Сны

v_belyavskaya — 13.06.2020

Сны 8D8A2881.jpg Глава восемнадцатая
Сны

Я вдруг прозрел. Была глубокая
ночь, и никогда, никогда ещё
не было такой темноты! Мы
неслись в пространстве уже
далеко от земли.

Ф. Достоевский
Сон смешного человека

Словно я есть и словно меня нет… Я в белой пустоте и не чувствую своего тела, не чувствую под собой опоры – земли нет, нет неба, нет ничего. И во мне, передо мной, вокруг меня всё бело – это не туман и не вьюга – нет, это всё словно белый лист бумаги, плоский и чистый. Я могу видеть и слышать, и чувствовать, но не нахожу своего тела, не вижу его. И всё так странно. Мне страшно и холодно, потому что я совсем ещё маленькая и не знаю, где нахожусь. Есть свет – всё светло – но это лишь белая тьма, в ней нет ничего… И вдруг воздух вокруг меня начинает сжиматься и давить, будто какая-то другая тьма рождается в этой белой тьме, и она душит меня, и я дрожу и хочу закричать, но не могу. А потом полосатая лента возникает посреди белой пустоты, и она несётся куда-то с бешенной скоростью, как поезд, но поезда нет, – лишь рельсы, извивающиеся дугами. Я не вижу поезда, только чувствую его присутствие, и я несусь вместе с ним. Я не могу остановить движение. Куда же я еду?! Впереди не видно конца пути, и рельсы всё сильнее изгибаются, возносясь вверх и стремительно падая. Я чувствую жуткую дрожь, но не могу отыскать своих рук и туловища, и ног, – я словно ещё не родилась, но я знаю, что уже есть, и несусь всё дальше по этой чёрной, исполосованной ленте. Мне страшно… Мне так страшно! Я никогда не знала такого страха! Чего я боюсь? Что же это? А вторая, внутренняя, тьма давит меня сильнее, наступает еле различимыми очертаниями сероватых сгустков, и голос – я начинаю слышать голос. Этот голос как прикосновение, как чувство внутри меня, и он монотонно повторяет: «Мать. Бросает. Ребёнка. Мать. Бросает. Ребёнка. Мать. Бросает. Ребёнка…» Я не могу слышать этот голос – он причиняет мне нестерпимую, невыносимую боль, раздирает меня. И я никуда не могу деться от него, он мчится со мной, и он страшный, как смерть, и вдруг я понимаю, что в конце этого пути – моя смерть.

Белая тьма расширяется всё сильнее – неистово, яростно. Всё кружится, сминаясь, переворачиваясь. Дрожь – внутри и снаружи, – всё охвачено чудовищным вздрагиванием, и что-то несётся на меня откуда-то сбоку, слева: что-то тёмное и неясное, оно шуршит, шипит, клокочет. Это шар, огромный тёмный шар, он катится в белой пустоте, надвигаясь на меня. Всё! Он совсем рядом! Я сжимаюсь внутрь себя, чтобы укрыться, спастись от удара…

Я оглохла… Мои глаза закрыты, но под веками всё та же белая тьма… Я повисла в ней, я недвижима, прикована к ней. Мне страшно очнуться и посмотреть вокруг себя: что увижу я? Забытье и боль – где же я? Сколько прошло времени? Какая ужасная пустота, холодная, лишённая жизни. Как страшно! Я открываю глаза, чтобы увидеть всю ту же белизну вокруг. И в этот миг вместо долгожданного пробуждения я вижу чёрное сухое дерево, древнее, его кара, изрытая и грубая, переходит в сучковатые ветви и корни, словно одна часть дерева является отражением другой, – всё голо, в нём нет жизни, нет её и вокруг него. Чёрное мёртвое дерево в белой пустоте, словно нарисованное чернилами на белоснежном листе бумаги. И ужас пронзает меня, не давая опомниться. И я уже чувствую приближение огромного чёрного шара, который вот-вот пронесётся, сметая дерево и меня, а потом снова появится, змеясь, лента рельс и унесёт меня за собой…

