"Штирлицы" (часть I)

detnix — 08.05.2010 Всякого входящего на мой блог поздравляю с 65-летием Великой Победы! Вечная слава павшим и долгие и счастливые годы всем живущим!

Рискну опубликовать свои воспоминания об отдельных моментах учебы в специнституте, где готовили "рыцарей плаща и кинжала". Что, где, когда и как - освещать не буду — слово давал. А вот некоторые коллизии, возникавшие в процессе подготовки "Штирлицев" постараюсь вытащить из памяти и "занести в протокол".

Давно это было, в 1982 году. Позади первая ходка в Афганистан, которая позволила мне, человеку с невнятной биографией и сидевшими по тюрьмам и лагерям родственниками, "восстановиться в правах". Более того, получив свою первую боевую медаль, я был зачислен "абитуриентом" в наш страшно засекреченный Институт. Пройдя тестирование (не ЕГЭ, заметьте!) был принят на первый курс на персидское отделение с перспективой возвращения в Афганистан в качестве советника. Почти в это время где-то рядом учился будущий национальный лидер, спортсмен и отличник, но я с такими не водился. Меня как магнитом тянуло к ровесникам, у которых добродетели не только не подавляли пороки, но даже мирно с ними сосуществовали.

Воспоминания, как и положено в настоящих книжках с картинками, буду вести от третьего лица, назвавшись Германом, тем самым капитаном, что был героем толстой книжки "Страна Лимония". Итак…

Еще во время тестирования Герман, получивший учебную кличку-фамилию Поскотин, сошелся с двумя лоботрясами: старшим лейтенантом Вениамином Мочалиным и капитаном Александром Дятловым. С первых же минут общения мужской «треугольник», миновав фазу визуализации, быстро материализовался в социальную ячейку, получившую вскоре юридический статус «из рук начальства» после того, как троицу «застукали» за распитием спиртного в мужском туалете. Несмотря на разницу в характерах, конструкция треугольника оказалась на редкость устойчивой. Ее величественный тупой угол венчал Александр Дятлов — высокий лысеющий брюнет с коротко стрижеными усами и выпуклыми добрыми глазами. В его облике угадывались черты великих реформаторов истории: Петра I-го без присущей тому энергии, Гамаль Абдель Насера без признаков вероломства и де Голля с его сентиментальностью. За отсутствием спроса на героев-реформаторов в условиях развитого социализма, Александру ничего не оставалось делать, как оставаться просто хорошим человеком: добродушным и невозмутимым, мягким и основательным во всем. Его друзья — Веник и Гера, переполненные неуемной энергией и лишенные внутреннего покоя, составляли два острых угла, которые изо всех сил растягивали эту конструкцию в разные стороны, тем самым придавая ей дополнительную устойчивость. Вениамин внешне напоминал истукана с острова Пасхи, то же величественное лицо с крупным носом и отвислыми ушами, те же узкие плечи сутулого человека и такой же надменный взгляд в состоянии покоя.

Все первокурсники режимного Института вне зависимости от прошлого военного опыта, званий и воинских заслуг были обязаны проходить двухнедельные сборы в учебном центре 106-й воздушно-десантной дивизии. Для конспирации более полусотни курсантов легендировались «партизанами» — офицерами-запасниками ВДВ, проходящими плановую переподготовку в войсках. За неделю до сборов будущих «партизан» свели в усиленный взвод из четырех отделений. Три отделения были укомплектованы партнабором с редким включением молодежи из престижных языковых вузов. Самое большое отделение состояло из оперОв, изучающих языки фарси и хинди. «Персы» готовились для службы в советническом аппарате Афганистана, а «индусы» — для работы с дружественным нам народом Индии. Герман с Шуриком были персами, а Веник — индусом. Был еще Али или Алик, как представлялся он сам. Алик был единственным слушателем из объединенной группы «персо-индусов», кто пришел из «гражданки». Зато он, выпускник МГИМО, в отличие от оперОв, уже владел тремя языками. Алика, несмотря на его статус инфанта одного из почтенных кланов союзной азиатской республики, быстро приняли в офицерский коллектив. Со своей стороны талантливый неофит, недолго поколебавшись в выборе друзей, решительно примкнул к быстро формирующемуся «Бермудскому треугольнику», заняв возле него место активного наблюдателя.

