ОУН. Ув’язнений
на 25 років. За протидію таборовим бригадам термін збільшили на
п’ять років. ”БУР – барак усиленного режима – був моїм частим
готелем”, – пише у спогадах. Амністований 1956-го із забороною
повертатися на Західну Україну. Зараз Баканчуку 85. Живе в
Тернополі
"А однажды с этапом в ту зону попал случайно вор, и его узнали
враги, суки, – описує автор спогадів "Четвертое измерение" Авраам
Шифрін. – Мы видели через колючую проволоку, как озверелая толпа
сначала била его, а потом пыталась сжечь на костре. Несчастный
кричал нам: "Мужики! Передайте людям, что я вором помер!" Вся эта
вакханалия шла под аккомпанемент стрельбы в воздух с вышек. Потом
надзиратели забрали этого вора и унесли, но вряд ли он выжил".
Постійні конфлікти змусили керівництво ГУЛАГу розмежувати дві
кримінальні групи. Спершу їх розводили по різних камерах. Пізніше –
навіть по різних таборах. Так, в Берлазі на Колимі "чесняги"
відбували покарання здебільшого на території північного управління,
"суки" – західного. На пересилках конвой запитував блатних, якої
вони "масті".
НАПРИКІНЦІ 1940-Х У ТАБОРАХ З'ЯВЛЯЄТЬСЯ ЩЕ ОДНА ПОМІТНА ГРУПА –
УКРАЇНСЬКІ ПОЛІТИЧНІ В'ЯЗНІ, "БАНДЕРІВЦІ".
"Вони також відрізнялися від усіх, – згадує єврей Анатолій Радигін
у книжці "Життя в мордовських концтаборах зблизька". 1974-го її
видали в Мюнхені українською мовою. – Коли нараз у масі, що
копирсалася, переходив чоловік підтягнутий і чепурний, спокійний і
маломовний, вибритий, у чистій сорочці й вичищеному взутті, у
дбайливо пригладженій арештантській одежі, можна було майже без
помилки вгадати його національність, партійність і знамено, під
яким він воював".
Табори перебували під повним контролем криміналітету. Часто під
прикриттям адміністрації "вори" мали холодну зброю, яку
спрямовували на різного роду "контру", в тому числі й
"бандерівців".
Жінки із Західної України в таборі у селі Черновські Копі біля
Чити, 17 січня 1950 року. "Большинство лагерного населения были
западные украинки, в основном крестьянки, – пише перекладач Майя
Улановська у книжці "История одной семьи". – Эта, на первый взгляд,
серая лагерная масса оставила по себе ярчайшее воспоминание. По
всем лагерям звенели их песни. Пели в бараках, пели на работе –
если это была такая работа, как слюдяное производство, – пели
хором, на несколько голосов. Эпические песни о казацкой славе,
тоскливые – о неволе, о покинутой семье, и бандеровские – всегда
трагические, о гибели в неравной борьбе"
Жінки із Західної України в таборі у селі Черновські Копі біля
Чити, 17 січня 1950 року. "Большинство лагерного населения были
западные украинки, в основном крестьянки, – пише перекладач Майя
Улановська у книжці "История одной семьи". – Эта, на первый взгляд,
серая лагерная масса оставила по себе ярчайшее воспоминание. По
всем лагерям звенели их песни. Пели в бараках, пели на работе –
если это была такая работа, как слюдяное производство, – пели
хором, на несколько голосов. Эпические песни о казацкой славе,
тоскливые – о неволе, о покинутой семье, и бандеровские – всегда
трагические, о гибели в неравной борьбе"
"Воры в законе пытались держать в полном подчинении и остальных
зэков, – пише Валерій Ронкін у книжці "На смену декабрям приходят
январи". – Коллега рассказывал и о том, как к ним в зону, где царил
воровской закон, прислали большой этап бандеровцев. Те пошли к
пахану и попробовали договориться с ворами, чтобы они не трогали
политиков. Но на следующий день демонстративно был убит
политический, не пожелавший делиться посылкой с ворами. После
очередного убийства бандеровцы подожгли воровской барак,
предварительно заколотив его двери. Выскакивавших из окон бросали
обратно. С той поры воровская власть в зоне кончилась".
21 лютого 1948 року виходить постанова ради Міністрів СРСР, згідно
з якою для політв'язнів створюють "особливі табори" – "особлаги".
Їх поява суттєво змінила розклад сил. Тут "бандерівці", якщо і не
становили більшості, то могли утворювати великі згуртовані
групи.
"КОНФЛІКТИ МІЖ ВОРОГУЮЧИМИ ТАБОРАМИ "БЛАТНІ" – "СУКИ" БУЛИ НАМ ДУЖЕ
НА РУКУ, – ЗГАДУЄ ЗАКАРПАТЕЦЬ ВАСИЛЬ РОГАЧ У СПОГАДАХ "ЩАСТЯ В
БОРОТЬБІ". – Після таких "розборок" одних саджали до буру, інших
відправляли в етап. А в житловій зоні на деякий час встановлювалось
затишшя – припинялись грабунки, крадіжки, небезпечні сутички.
Пізніше ми навіть старались провокувати ці конфлікти. І довгий час
вони вдавалися нам".
Рогач відбував покарання в таборах Речлагу поблизу Воркути.
Адміністрація вирішила завезти сюди дві сотні кримінальників, щоб
поставити на місце "бандерівців".
– Замолчи, стерво бандеровское! Скоро мы вам рога обламаем! –
кинувся авторитет Чорнобров на українця, який увечері грав на
мандоліні в бараку.
– Думати нічого – ранком буде пізно. Цілий барак випорожнюють,
готують для блатної швалі, – вирішили його земляки після короткої
наради.
Через годину Чорнобров пішов у туалет і більше не повернувся. Коли
на ранок привезли решту "блатних", ті дізналися, що їхнього
"отамана" вбили. Селитися в одному бараку з українцями відмовилися.
Наступного дня їх повезли в невідомому напрямку.
Мирослав Симчич, який відбував покарання на шахті в Бутугичаку за
500 км на північ від Магадана, згадує: "В таборі адміністрація з
допомогою вислужників безчинствує, особливо дістається
каторжанам-українцям від нарядника Бубновського. Весь табір,
величезна колона невільників, стоїть на розводі. Викрикують номери
каторжан. Цимбалюк на свій номер вийшов із колони й попрямував до
нарядника. Не встиг Бубновський спам'ятатись, як лежав із
розчерепленою головою. Цимбалюк віддав сокиру конвоїрові і подався
до режимної частини за новими 25 роками".
"НЕ ЗНАЮ, ГДЕ КАК, А У НАС ЭТО НАЧАЛОСЬ С ПРИЕЗДА ДУБОВСКОГО ЭТАПА
– В ОСНОВНОМ ЗАПАДНЫХ УКРАИНЦЕВ, ОУНОВЦЕВ, – ПИШЕ ПРО СПРОТИВ
КРИМІНАЛЬНИКАМ ОЛЕКСАНДР СОЛЖЕНІЦИН У РОМАНІ "АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ". –
Для всего этого движения они повсеместно сделали очень много, да
они и стронули воз. Дубовский этап привёз к нам бациллу мятежа.
Молодые, сильные ребята, взятые прямо с партизанской тропы, они в
Дубовке огляделись, ужаснулись этой спячке и рабству – и потянулись
к ножу".
"Приведение в исполнение смертного приговора ворами", малюнок
Данцига Балдаєва (1925–2005). 58 родичів Балдаєва загинули в
застінках НКВС. Він виховувався в дитячому будинку. Попри це,
пропрацював третину століття в органах внутрішніх справ, дослужився
до звання майора. Досліджував тюремні татуювання. Його серія "ГУЛАГ
в рисунках" – одна з найповніших мальованих історій радянських
таборів
"Приведение в исполнение смертного приговора ворами", малюнок
Данцига Балдаєва (1925–2005). 58 родичів Балдаєва загинули в
застінках НКВС. Він виховувався в дитячому будинку. Попри це,
пропрацював третину століття в органах внутрішніх справ, дослужився
до звання майора. Досліджував тюремні татуювання. Його серія "ГУЛАГ
в рисунках" – одна з найповніших мальованих історій радянських
таборів
Солженіцин також увів термін "рубиловка". Так назвав очищення
таборів від прислужників адміністрації – жорстоких бригадирів і
"секретных сотрудников". У Степлазі в Казахстані вона відбувалася в
один час – о 5.00, коли наглядачі тільки відкривали бараки.
В'язень Степлагу Михайло Король описує у книжці "Одиссея
разведчика": "Ночью бандеровцы вошли в барак и вывели двух
бандитов. Те поняли, что их убьют. Один убежал, а другого так
покалечили, что он остался лежать на месте. А бандеровцы пошли на
вахту и доложили: "Идите, подберите блатного. Мы его убили". На
следующий день руководителя бандеровцев арестовали, повели на вахту
и в тюрьму. Бандеровцы погнали повозку и отбили своего".
"В этом жутком спорте ушам заключённых слышался подземный гонг
справедливости", – додає Солженіцин.
"НЕЩАДНОМУ ТЕРОРУ МДБ ПРОТИСТОЯЛИ, НАСКІЛЬКИ МОЖЛИВО, ТІЛЬКИ
БАНДЕРІВЦІ – УКРАЇНСЬКІ ПОВСТАНЦІ СТЕПАНА БАНДЕРИ, – ЗГАДУЄ УГОРЕЦЬ
ІРАНІ БЕЛА. – Кілька місяців вони поводилися дуже тихо, а потім
зорієнтувалися і почали діяти. Вони були хорошими робітниками і
всюди завойовували довіру керівництва табору та дружбу членів
бригади. Всіх вразила небачена досі серія вбивств людей, яких
підозрювали в доносах на своїх товаришів. Винуватців не змогли
зловити, і це бентежило політофіцера".
Холоднокровність, з якою відбувалося знищення "сексотів", сіяла
страшну паніку. Багато хто благав допомоги в керівництва. Просилися
в етап або присягалися припинити "чорні діла".
Така робота вимагала великої внутрішньої дисципліни. Єврей Давид
Цифринович-Таксер у книжці "Страна Лимония" описує, що
кухар-"бандерівець" боявся собі налити густішу порцію, ніж іншим. А
українець, який ніс цукор на цілу бригаду, не втримався і спробував
трошки, був змушений ходити від барака до барака з табличкою "Я у
своїх товаришів украв цукор". Від пропозиції наглядачів закрити
його до БУРу – барака усиленного режима – українці відмовилися. В
таборі вони самі могли вершити судочинство.
"Бандеры, что на этом лагпункте заправляют, – пише
Цифринович-Таксер, – мало того, что своему Богу молятся, так
организовали и для евреев, и для мусульман их праздники. Выставляют
людей на шухере, чтоб предупреждать, если надзиратели
поблизости".
У наступні десятиліття кримінальний елемент з подивом і часто з
повагою сприймав політичних засуджених. Вояк УПА Мирослав Симчич
після відбутих 25 років ув'язнення продовжував сидіти – тепер уже
за статтею "табірний бандитизм". Свій черговий термін він відбував
серед кримінальників: "Несподівано для них і для себе я став у
камері "авторитетом" для злодіїв. Вони часто сперечалися поміж
собою, а мене, як тюремного "довгожителя", просили розсудити".
Автор: Святослав Липовецкий; опубликовано в
журнале «Краіна»