* * *

Ясное голубое небо, светлое и прозрачное, – я чувствую солнечное тепло вокруг себя, – и мягкие белые облака так близко, словно я могла бы дотронуться до них, только вытянув руку над головой. Где-то в дали зелёные и жёлтые пятна земли сливаются друг с другом и с небом у самого его основания. А я? Я лечу, парю или только повисла в воздухе? Оглядываясь по сторонам, я нахожу себя на какой-то большой металлической поверхности, гладкой, похожей на огромный стол, и я ползу по нему на четвереньках, совсем забыв, что могу идти. Стол – холодный и пустой. На нём нет игрушек, нет никаких вещей и нет никого, кроме меня. Я не помню, как оказалась здесь: меня, наверное, забыли и ушли. И так тихо вокруг – в мире точно исчезли все звуки, и всё, что я вижу, – это большая-большая картина, заворачивающаяся по кругу, обманчивая, как настоящая, но только картина. А я даже не могу догадаться об этом и верю своим глазам, верю, что оказалась в чудесном летнем дне.

Мне скучно быть одной на этом столе, даже зябко, хотя ветра совсем нет. Я ёжусь, потирая ручки, и продолжаю ползти. Я пытаюсь найти лесенку, по которой спущусь со стола и смогу отправиться, куда захочу. Я ползу проворно всё быстрее и быстрее. Приближаясь к краю стола, я замечаю внизу свой двор, соседние дома и мне так хочется гулять, бегать от души, ведь день необыкновенно тёплый и солнечный. С этой стороны нет лесенки – я продвигаюсь вдоль края, но ничего не могу найти; тогда, не отчаиваясь, я ползу в другую сторону: возможно, там будет спуск. И вот уже остаются только две стороны, а скоро – и одна, и тогда точно будет выход. Оглядываясь назад, я вижу, что стол стал больше, пока я ползла к одному из его краёв: гладкая его поверхность незаметно расширяется от центра за моей спиной, удлиняя путь, и уже то место, где я начала его, кажется неразличимо далёким. Тревога и усталость тихонько проникают внутрь меня. Что, если я не смогу спуститься со стола? Ведь я одна… Мне некого позвать – я совсем одна…

И я словно вижу саму себя маленькой, ещё девочкой, с противоположного конца этого необъятного стола, и та, другая я, подползая совсем близко к последнему, четвёртому, краю смотрит вниз и по сторонам так удивлённо, не понимая, как же всё-таки добраться до земли, ведь и там нет ступеней, нет лестницы, нет точно никакой опоры, поддерживающей стол в воздухе, и покинуть его нельзя. И эта девочка поворачивается ко мне, но не видит, как если бы вместо меня была пустота. Как тогда могу я видеть её и одновременно быть ею?.. Она не плачет, не говорит, но только беспомощно садится у самого края, точно передохнуть, поджимает под себя ножки, и её личико, поникшее и печальное, укрывает прозрачная тень. Одна… одна… Как зябко, как жёстко сидеть на столе, как странно и страшно! И время тянется невозможно медленно.

* * *

Я нахожусь в полумраке нашей с мамой комнаты. Уже светло, но шторы почти полностью задёрнуты – между ними лишь небольшое расстояние, в пространстве которого я могу различить то, что за окном. Я смотрю на улицу из глубины комнаты, а там, вместо привычного вида двора, улица, которая находится с другой стороны дома, её можно хорошо видеть из бабушкиной комнаты. Там всегда ездят машины по большой дороге, а через неё – дома и пешеходная дорожка, мелькающая между листвой деревьев. Я ощущаю себя очень таинственно: я не сплю, а нахожусь в необычном ожидании, только сама не знаю чего. Может быть, это игра в прятки, или мама спит рядом после обеда, а потому мне сказали сидеть тихо… Не знаю… В комнате душно и мрачно; тень зачем-то делает все предметы одноцветными и тусклыми, как будто накрывает серым покрывалом. Более отчётливо я могу видеть лишь узор на шторах: страшные лица блёклых зелёных и красных цветов, огромные, повторяющиеся, – одни всегда смотрят на меня, прямо в глаза, а другие – куда-то в сторону, но они недобрые, сердитые, готовые отругать.

Всё тихо. Я подхожу ближе к окну и краем глаза замечаю неясное движение слева: кто-то приближается и вот-вот должен пройти мимо меня перед окном. Кто же это? Я знаю его? И почему я вдруг отшатнулась от окна, испугалась, почему мне стало страшно узнать прохожего? Немного пригнувшись, я продолжаю следить. Маленький, одетый во всё чёрное, старичок идёт очень быстро, размахивая руками и делая невероятно широкие шаги, точно перепрыгивает через лужи, – он смотрит перед собой и даже не подозревает, что я слежу за ним из окна. Откуда я знаю, что это старый человек, ведь я даже не вижу его лица, – оно маленькое, неразличимое в тени, падающей от козырька кепки на его голове. Но я видела этого старичка столько раз… Да, я вспоминаю сейчас: бабушка рассказывала, что он колдун, живущий в четвёртом подъезде на первом этаже. Никто не знает его, никто не говорит с ним, никто не бывал у него дома, где, должно быть, всё черным-черно. Он страшный и ужасный человек, который забирает плохих детей. Да, и я вижу его так, словно сама живу на первом этаже, – он ближе ко мне, совсем уже близко! И в следующий миг, словно прочитав мои мысли, словно обнаружив меня, проходя прямо передо мной через дорогу, старик-колдун резко, как зверь, как страшная птица, поворачивает на меня свою голову. У него глаза разного размера: один – крошечный, хохочущий, прищуренный, а второй – правый, ближний ко мне – огромный, с чёрной радужной оболочной, как будто сделанной из стекла, а бездонный зрачок – ещё чернее. Какой же это страшный, злой глаз! У меня в предплечьях что-то задрожало, затрепетало, что-то зашевелилось под кожей. Я отступила от окна, бессильными руками хватаясь за шторы, чтобы задёрнуть их, спрятаться, но не смогла. Шторы не двигаются, не хотят закрываться, что-то сдерживает их. А старик, и его огромный чёрный глаз, уже заметил меня и он, как птица, смотрит на меня только одним этим глазом. Я не могу спрятаться, не могу убежать. Я начинаю пятиться в глубину комнаты, неожиданно упираюсь спиной в шкаф, невольно сползаю вдоль него на пол и беспомощно сажусь на корточки. А пространство между мной и колдуном точно сократилось, сжалось, исчезло – его уже ничто не отделяет от меня. Не моргая чёрным глазом, колдун протягивает ко мне руку, и она быстро-быстро растёт, удлиняется, она проникает в комнату через окно, как будто в нём нет стекла. Закричать, нужно только громко закричать! Но в это самое мгновение надо мной молниеносно взлетает чёрный кулак. Вместо крика я только зажмуриваю глаза, и что-то тяжёлое, оглушая, грохается мне на голову…

* * *

Надо мной огненно-красное небо. В нём нет золотистых или розовых оттенков, нет переливов цветов – это сплошное красное полотно высоко-высоко над моей головой. Оно гремит и содрогается, точно от раскатов грома, но я не вижу грозовых туч. Отовсюду, не сверху, а со всех сторон, слышится грохот – земля трясётся; воздух, душный и жаркий, обдаёт меня своими горячими потоками, они обжигают мне кожу и всё внутри, как только я делаю вдох. Я ощущаю себя крошечной, незаметной и потерянной. Я – на корточках совсем близко от земли у стены какого-то каменного дома – закрываю голову руками, и боюсь пошевелиться. Опасливо оглядываюсь по сторонам… Вокруг всё красно: темнее, светлее, но только одного цвета, точно других никогда и не было. Красный свет заливает длинные тесные улицы, состоящие из багровых каменных домов, пустых, заброшенных, – в них невозможно различить окон, – всюду грязь и обломки, ни единого дерева, ни одного человека. И только я среди ужасного хаоса, страшного, необъяснимого. Почему в голове точно зияет дыра и я не могу вспомнить, как оказалась здесь? Я так боюсь темноты! Боже, что же мне делать? Куда бежать? Как спастись? Я не могу! Я слишком слаба… Мне так страшно! Сердце сейчас разорвётся от этого страха, его бросает внутри меня из стороны в сторону, и мне больно чувствовать его движение в груди. Мысли путаются и разлетаются – я не могу ни одну из них ухватить… Я боюсь… Боюсь не то чтобы бежать, я боюсь перейти на другую сторону улицы, чтобы найти укрытие получше; я боюсь даже разжать голову, отпустить руки, я не могу подняться с земли, не могу выпрямиться, – нечто страшное существует вокруг меня, и я не могу предстать перед ним. Я совсем одна… Никто не поможет! Обхватив себя руками за плечи, я начинаю плакать, потому что больше нет сил сдерживать веками слёзы, и сильнее прижимаюсь к каменной стене. Снова быстро смотрю на небо, а оно пылает только ярче – совсем алое, – и глазам становится нестерпимо больно. И вдруг какие-то тёмные вытянутые тени быстро проносятся надо мной, а я не успеваю рассмотреть их, разобрать, что же это… И всё стихает… Я выпрямляюсь, словно хочу идти, как внезапно яркие вспышки вырезают на кровавом небе белые круги, точно дырявят его насквозь, и залпы, как залпы снарядов, рвущихся бомб, раздаются из-за каждого угла, отражаясь от стен домов так близко от меня. Закрывая голову, я снова падаю на землю… Это война!

* * *

Я стою в большом доме, заброшенном и прогнившем, не зная, как попала сюда. Я чувствую затхлость в воздухе, вижу мрачность пустых грязных комнат. Мне хочется только бежать, бежать прочь как можно скорее – найти выход и оказаться на улице в светлом дне, но двери наружу нет. Я не могу отыскать ни одной двери, кроме тех, что разделяют комнаты и длинные тёмные коридоры; и столько бесконечных серых лестниц, ведущих вверх и вниз, соединяющих этажи дома. Ещё не ночь, но воздух, тяжёлый и душный, собирается в чёрные сгустки, надвигаясь на меня, удушая.

В смутном предчувствии внутри себя я узнаю свою прежнюю тревогу – тревогу страшной неизвестности того, что скрывается в этом доме, – что всегда скрывается в темноте и грязи: только зло, невнятное шипение и движение существ, пришедших, оживших из моих ночных кошмаров, чтобы навредить мне, чтобы преследовать меня и наконец-то поймать. Ужасно не видеть их, а лишь чувствовать, – они везде, они прячутся в самых дальних комнатах дома и они уже учуяли меня, зашебуршали, забарахтались, поднимаясь из пьяного забытья, чтобы сбившись в стаю, помчаться за мной, следуя по пятам, не показывая своих уродливых рож до самого последнего, решающего, момента перед чудовищным броском. Они надвигаются на меня – я всё время чувствую их позади за моей спиной, словно они толкают воздух, а воздух давит меня сильнее, напирает, оттесняя от спасения. Хватаясь за перила, я несусь по лестнице, чтобы, задыхаясь, спотыкаясь, изнемогая, найти лишь тупик – глухую дверь, заколоченную досками. Тогда в отчаянье ещё быстрее я спускаюсь, не зная, не помня, с какого этажа попала на эту лестницу; и она приводит меня в холодный подвал, с крошечными окнами под потолком, до которых я никак не могу дотянуться – слишком высоко! И оглядываясь, я вижу мелькание теней, мне слышится шорох ног, чей-то далёкий бег – шум всё ближе и ближе ко мне. Я мечусь, охваченная паникой, из стороны в сторону, вздымая клубы пыли, которая устилает пол; я задыхаюсь, я ничего не вижу сквозь бурую пелену. Я отмахиваюсь от неё, точно это и есть мой враг, бессмысленно, нелепо разрезая руками пространство, покрываясь сама этой ядовитой пылью, страшась, что никогда не смою её с себя. Я кружу, кидаюсь на стены, снова бегу по тёмному коридору, радуясь новой лестнице в надежде, что вот сейчас, уже скоро, смогу найти выход. Снова вверх, с силой отталкиваясь от ступеней, точно отталкивая их от себя, и вдруг полоска света мелькает впереди. Я выбегаю на балкон, тесный и крошечный, понимая, что отступать больше некуда – я вижу светлый день, я в нём! Но как мне спуститься, не прыгнув и не разбившись насмерть?

И тогда, в сладостном предчувствии свободы, я воспаряю, отрываясь от пола, я взлетаю над этим домом и над землёй. Я слышу злобный рык и рявканье, крики и вой моих врагов, но им уже не достать меня! Я лечу высоко-высоко! Я лечу, поднимаясь всё выше, помогая себе лишь усилием мысли, одной мечтой о том, что полёт возможен, что я могу быть как птица! Лишь немного разводя руками в прозрачном воздухе, отбрасывая его от себя ладонями, я лечу ещё выше, ближе к синему небу, к мягким белым облакам. Я лечу без оглядки, не зная, как далеко остался ужасный заброшенный дом – я знаю только, что больше никогда не вернусь в него.

Как естественно чувство полёта! Какое освобождение в нём! Словно я умела летать всегда! Как это просто! Стоит лишь захотеть и немного, совсем чуть-чуть оттолкнуться мысками от земли, легко, еле касаясь кончиками пальцев, и тут же взмыть вверх, так стремительно, что весь мир превратится в крошечный сине-зелёный мячик. Почему я не могла летать раньше? Нет больше страха и боли – только радость! Только чувство свободы, безграничной, потрясающей! Передо мной вся земля, освещённая ярким солнцем: подо мной зеленеют поля, длинные ленты лесов, в реках искрится вода, преломляя синеву небес, наполняясь бликами и сверканием. Как чист воздух, упоителен – живой и свежий – он исцеляет меня своей благодатью…

* * *

Наступило утро, я проснулась и открыла глаза. За окном – пасмурный день, и оттого небо совсем светлое и плоское, дома вокруг нашего двора – серые и безликие – они все как один. И мне кажется, что и комната, в которой я живу с мамой, тоже серая, блёклая, выцветшая. Я не знаю, где мама, – её кровать убрана и всё тихо. Я медленно встаю, подхожу к окну, а за ним тоскливый, но безмятежный день. Мои мысли ещё блуждают, движения неторопливы – сегодня, наверное, выходной. Я не спешу к завтраку, не спешу приступать к повседневным делам, мне хочется вот так просто стоять и смотреть в окно, мне хочется покоя и тишины. Время идёт, и я рада, что никто пока не окликнул меня, не прервал мою задумчивость, не нарушил уединение. Мир невозмутим и ещё спит – всё недвижимо.

И вдруг что-то тёмное медленно поднимается передо мной. Огромная чёрная птица, плавно взлетела, поравнявшись с уровнем глаз, и застыла. Чёрный ворон, невероятно большой, как орел – его широкие крылья, заострённые концами перьев, почти достали оконной рамы, и сам он будто повис в воздухе. Я вздрогнула от неожиданности, резко шагнув назад в глубину комнаты. Ворон не двинулся. Я сделала ещё шаг, но птица осталась на месте. Что ждёт она?! На балконе нет кормушки, нет забытого хлеба – не ничего для неё!

Я смотрела на ворона, не веря своим глазам. Разве могут птицы так застывать, не совершая ни единого взмаха крыльев, не совершая ни малейшего движения? Сдавленное ощущение тревоги охватило меня, и в этот миг я только заметила, что ворон смотрел на меня, пристально, точно хотел околдовать. Как сразу я не увидела его глаз, а только большой острый, как изогнутый кинжал, клюв? Этот глаз был не птичьим, но человеческим, чёрным и бездонным. Мне стало жутко от взгляда ворона. Я хотела скорее подбежать и задёрнуть шторы, но не могла решиться, мне было страшно приблизиться к окну.

Ворон не мог разбить окно и влететь? Так не бывает! Так не может быть? Это не сказка, не сон – в жизни так не бывает! Боже, как страшно! Что же это? Что творится со мной, почему невероятный ужас в мгновении овладел мной? Я смотрела на птицу, и она стала боком, не складывая крыльев, не сводя с меня взгляда своего человеческого глаза, приближаться к оконной раме. Нет, стекло остановит её, она не сможет разбить его, для этого нужно время, – я успею убежать, спрятаться, позвать на помощь. Стекло остановит её, остановит!!! Но стекла больше не было – оно исчезло, как будто оконная рама всегда стояла пустой. Нет преграды, нет ничего, отделявшего меня от этой ужасной птицы! Зачем она здесь? Что хочет? Заклевать меня, поранить, убить?! Я попятилась назад и упала на спину, что-то словно схватило меня, и я не могла шевелиться, не могла тут же встать, и в следующую ужасную секунду птица оказалась у меня на груди, она впилась в меня своими когтистыми лапами, и я была приковала, распластана на полу, я не могла кричать, не могла пошевелить головой и руками, не могла прогнать, смахнуть ворона. Его крылья отбросили надо мной свою тёмную тень, и сам он возвышался точно ужасный демон. Молниеносно птица взметнула клюв – чёрный клинок мелькнул передо мной и с силой ударил.

* * *

Я дома в коридоре рядом с дверью в квартиру – что-то внутри сдерживает меня, не позволяя отойти от неё. С другой стороны, на лестничной клетке, я чувствую чьё-то присутствие, кто-то ждёт меня, готовый вот-вот ворваться. Он сильный, он могучий и наполнен ненавистью ко мне. Как могу я знать всё это? Как вдруг неожиданно разгадала его мысли и намеренья? Я напугана до смерти, я не могу пошевелиться, чтобы посмотреть в глазок. Я ощущаю чужое громкое дыхание, зловещее, опасное – невидимый пришелец совсем рядом. Он медлит, он тихо подбирается, подкрадывается ко мне. Я начинаю дрожать и внутренне сжимаюсь от ужаса, охватившего меня всю. Почему, если я могу видеть, всё равно не вижу того, кто стоит за дверью, или я просто боюсь увидеть его? Боюсь остолбенеть от страшного зрелища того, кто пришёл, чтобы уничтожить меня. Вокруг сгущается чернота, и я существую только в этом крошечном пространстве перед дверью, – я не вижу ничего, кроме неё. В моих руках невыносимая тяжесть, словно они налились свинцом, и у меня нет сил поднять их, пошевелить пальцами. Неведомым внутренним чутьём я всё отчётливее ощущаю, осязаю чужое присутствие. И в этот ужасный миг, я замечаю, что дверь приоткрыта. В щель я вижу мелькание теней рядом с лифтами – они скачут по стенам, перекрывая свет, загораживая его, шелестят, шепчутся. Всё в груди окаменело, сдавило, и я теряю рассудок от всеобъемлющего, заполнившего каждую клеточку моего тела, страха. Одно движение отделяет меня от спасения, одно единственное усилие и всё будет кончено, – я спасена, я вырвусь из рук своего оцепенения, я смогу убежать. Но я медлю и бездействую, потому что не могу двинуться с места. Какая-то неведомая сила начинает раскачивать меня, то отдаляя, то приближая к двери, и я не поспеваю за этим ритмом, не могу в нужный, отчаянный момент схватить заветную ручку двери и захлопнуть её. Неимоверным усилием я сдерживаю себя, чтобы перестать отклоняться назад, но, вместо этого, с силой наклониться вперёд и закрыть дверь, защёлкнуть толстую железную задвижку. Я начинаю бороться сама с собой, и меня уже раздирают ужасные видения того, как кто-то врывается ко мне, в мой дом, и ранит меня, причиняет боль. Я не знаю, одна ли я, лишь понимаю, что никто не поможет, никто не придёт, даже если я крикну громко-громко. Но и кричать я не могу – в горле стоит ком, в висках что-то стучит. Превозмогая себя, я наконец-то хватаюсь за ручку двери и тяну её дрожащими пальцами – непосильное действие, от которого меня всю начинает колотить, и я словно хожу ходуном, стоя на одном месте. И ужасный незнакомец уже дышит в щель, а я по-прежнему не могу увидеть его и мне мерещатся его огромные руки, которые он просовывает в дверь, не давая закрыть её, и я в исступлении бьюсь, не в силах совладать с ней. В каждое мгновение, когда кажется, что я уже вот-вот должна услышать знакомый глухой удар дверного косяка, а рукой перехватить железную задвижку, мои пальцы снова слабеют, и я выпускаю дверь; а внутренний замок словно размяк, превратившись во что-то бесформенное, – он не поддаётся. Я промахиваюсь. Я не могу закрыть эту проклятую дверь! Я уже не дышу, я хватаюсь снова и снова, но всё зря! Ужасная рука уже здесь, она не отступит, она шарит по дверному косяку, и я не могу ничего. Я бессильна против неё…

Продолжение главы в следующей части...

Сохранено