Смерть и Лёлик

sovenok101 — 06.11.2023

– Принимайте! – скоряк сгружал с каталки ужасно знакомое тело.

Куртка непонятного цвета – зелёная? коричневая? – с полупришитым правым и подпаленным левым рукавом. Брюки-мешок, подпоясанные узловатой верёвочкой. Майка с ошмётками рисунка, в розовато-коричневых подтёках. Тело мычало, воняло мочой, блевотиной, перегаром, гнилыми зубами и общей неумытостью и неустроенностью.

– Ну Лёлик! – Диана привычно разматывала и стягивала все эти тряпки, обнажая покрытую корками, ссадинами, разноцветными гематомами, а в паре мест и вполне гнойными язвами кожу.

Лёлик привычно вздрагивал и отбивался, когда слои его бурной жизни сходили с кожи вместе с пеной. Пеной его залили прямо в кровати. Потом чистого, но ещё покрытого чёрно-сочащимися корками, отправили в операционную на обработку скальпелем. Вернулся он в повязках, спящий и даже красивый в наркотической расслабленности и безмятежности.

“Совсем же молодой!” – привычно вздохнула Док, настраивая аппарат ИВЛ.

– Пусть поспит до утра, – сказала она вслух. Диана кивнула. Ей Лёлик казался глубоким стариком.

***

Диана не знала, когда в их жизни появился Лёлик. Похоже, он был всегда. Приезжал раз в пару месяцев, иногда на пару дней, после очередного судорожного припадка, а иногда надолго.

Первый заход на памяти Дианы был с панкреонекрозом. Растёкшаяся поджелудочная железа захватывала и переваривала Лёликово тело, он обрастал трубками и мешками, куда стекала едкая чёрная жидкость. Сверху, через трубку в носу, в него капала молочно-белая еда. В теле сражались белое и чёрное, унося силы и остатки того неуловимого, что называется “молодой человек”.

В те времена Диана только осваивалась в мире тяжелых больных, медленное и трудное выздоровление Лёлика стало одной из её первых побед, окруженных ранящими любого новичка поражениями.

Ей казалось, что человек, выбравшийся из такого, должен, должен…дальше она не додумывала, но когда через несколько месяцев после выписки Лёлик вернулся, без сознания, пропитанный вишнёвой настойкой (такую продают в ларьке на конечной остановке автобуса: надо попросить горячего вишнёвого сока и обязательно подмигнуть продавцу), когда Лёлик вернулся после этой настойки, Диана оторопела, а потом обиделась.

Лёлик обиды не заметил. Он отлежал свои три дня, спокойно ожидая, когда уже знакомая аппаратура высосет вцепившиеся в почки и мозг остатки вишневки, а затем тихо растворился в своём собственном варианте города, где кроме вишневки было горькое, разбавленное крепкой Белухой пиво, а сама Белуха появлялась вместо доплаты за особо быстрый или особо сложный заказ.

Лёлик чинил железки и механизмы вроде старых будильников и чугунных вафельниц. У каждого в доме есть чугунная вафельница и каждый мечтает когда-нибудь извлечь её из глубины кладовки, отмыть вековую липкость и напечь тех самых вафель, к которым прилагаются варёная сгущёнка, короткие перемазанные штаны, облупившиеся сандалики и трава по пояс. Когда вафельница, отмытая и готовая принять перый плюх теста, категорически и окончательно откажется нагреваться, вот тогда вы и пойдёте к Лёлику. В крошечную каморку, справа от овощной лавки, там всегда пахнет перележалыми капустными листьями.

Лёлик ощупает вашу вафельницу никогда не разгибающимися толстыми пальцами, с чёрными пятнами чего-то въевшегося, и сделает такое полное сомнений лицо, что вы немедленно броситесь уговаривать ну хотя бы попробовать. Он кивнёт и небрежно отставит вашу вафельницу на полку, заваленную чем-то железным в продраных пакетиках. Вы уйдете, не понимая, будет ли Лёлик чинить и если будет, то когда.

Не волнуйтесь! Когда бы вы вернулись, ваша вафельница будет готова. Лёлик воткнёт её в сеть, нажмёт кнопку и по каморке поплывёт немыслимо-прекрасный аромат вафель, тех самых, с травой по пояс и бабушкой в переднике в розовый горошек. Лелик выслушает ваши восторги, буркнет цифру счёта, сунет в ящик измятые купюры (они обязательно изомнутся в ваших вспотевших ладонях) и возьмёт протянутую вами бутылку Белухи. Бутылку посоветовал прихватить тот самый человек, который и порекомендовал обратиться к Лёлику.

Лёлик не пьёт Белуху чистоганом, он помнит про перенесённый пан…пан…роз. Но разбавить пиво или банку шипучего сидра – милое дело! И на случай, когда душа болит, а работы – полные полки, совсем маленькой глоточек.

Диана жила в съёмной квартире без кладовок и ничего не знала про волшебную каморку Лёлика. Её разъярило его следующее появление – Лёлик заснул прямо на полу и в глубоком, навеяном Белухой сне буквально раздавил левую ногу об острый дубовый плинтус.

Ногу спасли, ограничившись разрезами от стопы до коленки, зато почки восстанавливались целую неделю. Лёлик лежал тихо, не мешал аппаратуре, лишь иногда просил обезболивающее.

Навещать его приходила Кыса, хозяйка той самой овощной лавки. Она приносила странную жидкость из яблок, груш и чёрных слив, без алкоголя и сахара, но тем не менее очень вкусную, вручала бутылку Лёлику, а затем долго и громко рассказывала Диане и Док, как она надеется, что Лёлик не вернётся ни в каморку, ни в такую же крохотную комнатку позади, которую при сильном желании можно было назвать местом обитания.

– Весь дом провонял! А тараканы! Он ждёт, что я буду убирать?

От Кысы пахло той же самой подгнившей капустой, а ещё укропом и малосольными огурцами. Пальцы её вечно чёрны от перебирания свеклы и картошки. Овощи в лавке всегда чуть перезрелые и перележавшие, вы никогда бы не пошли туда за красивыми и ароматными абрикосами – это в лавку Ассама, два поворота направо от больницы – но настоящий овощной суп получался только из капусты, морковки и лука, выбранных в покосившихся ящиках в лавке Кысы. И настоящий томатный соус можно было приготовить только из её помидор с помятыми бочками и тёмными пятнышками.

– Когда только я от него избавлюсь! И ходят к нему такие же! Нажрутся и лежат, благоухают! А теперь ещё и это чудовище!

Чудовище терпеливо ожидало у задней двери больницы. Откуда Лёлик раздобыл грязного и невозможно колтунастого щенка, никто не знал, но щенок прочно поселился в палисаднике за дверю Лёликовой каморки. Он вырыл себе нору под кустом самого колючего шиповника и рычал на Кысу, когда та пыталась засыпать его лежбище. В остальном Чудовище был довольно мирным существом. Он сопровождал Лёлика во всех его похождениях, благосклонно изучал посетителей каморки, не трогал покупателей лавки и вполне равнодушно смотрел на хозяйских котов, шипящих с безопасного расстояния. Его не волновали ни коты, ни другие люди, его интересовал только Лёлик.

Когда Лёлик в очередной раз попал в больницу, Чудовище уселся у главного входа и отказался уходить, даже когда погасли огни под крышей стеклянного подъезда. Тогда сторож, дядюшка Никон, попытался отогнать его своей форменной дубинкой. Чудовище не стал тратить время и силы на рычание, просто вцепился в сжимавшую дубинку руку, чуть повыше запястья. Дядюшка Никон неделю ходил на перевязки, почти два месяца на уколы от бешенства, а Чудовище увела выглянувшая на крик Диана.

С тех пор Чудовище ждал хозяина у задней двери. Отмытый – при каждой встрече Диана волокла его в специальную комнату с ванной и душем, предназначенную для особенно грязных пациентов – серебристо–серый, благоухающий шампунем для длинной шерсти, он укладывался под навес на старый свитер Док и невозмутимо ждал хозяина, два раза в день похрустывая сбалансированным кормом для активных собак.

Диана уговаривала Чудовище поселиться у неё, но покладистость пса ограничивалась только забором больницы и только пока там находился Лёлик. Когда тот поправлялся, счастливый Чудовище уходил за ним, оставляя без сожаления тёплый свитер, хрустящий корм и шампунь для благородных псов.

Шли месяцы. Как-то зимой Лёлик потерял часть ног – отморозил в палисаднике. Чудовище честно пытался согреть хозяина своим телом, на ноги тепла не хватило. Кыса кричала, что вот теперь-то… Но ничего не изменилось. Лёлик отказался от протезов, приладил к порогу пару досок и научился лихо передвигаться в кресле на колёсах. Дверной косяк в каморке пришлось расширить и стол развернуть, но в остальном всё осталось по-прежнему.

***

– Аспирация, – бурчала Док, глядя как здоровенная колба насоса, подключенная к дыхательной трубке, наполняется остатками Лёликова обеда.

– Ох, какая пневмония, – свернула она уши, глядя в монитор. В мониторе грудь Лёлика была порезана на аккуратные чёрно-белые ломтики.

– Кто бы сомневался, – Диана засунула в анализатор пробирку с Лёликовой кровью и теперь скептически смотрела на экран.

Лёлик спал. Тело под одеялом было слишком коротким, дыхательный аппарат и сходящиеся на шее линии инфузоматов намекали на серьёзность происходящего. Диана упорно сражалась с чернотой Лёликовых пальцев, но чернота так же упорно побеждала.

Чудовище лежало на изрядно подраном свитере под козырьком заднего подъезда.

Лёлик спал, не подозревая, что его кровь засасывает и прогоняет через наполненную тончайшими мембранами колонку искусственная почка, что мышцам его запрещено сокращаться, так как лишнее движение способно порвать плёнку альвеол, перераздутых потоками извергаемого аппаратом воздуха. О том, что упрямые альвеолы отказываются переносить в кровь кислород, протестуя против ожога содержимым Лёликова желудка. И о том, что сердце, доставшееся теми самыми глоточками Белухи, пива и вишнёвой настойки, регулярно перестаёт гонять по Лёликову телу ту самую кровь, в которую не пропускают кислород упрямые альвеолы.

Он не видел, как опускаются уши Док, когда она смотрит на экран анализатора, как упорно Диана очищает трахею с помощью хлюпающего и икающего отсоса, как расправляет простыни и натягивает одеяло, чтобы ноги под ним казалось обычной длины, как аккуратно раскладывает провода и трубки, чтобы опутанное тело выглядело так, словно с ним всё в порядке.

Чудовище спокойно ждал, расчёсанный и приласканный – принося сухой корм, Диана обнимала горячую шею, вдыхала аромат шампуня и рассказывала, что пока всё не очень, но потом – обязательно. Чудовище тыкался носом ей в подбородок, шёл к наполненной миске и аккуратно, словно нехотя, ел. Диане почти не хотелось, чтобы наверху, в отделении, что-то менялось: ей хотелось на каждом дежурстве два раза в день обнимать немного свою собаку.

Но однажды Док, потыкав в кнопки аппарата ИВЛ, отключила то подлое лекарство, что запрещало сокращаться мышцам. А на завтра – белое, похожее на сливки, снотворное. Лёлик просыпался медленно – ему не хотелось возвращаться в ту действительность, где у него слишком короткие ноги, от кресла на заду незаживающие язвы и почти не осталось зубов.

Спустившись к заднему входу, Диана обнаружила пустой, пропахший шампунем свитер. Лёлик наверху спал уже настоящим сном и ничуть не волновался о Чудовище.

– Он вернётся, – успокаивала Диану Док. – Куда он денется от Лёлика.

Диана упрямо шмыгала носом и делала вид, что ей всё равно. Это же не её ждёт почти бездомная собака!

Наутро Чудовище обнаружился на свитере, рядом с пустой миской, мокрый и воняющий протухший рыбой. Он даже не тявкнул, когда Диана потащила его мыться.

– Тебе не жалко шампуня? – спросила Док через неделю.

Чудовище бродил по ночам по самым тухлым уголкам города, словно нарочно принося под окна палаты любимого хозяина вонь разлагающегося мяса, выгребных ям, гниющей картошки и прокисшего хлеба. Диана упорно отмывала его, срезая репейники, колючки и рыбью труху. Чудовище не возражал, но каждую ночь упорно возвращал себе настоящий, чудовищный вид.

Лёлик лежал с открытыми глазами на приподнятом изголовье и крутил в чёрных пальцах провода от давно сломанного монитора – если его пальцы оставались пустыми, они начинали наводить свой порядок в настоящих проводах и линиях. Почти вся аппаратура была отключена, но из шеи торчала пластиковая трубка, прикрытая сероватым фильтром. Вчера трубку попытались убрать, Лёлик захрипел, замахал руками, а монитор возмущённо заверещал. Пока он валялся в своей каморке, ожидая, когда его найдут, содержимое желудка прожигало дорогу к альвеолам через голосовые складки и они теперь оказались безнадёжно покарёжены и непригодны для дыхания и для слов. Слов у Лёлика всегда было мало, но дышать серединой шеи ему совсем не понравилось. Он выдирал трубку и задыхался, потом снова задыхался и снова выдирал, пока Док не принесла сломанный монитор и оборванные таким же несогласным с реальностью пациентом провода. Лёлик согнул ложку и зубец вилки и приступил к починке.

Монитор быстро превратился в стопку зеленоватых панелей и горку винтиков, а провода были размотаны, и скручены заново. Док разложила вдоль боковин кровати лотки для винтиков и прочей мелочи, а назавтра принесла из дома настоящий набор отвёрток.

Монитора хватило на два полных дня тишины и покоя, после чего тот начал издавать странные звуки: сначала шипящие, потом похожие на скрежет, а потом на пенье непонятной, но очень печальной птицы. Лёлик ещё что-то подкрутил и птица закашлялась, а потом разразилась музыкальным мяуканьем. Громкость регулировать не получалось, как и выбирать звуковую дорожку. Монитор просто издавал звуки, когда ему хотелось и такие, какие ему хотелось.

– Как через трубку? – Кыса пыталась нависать над Док как нависала над ящиками с овощами. – Что мне с ним таким делать?

– Промывать, – пожала плечами Док. – Доставать внутреннюю трубку и промывать кипяченой водой, если он забудет. Больше ничего. И привыкнуть к тому, что он не разговаривает.

– Я? Копаться в этом? – картофельные пальцы щёлкали у носа Док. Та отмахнулась ушами.

– Выпишется, пусть едет в приют. Со своим этим…

– Собак в приют не берут, – встряла Диана.

– Естественно, – ухмыльнулась Кыса.

Лёлик продолжал поправляться. Пару сломанных инфузоматов он просто вернул к обычной жизни шприцов и растворов. Один, правда, иногда начинал крякать, но не очень громко. Из клубка порванных проводов он скрутил змею, которая, если дать ей полежать на мониторе или аппарате ИВЛ, начинала шипеть и ползать по кафельному полу, хватая за ноги зазевавшихся. Док запирала змею в комнате с лекарствами, но та умудрялась выползать, даже через закрытую дверь. Тогда Диана притащила её в ординаторскую и воодрузила на монитор Смерти. Смерть взяла змею, повертела в наманикюренных пальцах – змея тут же попыталась их цапнуть – одобрительно кивнула и вернула на монитор. Теперь змея жила там, притворяясь клубком проводов и лишь иногда наведывалась в блок, проверяя, как там Лёлик.

Док иногда заводила разговор о том, что ежедневное мытьё вредно для здоровья собаки. Диана упрямо сжимала уголки рта. Приют согласился приютить Лёлика и в Диане крепла надежда, что Чудовище удасться уговорить.

***

Однажды вечером Кыса шла из паба домой. Когда целыми днями перебираешь овощи, совершенно необходимо иногда съедать хорошую котлету в булочке. А из овощей только зажаренный до хруста лук и, возможно, маринованный огурчик. Кыса шла и бранилась: на пронизывающий ветер, который мог бы и подождать до октября, и на дождь, по-ноябрьски ледяной, и на вырвиглазную темноту, которой положено наваливиться в декабре. Вдоль высокого берега фонари не горели – их включают летом, в сезон купания и прогулок. Дорожка чуть светлела, впрочем, ноги Кысы и так прекрасно знали, куда идти, а руки были заняты сражением зонта с ветром и колючими струями.

Наверное, ветер победил. Или зонт – тут уж как посмотреть. Но дорожка вдруг осталась где-то сбоку, а под ногами заскользила мокрая и скользкая осенняя трава. “Брось зонт!” – успела скомандовать себе Кыса, прежде чем плюхнулась в обжигающую, грохочущую волнами воду. “Я тону!” – покорно подумала она. Сражаться с водой во внезапно очень узком плаще и высоких сапогах оказалось просто глупо. Кыса затаила дыхание, оттягивая миг, когда горький ледяной поток разорвёт лёгкие.

Тут снизу её кто-то толкнул. От неожиданности Кыса взмахнула руками и её голова выскочила на поверхность. В лицо тут же прилетела очередная волна, но хватануть воздуха она успела. Теперь толкали сбоку. Вверх и, как Кыса надеялась, к берегу. Она не очень верила в добрые намерения дельфинов, тем более, что этот был на ощупь каким-то подозрительным. Бывают волосатые дельфины?

Кыса вцепилась в клок чего-то и это что-то поволокло её в одному ему ведомом направлении. Она честно пыталась грести переполненными водой сапогами, но толку было чуть. Ей удалось подтянуться к волосатому спасителю и навалиться на отчаянно работающий мышцами бок. Под руками завибрировало, бок пошел ко дну, но сапоги внезапно ударились коленями о каменисто-твёрдый песок.

Тут в ней взорвалась вся та дрожь, которую гасила масса ледяной воды. Вода ритмично накрывала с головой, но уволочь тяжелое тело назад уже не могла. Рядом дышало и кашляло. Кыса прижалась к кашляющему боку в надежде согреться, но скручивающая тело дрожь только усилилась.

– Прекрати! – рявкнула Кыса на себя и на своего спасителя. – А ну вон из воды!

Она резким усилием поднялась на ноги, вторым усилием нагнулась и обхватила спасителя, третьим подняла его и прижала к ногам чуть выше коленей, постанывая от усилий и наслаждаясь хрипящим теплом.

– Домой! Домой!

Тело постепенно становилось послушным, дрожь вытеснила распирающая ярость, спаситель то покорно перебирал ногами, то пытался завалиться на бок. На шее у него нащупался прочный ошейник, когда Кыса тянула за него вверх и вперёд, раздавался низкий хрип. Ярости хватило ровно до порога. Ключ из пальцев выпал не меньше четырёх раз и от этого Кыса вдруг разревелась. Но с пятой попытки дверь открылась и она ввалилась в тёпло и духоту. Спаситель завалился на крыльце, перетаскивать в дом его пришлось Кысе. Она заперла дверь и рухнула прямо на пол в полной темноте.

Проснувшись, Кыса поначалу искренне надеялась, что утонула и шевелиться не надо. Но вряд ли у утонувших так болит разбитое тело, это было бы уж совсем несправедливо. Потом над ухом задышали и заскулили. Чудовище стоял носом к двери и явно хотел наружу. Шерсть у него совсем обсохла в отличие от одежды Кысы.

– Погоди, – проговорила она. – Рано ещё на улицу.

Она доковыляла до ванной, включила горячую воду и наконец разделась. Чудовище скрёбся во входную дверь и тихонько поскуливал. Но Кысе было всё равно. Ссадины болели, вода быстро прогнала дрожь, наполнив тело покоем и невесомостью. Кыса собралась было заснуть, но Чудовище уже выло под дверью, а звук когтей о дерево стал невыносимым.

– Хоть поешь, – завёрнутая в два халата Кыса протянула Чудовищу тарелку чуть подогретого супа. Чудовище продолжал скрестись. Кыса приоткрыла дверь, вздрогнула от холодного воздуха и быстро захлопнула, щелкнув для верности замком.

– Скотина неблагодарная! – пробурчала она, глядя из кухонного окна на несущегося по улице Чудовище.

***

– Сколько она пролежала?

– Не больше суток. Лавка была закрыта весь день, а вечером пёс этот уселся на порог и завыл. Соседи заволновались. – Два скоряка осторожно переклыдывали завёрнутое в два халата тело с каталки на кровать.

– Не надо её к Лёлику, давай в соседний блок, – сказала Док. Диана кивнула.

Смерть уже стояла в ногах, наблюдая, как Док с Дианой вводят в неподвижное тело трубки и катетеры, толкают задумавшееся сердце, наполняют спавшиеся сосуды и загоняют в лёгкие кислород. Наконец монитор успокоился, а Смерть вернулась в ординаторскую.

– Чудовище сегодня пришел чистый, – сообщила Диана за чаем. Она выхватила из коробки малиновый пончик. Смерть деликатно взяла два шоколадных. Док пила чёрный кофе без сахара.

– А почему ты ни разу к Лёлику не подходила? – вдруг спросила Док у Смерти.

Та пожала плечами.

– Потому что он ни разу не умирал, – ответила она, проглотив кусок пончика.

– Серьёзно? – поразилась Диана. – Но как же…

– Может, вы хорошо работаете? – дипломатично проговорила Смерть и потянулась за третьим пончиком.

– Чудовище в приют не пускают, – жаловалась Диана через неделю. – Он лежит там, сбоку от входа. Корм я приношу, но вымыть его негде, так и лежит вонючий.

– И к лучшему, – ответила Док. – Хватит ему мытья, пусть побудет таким, каким хочет.

Змея спрыгнула с монитора, вильнула по полу и исчезла в блоке.

– Это что за пакость? – раздалась с кровати слева у окна. – Почему у вас провода на подушки запрыгивают?

– Ничего, бывает, – Диана забрала змею, но та вывернулась и пристроилась на тумбочке у изголовья.

– Когда меня выпишут? – спросила Кыса. - У меня овощи в лавке.

– Знаю, – кивнула Диана. – Скоро. Жаль, что Лёлик…

– Он, небось, все помидоры сгноил, бездельник! Никогда сам не поможет! – завелась Кыса.

– Но он…приют…, – змея прыгнула на монитор, из соседнего блока раздался голос кукушки, перешедший в воробьиное чириканье.

– Какой приют? Обалдели? И Чудовище там? – Кыса попыталась вскочить, провода опасно натянулись, монитор и стойка с инфузоматами зашатались. В соседнем блоке завыли. Раздались недовольные шаги Док.

– Дежурит под забором. Весь в репьях и вонючий, – прорычала Диана.

– Отмоем, – заявила Кыса. – Давайте, выписывайте меня скорее. Дел по горло! Придумали, приют!

***

– Почему ты его не отпустишь? – спросила Смерть.

Её любимое кафе было полупустым, полутёмным, а в латте ей насыпали шесть пакетиков сахара, всё как она любила.

– Будет жить, – ответил её собеседник, отхлёбывая из крохотной чашечки. – Пока не починит то, что сломал.

– А что он сломал? – заинтересовалась Смерть. Собеседник всегда казался несколько э… нематериальным. То, что его интересует нечто, способное сломаться, было для Смерти новостью.

– Так, одну штуку, – туманно ответил собеседник.

– Давно?

– Довольно давно. Он тогда только ломал. Чинить потом научился. А ты говоришь, отпусти! Ломают то, что не сами создали, как будто это нормально.

– Ну для людей… А создать заново не получится?

Собеседник поморщился, глотнул кофе, снова поморщился и откусил горбушку кофейного эклера.

– Ты не знаешь этих создателей. Их попробуй уговори создать то, что нужно. Сплошные вдохновения, никаких обязательств! И, главное, повторить созданное не могут. Всегда с отличиями, всегда не так. Дешевле починить.

– Ясно, – слукавила Смерть. – А он сам-то знает, что должен починить?

Собеседник пожал плечами.

– Эклер хочешь? – он подтолкнул блюдце к середине столика.

– Лучше пончик, – качнула капюшоном Смерть и взмахнула рукавом.

***

– Будильник сломался! – покраснела Диана, когда уходящая со смены сестра выразительно посмотрела на часы. – И чему там ломаться? Сто лет служил.

– Отнеси Лёлику, – посоветовала Док. – Заодно навестишь.

– Схожу-ка я с тобой, – добавила она ближе к вечеру. – Представляешь, откопала старую соковыжималку, а она не выжимает. Так захотелось томатного сока с сельдереем!

От мысли о сельдерее Диану передёрнуло. Она прикинула, сколько корма и шампуня поместится в обычное такси, если туда усядутся два пассажира. Мысленно добавила крем для язв, мазь для трахеостомы и мягкий круг на кресло. И большую упаковку замороженных котлет – она надеялась, что у Кысы есть морозильник. А ещё тех теплых круассанов с миндалём…

Из блока раздалось печальное курлыканье журавля. Змея вздохнула, свернулась клубком на мониторе и затихла.

Сохранено