Штраус

В этой Вене невозможно ничего посмотреть за два дня. Они понапихали музеев и галерей по десятку на квадратный метр, и как так жить? Ну ок, я усилием воли выбрала вчера Бельведер, чтобы ударить по классике, и одним махом и дворец, и «Поцелуй». «Поцелуй» вживую оказался невыносимо красивый, гораздо лучше себя же в виде плакатов, кружек и футболок — Климт очень ловко мешает куски ровного золота с мелкими узорчиками и закорючками, ну и это просто большая картина — а как известно, все большое в натуральном виде производит больше впечатления, чем маленькая репродукция.
Но дальше все спуталось, и Гоша волнительно спрашивал меня всю
дорогу, почему я в плохом настроении.
— А в каком мне еще быть, если где-то тут туча Брейгеля, мы
постоянно ходим мимо плаката про Ротко и Баскию, за климтовский
фриз в Сецессионе я не хочу платить 40 евро, а идти одной времени
нет, а еще вон в этой галерее, мимо которой мы сейчас проходим,
явно настоящий Энди Уорхол?! Не говоря о том, что еще мы три раза
продефилировали мимо выставки Хельмута Ньютона.
Но зато с оперой я подготовилась, купила билеты на галёрку за
два месяца, и это было вообще лучшим решением. Тем более, что в
наши два дня не было никакого Рихарда Вагнера, или даже Рихарда
Штрауса, а был наш родной новогодний Иоганн, и мы пошли на «Летучую
мышь». Впервые в жизни я слушала в опере оперетту, но до чего же
это оказалось замечательно! Половину времени болтали и шутили, а в
остальное время пели хорошо знакомые хиты — что может быть
лучше? С шутками, впрочем, оказалось не так просто. Они насовали
каких-то венских острот, а попробуй разбери, если сам ты не
местный. Допустим, Альфред говорит:
— Я певец, пою у Рошчича!
Тюремщик ему:
— Что еще за Рошчич? Новая таверна? Я такую и не знаю.
— Сам ты таверна! — ругается Альфред. — Это же директор Венской
оперы!
Зал хохочет, потому что в Венской опере директором и в самом деле
Богдан Рошчич (кстати, серб из Белграда).
Но в другой сцене, например, про образование того же тюремщика он
говорит:
— Было четыре класса школы и три урока танцев — вполне
достаточно.
И публика просто грохнула хохотом — а о чем это, что это?
Ну и еще сама опера очень пышна и красива, я в такой и не бывала, кажется. Или мне теперь все кажется гиперпышным, не знаю. Минусы в пышности есть, разумеется. Вот в Белградской опере мы сидели на последнем ярусе, а видели лица певцов без бинокля. В Венской из-под потолка невозможно было разобрать, где какой персонаж, тем более тёток всех одели в белый тюль — но очень спасали индивидуальные субтитры с именами поющих героев.
Ну а в Сецессион мы не успели перед оперой, только на (пышную) убранную золотыми цветами крышу поглядели. Пока я билась в пароксизме страданий по золоченому фризу, мы обернулись и увидели их! Золотые огурцы! Подошли поближе — а это же старина Эрвин Вурм, на выставке которого мы были летом. В белградской экспозиции огурцы тоже были, но зеленые, а тут он постарался вписаться в общую обстановочку, так что и овощи позолотил. В общем, мы так обрадовались, как будто бы Вурм — наш лучший друг, а не просто художник с выставки.
Завтра рано утром автобус обратно, и тут нас ожидал сюрприз. В Австрии-то Epiphany, и закрыты оказались не только все книжные магазины, где Филя хотел купить книжку на обратный путь, но и продуктовые! А как мы доедем без бутербродов и прочих закусок, спрашивается? Загадка!
|
</> |