Первый день в учебном центре ушел на обустройство быта, подгонку формы, пришивание погон, петлиц и обследование прилегающей территории на предмет выявления потайных выходов для предстоящих «самоходов». Герман быстро пришил к своему комбинезону новые защитные погоны старшего лейтенанта, пришпилил на воротник эмблемы десантника. Руководство института, не мудрствуя лукаво, аннулировало все предыдущие воинские звания курсантов и на время прохождения сборов присвоило им новые, в соответствии с временными должностями. Герман, ожидающий присвоения майора, был назначен командиром отделения с тремя звездочками, Остальные друзья были понижены до лейтенантов.

Не прошло и двух дней, как "партизаны" освоились на новом месте. Программа учебного курса была стандартной: строевая и огневая подготовки, изучение Устава и матчасти, политзанятия и основы рукопашного боя. Чтобы молодым разведчикам жизнь не казалась медом, их разместили в казарме, которая примыкала к испытательному полигону крупнокалиберных корабельных пулеметов производства Тульского оружейного завода.

График испытания пулеметов был скользящим, то есть смертоносные машины оживали в любое время суток, подчиняясь чьей-то извращенной прихоти. Пулеметы были современными, поэтому вместо классического «та-та-та-та» они издавали неистовый рев, вернее даже вой, который был способен не только поразить противника, ни и оживить покойников. Нередко испытательные стрельбы проводились по два-три раза за ночь, отчего на утреннем разводе озверевшие от недосыпа «партизаны» поносили почем зря всю отечественную оборонную промышленность. Но и в этих ночных стрельбах была своя «изюминка». Отвыкшие от домашних разносолов, офицеры, особенно по ночам, страдали метеоризмом. Мастерством беззвучного испускания газов владели немногие, поэтому основной состав дожидался начала испытаний, когда их невинные "холостые выстрелы" покроет мощь советского оружия. Началу огня на полигоне предшествовали клацающие звуки заряжаемых пулеметов, затем слышался приглушенный зуммер и через секунду под дикий вой корабельных орудий «партизаны» дружно облегчались. Но бывали и осечки. Зуммер гудел, но корабельные пулеметы молчали. Зато грохотали "партизанские пушки", да так, что их слышали не лишенные юмора испытатели на притихшем полигоне. «Эй, пердуны, кончай стрельбу, — кричали из-за забора, — не ровен чал — боеприпасы сдетонируют!»

Изюминкой военных сборов были прыжки с парашютом. Посредине учебного центра располагалась высоченная вышка для тренировок. Отрабатывая на земле приемы десантирования из самолета, "партизаны" с уважением поглядывали на циклопическое сооружение, с которого один за другим прыгали солдаты-десантники. Эта вышка каким-то мистическим образом влияла на одного из друзей, членов «Бермудского треугольника».

— Гер, а Гер! — принимался ныть сутулый Веник, когда друзья проходили под нею, — ты не знаешь, почему, когда я оказываюсь рядом с вышкой, у меня начинает урчать живот? У тебя такого нет?
— Нет, — отвечал Герман. — Меня вид вышки только бодрит… Для меня, понимаешь, парашют не новость. Четыре раза прыгал, — не без рисовки добавил бывший «афганец».
— Да ну!? И как?.. Ощущения какие?
— Известно какие: сначала — полные штаны, а когда летишь — те же штаны, но уже полные радости!
— А у меня, Гера, наверное, радости в штанах не будет!

Вениамин уныло потупился, сложив «домиком» свои узкие плечи. Обеспокоенный друг одной беседой не ограничился. Похожую историю он поведал и Сашке Дроздову. Только в качестве физиологических проявлений указал на онемение конечностей и круги в глазах. Когда же он попытался воспроизвести весь список аномальных проявлений организма при виде парашютной вышки, друзья, наконец, поставили ему диагноз. Веник патологически трусил. Дополнительно к описанным им симптомам товарищи отметили серость его лица и легкий тремор коленей. Мысленно кляня почем зря бестолковость друзей, Веник, наконец, не выдержал:

— Гера, Шурик!..
— Ну?
— Мы же — как одна семья?!
— Да.
— Ведь мы — как три мушкетера! Правда?
— Допустим… — начал догадываться Герман.
— Тогда мы и должны поступить как мушкетеры?
— То есть? — переспросил недоумевающий Сашка.
— Ну, как они, — все за одного… если что!
— Что, "если что"? — окончательно прозрел Герман, — за тебя, что ли с вышки прыгнуть?
— Ну, да, — потупился Вениамин. — Вы думаете, если прыгну, — у меня одна радость в штанах будет?

«Бермудский треугольник» погрузился в молчание. Струсивший "острый угол" мелко трясся в ожидании решения.

— А как же с самолета? — очнулся Дятлов. — Там же за тебя никто не прыгнет!
— И не надо, — оживился их друг, распрямляя сутулые плечи. — До самолета я что-нибудь другое придумаю!
— Ну-у-у, нет, так не пойдет! — заупрямился Шурик.
— Хорошо-хорошо! Я не настаиваю…

Друзья уставились на своего слабонервного товарища. Веник, чувствуя, что "мушкетеры" могут ему отказать, затараторил:

— Вы что, хотите, чтобы из-за каких-то прыжков меня выперли из Института! Если друга хотите потерять, — так и скажите!.. Подумайте, наконец, какогО мне, кандидату в КПСС приземляться с полными штанами — и видя, как в его друзьях разворачивается борьба мотивов, добавил, — А до самолета, не сомневайтесь, что-нибудь, да случится: буря, к примеру, или град... с яйцо!
— Ну, если только — с яйцо, — смягчился Дятлов.

Веник воспрянул и заговорщицки добавил, — Если жив останусь — накрываю поляну!

Прыгая с вышки, Герман Поскотин изрядно волновался. Он не думал, что сорваться с высоты десятиэтажного дома сложнее, чем с самолета. В самолете, как ни удивительно, не было ощущения высоты. Вроде как прыгаешь на большую расстеленную внизу карту. А на вышке ощущение высоты было конкретным. Внутри Германа все сжалось. Он перегнулся через край, закрыл глаза и полетел вниз. «А что, пожалуй, можно и за Веника прыгнуть» — подумал он, приземлившись в самом хорошем расположении духа. Отцепив трос, Поскотин снова стал карабкаться наверх.

— Следующий! — крикнул инструктор.
— Курсант Мочалин к прыжку готов!

Снова секундная слабость и — ощущение короткого блаженства. Герман, придя в себя, уже спешил к Вениамину. Но его появление для того стало полной неожиданностью.

— Ты почему не предупредил? — возмутился он.
—Тебе бы радоваться! — обиженно произнес Герман.
— Где уж радоваться! Смотри — во-о-он Шурка за меня летит!

Действительно, сверху спускался улыбающийся Дятлов, отчаянно махая друзьям руками.

— Все, конец! — упал духом Вениамин. — Теперь точно выгонят… Посмотрят в журнале, а там — два Мочалиных. Что ж ты, Гера, так подставил?! А еще друг!

На вечернем разводе капитан Гордеев вызвал из строя оробевшего Мочалина и… похвалил его за инициативу и настойчивость при выполнении сверхнормативного прыжка с тренажера. Два дня Вениамин ходил героем, принимая поздравления и рассказывая всем желающим о побудительных мотивах, толкнувших его на отчаянный поступок. Уязвленные друзья, чем могли, омрачали ему настроение, повторяя, словно рефрен, пожелание достичь не меньших успехов в прыжке с самолета.

На борту Ан-2 Веник был истерически весел, одаривая парашютистов каскадом плоских острот и постоянно заправлял в шлем свои непослушные уши. Наконец, машина набрала высоту. Первым у открытого люка стоял Шурик Дроздов, положив руки на вытяжную скобу парашюта Д-5. Венику стало дурно. Примостившись за ним и подпираемый Германом, недавний герой трясся, как осиновый лист.

— Г-г-герррочка, ну ты понял, выпихни меня, е-е-если даже я буду сопротивляться или, — Веник сглотнул тягучую слюну, — или потеряю сознание.
— Не беспокойся, Веник, — пинок под зад — и ты в воздухе!
— Вот спасибочки! Ты нас-с-стоящий друг!

Дроздов исчез в люке с языческим кличем «эх, ёж твою мать!». Инструктор железной рукой подвел посеревшего истукана к гудящему отверстию и этой же рукой отстранил Германа от дальнейшего участия в судьбе друга. Веник, закатив глаза, сделал попытку рухнуть на колени, но матерый десантник ухватил его за воротник и с криком «Пошел!» выбросил за борт. «А-а-а!» — истошно заорал оживший каменный идол, падая вниз. Мгновенно расцветший оранжевым цветом вытяжной парашют скрыл страдальца из виду и Герман, не дожидаясь команды, последовал за ним. Чуть поработав стропами, он пристроился с левой стороны от недвижимого Мочалина.

— Вень-ка! ты живой? — гаркнул что есть силы Герман.
— Ты что орешь? — спросил его Шурик, летевший в ста метрах ниже.
— Веник не отвечает, — снизив тон, ответил Герман, в очередной раз удивляясь великолепной акустике на километровой высоте.

Он потянул за правые стропы и слегка приблизился к Венику. Сгорбленный товарищ летел, безвольно опустив голову и свесив плети рук.

— Шури-и-ик! — вновь заорал Поскотин, — Веник потерял сознание!
— Не ори! — где-то далеко ответил товарищ, падающий со скоростью, исключающей оказание помощи, — подлети к нему поближе!
— А что там случилось? — отозвался откуда-то сверху однокурсник Сергей Терентьев.
— Сережа, спускайся! Веньке плохо! — взволнованно попросил соседа сверху не на шутку струхнувший Герман.

Выстроившись по обе стороны от безжизненно свисавшего на стропах Вениамина, парашютисты что есть мочи стали скандировать: «Веник! Веник!». Не улавливая трагизм произошедшего, десантники из верхнего эшелона, воодушевленные криками спасателей, грянули «Из-за острова на стрежень…» Старая казацкая песня, утроив мощь воздушной какофонии, наконец разбудила несчастного.

— Ожил! Веник ожил! — донеслась победная реляция Терентьева.
— Ну, слава Богу! — отозвался Герман и, опустив голову вниз, вновь заорал. — Шурик, ты слышишь — Веник ожил!
— Да пошел он!.. Герой хренов, — далеко внизу откликнулся Дятлов.
— Гера, это ты? — подал голос воскресший, и, не дожидаясь ответа, продолжил, — Герочка!.. ты не поверишь — у меня что-то в штанах! Но это не радость, как ты рассказывал! Это… это…
— Знаю, заткнись! Что ты орешь?!
— Что делать будем?!
— Только не вычерпывай на ходу! В начальство можешь попасть! Со всем ЭТИМ приземляться надо, — сдерживая смех, посоветовал Герман, — Да, еще… падай на бок, чтобы это все в сапоги не скатилось!

Земля стремительно приближалась. Поскотин вытянул вперед ноги и схватился за стропы. Он уже видел, как вдалеке гасит купол своего парашюта Сашка Дятлов. Легкий удар, кувырок и Герман на земле. Наматывая на локоть стропы, он выпрямляется. Слева от него в пятидесяти метрах группа офицеров во главе с подполковником Нелюбовым принимает рапорт младшего лейтенанта Мочалина. По каким-то неведомым причинам недавно воскресший Веник сошелся с землей всего в десяти метрах от наблюдательного пункта, откуда руководство в бинокли наблюдало за ходом учебного десантирования. Обалдевшие от ювелирного приземления, офицеры повскакали со стульев и бросились поздравлять сутулого десантника. А ему ничего не оставалось делать, как, «взяв под козырек», доложить об успешном завершении тренировочного задания. Это был его очередной триумф.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив