справедливость

glupo — 18.08.2010 В школьный туалет Саша заходить не любил. Никто не любил. Туалет представлял собой тянувшуюся вдоль стены ничем не огороженную бетонную канаву длинной метров в пять. Канава возвышалась над уровнем пола на две ступени. Утром туалет оставался в относительной чистоте, но в конце учебного дня ступени обычно оказывались залиты мочой, а канава обогащалась горками кала, заботливо прикрытыми промокашками. "По-большому" в перемены ходить было невозможно, туалет был полон желающими поссать и покурить, да и во время урока мало кто рисковал быть застигнутым за таким интимным занятием.

Вот и теперь - несмотря на то, что кишки ворочались в животе, чмокали, хлюпали, скручивались в узлы, - Саша терпел. Да и с урока, в кои-то веки, уходить не хотелось.

Урок был не простой - Урок Мира, приуроченный ко Дню Победы. Тамара Семеновна разрешила ребятам сесть так, как они захотят, и Саша оказался позади Солнцевой. Он мог рассматривать ее косу, молнию на спине коричневого форменного платья и даже выступающий под платьем замок лифчика. Он чувствовал ее запах.

Только бы не пернуть, думал Саша. Возможна катастрофа.

В класс пришел настоящий ветеран, Соломон Давидович Супербаум, высокий старик в потертом пиджаке поверх шерстяной водолазки. На груди его висели медали и орденские планки. Старик был сутулый, с богатой седой шевелюрой, глубокими глазницами и нездоровым цветом лица. Он стоял позади стула, пока Тамара Семеновна представляла его классу, вцепившись длинными пальцами в спинку, приподняв подбородок и полуприкрыв глаза. Его тонкие губы подрагивали, как будто он готов был разрыдаться.

- А вот об этом, ребята, Соломон Давидович вам расскажет сам, - сказала Тамара Семеновна, ободряюще улыбнулась ветерану и не без труда втиснула свое тело за пустующую по поводу праздника первую парту.

О чем собирался рассказывать Соломон Давидович, Саша пропустил, потому что был занят своим животом и осмыслением взгляда, которым минутой ранее одарила его Солнцева.

- Вы наверное ребята все слышали о великой битве на Курской дуге, - начал Соломон Давидович сиплым шепотом. Глаза он так до конца и не открыл.

"Да, да", загудели ребята, особенно Переверзев, дедушка которого служил в войну летчиком, а отец тоже был каким-то военным.

- Но мало наверное кто из вас слышал о битве при Запятках. Думаю, не ошибусь, ребята, если скажу даже так - никто из вас не слышал об этой битве! - с легким укором в голосе произнес дедушка Супербаум.

Всем стало стыдно, а особенно - Переверзеву.

- А где это - Запятки? - Переверзев попытался реабилитировать свой авторитет военного историка повышенной любознательностью.
- А Запятки, ребята - это такое село в десяти километрах к югу от города Обоянь.

Соломон Давидович подошел к карте, висящей на доске, и показал пальцем на место где, очевидно, располагается - или располагалось - село Запятки.

- Стоял, ребята, июль сорок третьего года, - продолжал Соломон Давидович. - Немцы наступали. Четвертая танковая армия получила приказ - дойти до Обояни. Но на пути фашистов встала двадцать первая танковая бригада...

Интерес к ветерану девятый "Б" потерял довольно скоро. Соломон Давидович рассказывал тихо, монотонно, вдаваясь в излишние технические подробности: "...А для того, ребята, чтобы выполнить этот план, в первый день наступательной операции сорок восьмой танковый корпус немецких войск должен был справиться с обороной шестого гвардейского корпуса, который находился, ребята, под командованием генерал-лейтенанта Чистякова..." Уважение к пышным ветеранским сединам да хищно шикающая Тамара Семеновна сдерживали какое-то время нарастающий в классе гул, но энтропия надвигалась неумолимо, как четвертая танковая армия.

- Соломон Давидович! - пришла на помощь гостю Тамара Семеновна. - А расскажите нам, чем же вы занимались во время обороны Запяток? В чем состояла ваша боевая задача?

Класс замолчал. Соломон Давидович на миг полностью открыл глаза и посмотрел на Тамару Семеновну. Она вздрогнула.

- А я, Тамара Семеновна, до фронта так и не доехал.
- Что же случилось?
- Везли нас, новобранцев, зеленых еще выпускников танкового училища, на передовую. Веселые мы были, возбужденные, как будто не на смерть идем, а только жить по-настоящему начинаем. И познакомился я в поезде с одной девушкой, Ириной.

У девочек загорелись глаза. Тамара Семеновна беспокойно пошевелилась.

- Она к нам за ножиком пришла, хлеб порезать. Стройная такая, румяная, вся в веснушках, и коса, толстая, русая, длинная - ну вот... вот досюда. Нет, вот такая вот, ей богу.

Давид Соломонович водил ребром ладони у себя под коленом, девочки смеялись, и Солнцева - нет, Саше точно не показалось - Солнцева обернулась и ОПЯТЬ посмотрела на него! Какая же она красивая!

- И я сразу понял, что я ей понравился. Такие вещи, они же... И ночью, когда все заснули, я пошел к ней в соседний вагон. Даже не знаю, на что я расчитывал, да я и не думал тогда, просто хотел еще раз ее увидеть.

Теперь и мальчики затаили дыхание. Тамара Семеновна напружинилась, готовясь вмешаться в любую минуту.

- И не успел я перейти из тамбура в тамбур, как ррраз! Грохот, скрежет, кидает меня, о стенки швыряет. Очнулся, ощупал себя - цел, слава те господи. Вокруг все горит, дымина, вагон Ирочкин, в котором я был, на боку, а мой, смотрю - а от моего и не осталось ничего. Прямое попадание.

Никогда еще в классе не было такой плотной, такой значительной тишины. Тамара Семеновна, которая успела уже пожалеть, что позвала этого странного деда, торжествовала. Какой колоритный ветеран! Не зря, не зря пересилила она неприязнь и подошла с просьбой к соседке по подъезду, старухе Куценко, которую все в доме почему-то считали ведьмой - нет ли у вас, Матрена Яковлевна, знакомого, участника Великой Отечественной? А та и засияла - есть, милая, есть знакомый, хороший знакомый, добрый знакомый, господин Супербаум, великий ветеран. Эксцентричная бабушка.

- А что потом было? - не выдержал Переверзев.
- А потом, ребята, самолеты развернулись и начали стрелять. Знаете, что такое авиационный пулемет? Я бегаю как сумасшедший, кричу "Ирина! Ирина!", а вокруг бам! бам! бам! пули по вагону. Стоны, пламя, дым. Но я ее нашел. Целую, теплую. Как живую. Только без головы.

Девочки ахнули.

- Как же вы выбрались из этого ада? - еле слышно спросила Тамара Семеновна.

Давид Соломонович вздохнул.

- Вот когда я стоял над ней, онемевший, оглушенный - тут меня и достали. Две пули в меня попало, в спину, навылет - одна через правую лопатку прошла, другая прямо в сердце угодила. В клочья.

Ребята молчали, не понимая, ожидая объяснений.

- Смотрите, - сказал Соломон Давидович и задрал до подбородка водолазку. С левой стороны его грудной клетки зияла дыра, окаймленная почерневшей, сморщенной кожей. Соломон Давидович сунул в дыру большой палец и покрутил для убедительности.
- Боже мой, - квакнула Тамара Семеновна. - Но.. Но как же вы вывы как же вы выжили?!
- Выжил? - Соломон Давидович широко улыбнулся, обнажив немногочисленные коричневые зубы и белые десны. - Нееет, - он неторопливо снял пиджак и повесил его на спинку учительского стула. - Я необычный ветеран. Я не выжил. Я лежал на Ирине пять суток, пока до нас не дошла очередь похоронной бригады. К тому времени черви уже ползали из меня в нее и обратно.

В наступившей гробовой тишине зарычал Санин живот. Супербаум стянул с себя водолазку. Тело его было высохшим и почерневшим. По классу пополз тяжелый трупный запах. Из отверстий показались толстые белые черви. Вечный второгодник Сенилин с последней парты громко прошептал "охуеть". Комсорг Лена Зарубина быстро-быстро крестилась.

Тамара Семеновна чувствовала ответственность за ситуацию, но совершенно не знала, как себя вести. Она стояла возле парты и повторяла: "Соломон Давидович! Ребята! Соломон Давидович!"

- Война, ребята, никого не щадила, - торжественно сказал Супербаум. - Вы вот наверное думаете, ребята, что будете счастливы, что все будет у вас хорошо в жизни, что есть какая-то высшая справедливость, которая, если пока и не царит в вашем настоящем, то непременно восторжествует в будущем, причем наверняка в недалеком. Не может же быть, думаете наверное вы, что я буду несчастен, неудачлив, что ствол моего существования искривится под воздействием неведомых обстоятельств, что мной овладеет уныние, что я стану подлым или злым человеком. Да вы вообще не думаете о таких вещах, они подразумеваются сами собой!

Соломон Давидович смотрел теперь на школьников и на учительницу широко раскрытыми глазами. Белки его были желты. Руками он делал загадочные жесты, то подгребая к себе воздух, то разводя их широко над собой, то сцепляя в замок за шеей. Черви из его ран падали на пол и расползались по классу. Дышать становилось невозможно.

- И уж конечно вы не думаете о смерти. А между тем, ребята, смерть, особенно внезапная смерть, дает нам понять, что мысли о нашей богоизбранности, которые диктует нам эго, о незыблемости нашего быта, уверенность в завтрашнем дне - все это, ребята, пыль и прах. Все это туман.

Супербаум замолчал, оскалился и зашипел.

- Восемнадцатилетняя девушка завязывает на голове косынку и вдруг эту голову отрезает осколком снаряда. Дети идут первого сентября в школу, а небритые взрослые мужчины запирают их в спортзале и, когда те пытаются убежать, стреляют из автоматов им в спины. Вот ты, Саша, - Соломон Давидович показал на Сашу, - хочешь поцеловать Дашу Солнцеву, и если не ее, так еще кого-нибудь, ты уверен, в скором времени поцелуешь, и может быть даже не только поцелуешь, но и ха-ха-ха-ха

У старика едва не выскочила челюсть от смеха

- Ведь это жизнь, ведь должна быть какая-то справедливость на свете, да, Саша? Ведь поебусь я когда-нибудь, да?
- Соломон Давидович! - инстинктивно вякнула Татьяна Семеновна. Супербаум шагнул к ней, ласково погладил по голове - "помолчи, девочка, помолчи", - и продолжил:
- А какая может быть справедливость в мире, где взрослые мужчины стреляют из автоматов по детским спинам? Откуда, Саша, у тебя может быть уверенность, что ты кому-нибудь когда-нибудь вдуешь, что безобидный дедушка среди бела дня не обернется вурдалаком и не откусит тебе кадык?

Саша сглотнул. До предела напряженная обстановка не выдержала последней фразы ветерана и взорвалась. Стряхнув с себя дьявольское очарование суперветерана, забыв о подопечных, ломая на бегу каблуки, исчезла за дверью Тамара Семеновна. Поднялся визг. Выпучив глаза, падая и расталкивая друг друга, дети неслись к выходу через парты, стараясь держаться как можно дальше от зомби. Через секунду в классе не осталось никого, кроме Саши и Соломона Давидовича. Саша двигаться не мог.

- Сейчас директора приведет, хе-хе-хе, - засмеялся по-стариковски Соломон Давидович. - А может и вообще не вернется.

Он натянул на себя водолазку, надел пиджак, достал из кармана серебрянный портсигар и опустился на корточки.

- Ты прости, мальчик, что я тебя напугал, надо же как-то развлекаться старику, - старик ползал по полу и собирал в портсигар своих червей. Он издавал языком и нёбом звук "нц-нц-нц" и червячки ползли к нему с небывалой скоростью. - Я мяса вообще не ем, ребятки после мяса плохо себя ведут, - старик кивнул на портсигар и с трудом выпрямился. - Надеюсь, мой урок не пройдет даром ни для тебя, ни для одноклассников твоих, Саша, и вы вырастете настоящими людьми, готовыми всегда, понимаешь, встать на защиту. Ну и все такое.

Старик потерял к происходящему интерес и рассеянно направился к выходу. Возле самой двери он остановился:

- Ааа, это. Насчет Солнцевой, - он выглянул наружу, подошел к белому, как простыня, Саше, нагнулся. - Ты ей знаешь что скажи? - и он шепнул что-то Саше в ухо.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив