Шведское время: Лина Вульфф, Мария Адольфссон, Оса Эриксдоттир

fem_books — 20.09.2021

О первой книге перечня, о «Любовниках-полиглотах» [De polyglotta älskarna] Лины Вульфф [Lina Wolff], я, признаться откровенно, и писать-то не хотела. В родной Швеции «Полиглоты» произвели настоящий фурор, получили награду имени Августа Стриндберга (как будто подразнить хотят старого мизогина, женщин да женщин награждают), номинировались на Европейскую литературную премию, да и мировую славу стяжали: шутка ли, перевод на восемнадцать языков. Это очень странное ощущение, когда в попытках разобраться штудируешь рецензии, критические статьи, читательские отзывы, и испытываешь чёткое ощущение, что они написаны на какой-то другой текст. Понравилось определение френдессы Orlic на Лайвлибе: хюгге-феминизм. Да вот беда, не вижу у Вульфф ни хюгге, ни феминизма. Все действующие лица существуют в неуюте, в повальной неустроенности, и так к этому анти-хюгге притерпелись, будто успели запамятовать, как бывает по-другому. Эллинор ностальгически вздыхает по пролетарской окраине и ухажёру-абьюзеру, точно вывалившемуся из итальянской неореалистической киноленты. Макс живёт грёзами о грядущем авторском величии и грудастой любовнице с зашкаливающим IQ. Что же касается Лукреции, попытки этого несчастного существа вырваться из замшелого аристократического особняка выглядят ещё более анекдотичными, чем попытки её крестьянки-бабушки осилить Пруста, на которого она потратила огромную сумму.

Несколько дней спустя папа пришёл из школы и застал бабушку сидящей на кухне с первым томом, лежащим раскрытым перед ней. В доме пахло чистотой, и на столе в вазе стоял желтый цветок, видимо, купленный в тот же день бабушкой. Сама она зачесала волосы назад и завязала узлом на затылке.
– Хорошая книга? – поинтересовался папа, ставя на пол школьный портфель. Он на всю жизнь запомнил выражение ужаса на бабушкином лице, когда она подняла взгляд от книги.
– Думаю, мне уже поздно пытаться стать культурной, – сказала она, кашлянув. – Твой отец прав. Нельзя научить старую корову танцевать в балете.

Коровий балет действующих лиц вокруг таинственной рукописи завершается неловкой и натуралистичной сценой, которая вас не смутит. К этому моменту вы уже притерпитесь к неловкости и натуралистичности, потому что Эллинор, Макса и Лукрецию, выходцев из разных миров, объединяет половая фиксация плюс трагифарсовая неспособность к удовлетворению. Секс воспринимается как вертолёт, способный вызволить из отчаянных зарослей одиночества, прорастающих под всем остальным. Только ни у кого из героев нет ни горючего, ни умения пилотировать, ни, по существу, и желания лететь. В «Любовниках-полиглотах» много мудрых фраз и много хандры, но одно с другим не монтируется. Как на разных языках. Как из разных переводов.

Она подозревала, что жизнь женщины может состоять из чего-то, кроме мрачных мыслей, подчинения, потрескавшихся рук и печального старения. Впереди могло существовать нечто иное. Нечто большее, чем усталость и немая будничная жизнь с дремлющим на диване мужем. Камилла Агостини могла интуитивно почувствовать эту часть женского пола, но понять её она не могла.

Итак, убоясь бездны постмодернистической премудрости, я взялась за детективы и не прогадала. Правда, детектив тоже оказался постмодернистский. Ради синтеза британской стильной дедукции и скандинавского нуара Мария Адольфссон [Maria Adolfsson] подняла из морских пучин целую страну. Сейчас мы называем её Доггер-банкой, а в древности на территории Доггерланда росли зелёные леса и бродили древние охотницы и собирательницы. Какая бы культура развилась в северной Атлантиде? Какие суровые и самостоятельные люди населили бы её, какие стихи бы они писали, о чём молились? Доггерланд, родившись из полушутки, из литературного эксперимента, теперь обрёл свою историю и культурологию, раскрылся до размеров тетралогии — «Штормовое предупреждение» [Stormvarning ] уже второй роман, а ожидается пятый, и напоминает «Неподалёку от хутора Мальборк» польского прозаика Тазио Базакбала. Естественно, такого прозаика не было никогда, его Итало Кальвино придумал, чтобы от его лица описать хуторскую жизнь, приземлённую и жёсткую, но не лишённую своеобразной прелести. Урбанистический и промышленный Юг с ностальгией вздыхает о деревенской простоте предков, а углежоги и моряки севера думают: хоть бы ты провалилась, столица, не хватит ли тебя кормить?

Преступления на архипелаге редки, и вполне рядовое убийство, как водится в скандинавской криминальной прозе, тянет за собой целый букет махровых социальных проблем. Первая и главная из них — семейное насилие. Следовательница Карен Хорнби подходит к делу добросовестно. Рождество Рождеством, а работать надо. Трудность ещё и в том, что остров маленький, все друг другу родичи, и в уголовщине может быть замешан любой член семьи. А это будет означать крах карьеры Карен, уже нажившей себе массу недоброжелателей, в том числе и бескомпромиссной феминистской позицией. Феминистская позиция здесь очень пригодится, и вот почему:

Полбутылки вина, две порции виски. Может, три. Недостаточно, чтобы он потерял твёрдость в движениях, чтобы удары стали медлительными и неловкими. Но вполне достаточно, чтобы молчаливая злоба, нараставшая с тех пор, как он пришёл домой, потребовала выхода. Безмолвная ненависть, которая накалялась с каждой секундой, едва он вступил на порог. Взгляды, какими он отметил, что дети ещё на кухне, ужинают, хотя на часах почти семь, что она купила не то вино, что не убрала с пола в гостиной игрушки. Ни слова, только звук — он с такой силой пнул ногой машинку Миккеля, что они услышали, как она треснула от удара об стену. Потом он вернулся на кухню, с улыбкой взъерошил сыну волосы.
— Тебе, дружок, надо напоминать маме, что в доме должен быть порядок, — сказал он. — Мама что-то многое забывает.
На лице сына отразилась растерянная смесь тревоги и облегчения, и она поискала взгляд Тюры, чтобы улыбкой успокоить дочку, но та смотрела в тарелку. Он никогда не поднимал руку на детей, напомнила она себе. Они ни о чём не знают.

Степенное течение рассказа — съездила к дяде, навестила тётю, допросила того, опросила сего — ближе к финалу сменяется яростным экшном и сладострастно проходится по нескольким фобиям и сюжетам ночных кошмаров. Не знаю, стану ли перечитывать «Штормовое предупреждение», однако с искренним интересом жду новых приключений Карен Хорнби.

Третья книга... В 2016 году Оса Эриксдоттер [Åsa Ericsdotter], начинавшая как поэтесса назвала свою антиутопию понятно без перевода: Epidemin. Для 2021 года как-то чересчур намекает, вы не находите? Компромиссом перевода стала «Бойня», хотя до бойни ещё далеко. Просто обаятельный политик-популист Юхан Сверд въехал в правительство на алармистской идее: в стране эпидемия! И не чего-нибудь, а банального ожирения. Люди не доживают до старости, болеют, мучаются, тратят средства налогоплательщиков, дети, и те страдают! Вы слышите? Страдают дети! Народ, мобилизуйся! И народ мобилизовался так, что аудитория увидит во всех подробностях, как легко довести здравую, в общем-то, мысль до абсурда.

Как оказалось, для этого требуется всего лишь сместить фокус с проблемы на тех, кто может выглядеть как её носитель/ница. Не «коллеги, у нас что-то сквозняк в машинном зале постоянно», а «бей вредителей, устраивающих сквозняки в машинном зале». Не «заболевания, ассоциированные с избыточным весом, встречаются с такой-то частотой», а «презренные толстяки и толстухи лезут в государственный карман, чтобы лечить свои презренные болячки». Нет, добропорядочные сограждане камнями не побьют, пока команды не было. А вот передать записку «сделайте с собой что-нибудь, ваши телеса непристойны, так нельзя»... раз плюнуть. И ведь спору нет, идея-то здравая! Иное дело, трудно определить грань между реализацией здравых идей и доведением их до кровавой... ну да, бойни. Сегодня ты абсолютно добровольно выбираешь чаще ходить в спортзал, а завтра в церквах стоят тренажёры, и прихожане, прилежно крутя педали, слушают новую интерпретацию проповеди об игольном ушке. Сегодня ты, узрев себя в банном зеркале, мельком задумываешься о бариатрии, а завтра желудки хирургическим путём уменьшают даже младенцам, если их мамы полноваты. Сегодня ты отказываешься от жиров, в частности, от свиного сала, а завтра на бывшей свиноферме устраивают ---

Да кто их знает, что они там устраивают? Моя хата, например, с краю.

Пресс-секретарь правительства сказал - да, оздоровительные лагеря для тучных предполагается сделать обязательными, но на чисто добровольных началах. И пусть никого не смущает кажущаяся парадоксальность этой формулировки. Желающих будет всё больше. Давление социума настолько велико, что насильственные меры не нужны.

И желающих вправду всё больше и больше, а нормы всё строже и строже, и всё ярче и яярче блестят благие намерения, которыми вымощена дорога в ад. В некий момент Эриксдоттер, спохватилась, что пессимизм её избыточен и втиснула в текст на редкость неубедительную амурную историю. Хэппи-энд тоже не убеждает. Ну, обнаружат в бывшей свободной стране хоть что, хоть пыточные лагеря и мясные крючья, ну, потрубит бесстрашная пресса, пока не кокнут... Остальные посетуют, покачают головами, уменьшат экспорт шоколадных конфет, и всё останется по-прежнему. Какой бы безнадёжной ни была антиутопия, реальность даст ей сто очков вперёд. Чем не мораль, свежая и оригинальная?

— Молли! Твой кот только и делает, что ест. Он такой толстый, что может несколько недель обходиться вообще без еды.
— Никакой он не толстый! Он красивый!

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив