«Сейчас приедет такой Шаведдинов, будьте осторожны»
novayagazeta — 28.12.2020 Сотрудник фонда Навального, отслуживший на Новой Земле после похищения силовиками, рассказывает о своих итогах года.Руслан Шаведдинов, сотрудник Фонда борьбы с коррупцией, на этой неделе вернулся в Москву после воинской службы на Новой Земле в Архангельской области. Год назад его фактически похитили из собственной квартиры и отправили служить в одну из самых дальних воинских частей в стране, лишив на долгое время связи с родными и близкими. Нет сомнений, что таким образом Шаведдинову мстили и за его общественную деятельность — он является одним из активных пропагандистов концепции «Умного голосования». Отправка в арктические условия выглядела дополнительной мерой устрашения для всех молодых людей, кто намерен бороться с властью, а случай Шаведдинова стал прецедентом: после этого в армию стали интенсивно отправлять и других политических активистов.
Сам Шаведдинов служил в ультратяжелых условиях: после обычной казармы его перевели в «бочку»: так он сам из-за малых размеров помещения назвал пост в 300 километрах от ближайшего населенного пункта, куда его отправили. В интервью спецкору «Новой» Шаведдинов вспоминает, как даже в таких условиях можно заставить нервничать начальство и остаться человеком.
— Что ты знал о Новой Земле до того, как тебя туда увезли?
— К своему стыду, ничего, и первый вопрос, когда я там оказался, был: где это я? То же самое все близкие и знакомые, когда я им сообщил про Новую Землю, переспросили у меня: где-где-где?
— То есть это был сильный культурный и географический шок?
— Представь: меня забирают из Москвы, когда здесь +4 и дождь, я еще обедал дома — а ужинаю я уже в месте, где четырехметровые сугробы, полярная ночь и очень холодно. Не то чтобы культурный шок, но я был удивлен, когда там оказался, да.
— Чем ужинал, кстати?
— Боюсь ошибиться, но, кажется, это была обычная гречка с мясом — что-то такое.
— О чем ты разговаривал с конвоирами, которые забирали тебя год назад из Москвы?
— Когда меня сначала везли в микроавтобусе, в салоне были только сотрудники полиции — в масках и без них. Они присутствовали при обыске и везли меня, понимая, что происходит что-то очень мутное. Потом меня пересадили в автозак, добавились еще несколько сотрудников: у них я уже пытался спрашивать, куда мы едем, и понимаете ли вы, что творите?
Это стандартная фраза, ничем не отличающаяся от тех диалогов, которые происходят у полиции с сотрудниками ФБК в момент наших административных арестов.
Точно так же и на Новой Земле мне говорили офицеры: да, Шаведдинов, мы все понимаем, но мы ничего не можем поделать, у нас звонок из Москвы. Я для себя решил, что не принимаю и не понимаю эту позицию — но этим людям, возможно, так просто легче живется, когда можно оправдать свои действия звонками и приказами.
— А в самолете ты с сопровождающими тебя разговаривал?
— В самолете они не разговаривали. Единственное — я бесконечно просил у них телефон, чтобы позвонить и сообщить родным, где я.
Мне было бесконечно страшно за то, что переживают мои близкие, поэтому я и просил позвонить.
— В какой момент на Новой Земле становится скучно?
— (Смеется, потом задумывается.) Примерно сразу. Долгое время я был лишен и мобильной связи, и корреспонденции. Это отрывает тебя от происходящего здесь, и ты начинаешь додумывать какие-то конструкции из возможного развития событий. Это тяжело психологически. А скучно в «бочке», где я жил, становится практически сразу: ты живешь с одними и теми же людьми в четырех стенах девять месяцев, вы уже все друг другу рассказали. Кажется, я своим соседям рассказал все расследования Фонда борьбы с коррупцией с момента его основания во всех деталях.
— Все твои соседи стали сторонниками ФБК?
— Два факта.
А второй факт — когда у меня был суд в Архангельске, <�юрист
ФБК> Люба Соболь привезла мне три толстовки с символикой Фонда.
Так у меня очередь была на эти вещи, я даже был вынужден сказать:
ребята, две я отдам, но третью оставлю, чтобы хотя бы в ней
приехать в Москву.
Если отвечать на вопрос серьезно: все ребята, кроме меня, в
части были родом из Архангельской области. Мне не нужно было
объяснять лишний раз, почему в нашей стране все довольно плохо. Они
видят, как бедно живет их регион, как их родители получают 13 тысяч
рублей и еле сводят концы с концами. Мне оставалось лишь
конкретизировать, кто в этом виноват и что с этим делать. Не для
красного словца, чистый факт: среди солдат срочной службы ни одного
сторонника Владимира Путина не было. Среди офицеров были те, кто не
поддерживает власть, но и к нам скептически относится — но ярых
«запутинцев» я тоже не встретил.
— При этом разговоры с тобой, если я правильно понимаю, воспринимались там как нежелательное действие?
— Когда меня доставили на Новую Землю, я первые три месяца находился в воинской части, где, кроме меня, были еще солдаты-срочники. Среди них был инструктаж: сейчас приедет вот такой Шаведдинов, будьте с ним осторожнее и ни в коем случае не давайте ему свой мобильный телефон. Но всем ребятам там по 18–19 лет. Вспомните свои 18 лет: вам говорят не общаться с этим парнем, и первым делом вам хочется узнать, что это за опасный чувак. Проблем с коммуникацией, в общем, у меня не было никогда. Солдаты-контрактники со мной разговаривали даже не меньше, поскольку у них огромное количество проблем — и я вернулся с большой такой тетрадкой, где записал все интересующие их вопросы: и по поводу воинской ипотеки, и по поводу лишения премий.
— Вы можете со своими сослуживцами теперь называться приятелями или друзьями?
— В воинской части — именно в казарме — я провел слишком мало времени, чтобы называть тамошних ребят друзьями. Товарищами — да, наверное. А вот с теми, с кем я жил в «бочке», может прозвучать пошло, но мы там выживали вместе, поэтому нам всем нужно было сплотиться. Они все уехали чуть раньше, я один декабрьский был — и когда я вернулся, все позвонили и поздравили меня с тем, что все кончилось. Мы поддерживаем связь, и я надеюсь, что так и дальше будет.
— Многие в 2020 году могли себя ощутить как в «бочке» с самоизоляцией…
— Единственное отличие — у вас работала доставка и был Zoom. А так все то же самое, да (смеется).
ПРОДОЛЖЕНИЕ