Сейчас не все верят, да и сам я, временами разглядывая себя
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
И я поступил, и как-то сразу понял, что учиться мне категорически лень. А тут ещё всё это студенчество невероятно удачно совпало с этими вашими девяностыми. Как грибы вырастали на каждом углу заманчивого вида киоски, в которых призывно пестрели иностранными названиями вкуснейшие зарубежные водки и табаки, а равно и купажированные в восхитительные металлические банки не менее буржуазные пивы разного уровня крепости и забористости. Ах, «Амстердам-навигатор», что же ты, подлец, натворил!
Иными словами — всё, что мне было нужно, я уже умел, а если и учился чему — то никак не в тихих аудиториях, а в куда более фривольных условиях.
Я даже как-то на досуге задумывался, а вот родись я пораньше и проведи бесшабашные годы обучения в период позднего Брежнева. Ну скукотища же! Портвейн «Агдам», сырок «Дружба», сигареты «Лира» и джинсы у фарцовщика за баснословные деньги.
Урвать у подвыпившего финна, чёрт знает как залетевшего в гостиницу «Волга» потрёпанный «Грюндик» - верх удачи.
Осенью всем курсом ехать с песнями под гитару на картошку в колхоз блевать самогоном и пробовать собственной брюшной полостью остроту ножей деревенских жиганов. Тьфу! Тоска.
То ли дело Ельцинский разгул. Хочешь - сомнительного происхождения «Асланов» пьёшь, запивая его сочнейшим «Юппи-ананас» и закуривая длинными «Мальборо», купленными, что немаловажно, не у спекулянта вонючего втридорога, а на улице Полевой безо всякого греха в три часа ночи в киоске «Линда», а хочешь — грациозно давись восхитительным бренди «Слынчев бряг», приобретённым там же, интеллигентно закусывая оное печеньицами «Вангон вилс», что само по себе уже в некотором роде подвиг.
Одним словом я быстренько влился в компанию подобных мне разгильдяев, и мы ни секунды не колеблясь окунулись в чарующую пучину пьянства, случайных половых связей, кабацких драк и тому подобных прелестей, без которых молодость — говно, а не молодость.
Об учёбе я вспоминал, и даже пытался как-то соответствовать, но сами понимаете — куда более важные дела корректировали мой учебный процесс и делали это отнюдь не в пользу последнего. Юношеский максимализм, помноженный на эстетику саморазрушения, декаденствующие ублюдки, готовые без денег и знакомств рвануть в чужой город «просто погулять» и которых ты не без оснований считаешь лучшими своими друзьями, какие-то дикие концерты, первые клубы, томные девочки из института культуры — одним словом в этом плотнейшем графике места для семинаров, курсовых, коллоквиумов и участия в общественной жизни ВУЗа оставалось плачевно мало.
При этом вылететь я не боялся, ибо, чего греха таить — имелся у меня за спиной некий административный ресурс, делавший меня неуязвимым для беспощадной Немезиды, и в очередной раз доказывающий, что если нельзя, но очень надо — то можно. Иными словами, я конечно против коррупции, но если она мне на пользу, то чёрт с ней, давайте конечно.
И вот я, человек который в самом прямом смысле этого слова знакомился с преподавателями на зачётах, ходил на эти чёртовы пересдачи как проклятый, снился декану в страшных снах и вообще был крайне отпетым, получил таки заветный диплом приятного сизого цвета и румяным молодым специалистом покатился дальше.
Казалось бы — к чему вся эта история? А вот к чему.
Где-то лет пять примерно назад (примерно) меня начали одолевать отвратительные своей тревожностью сновидения. И до того яркие и реалистичные — что никаких сил понять, что это всего лишь наваждение и морок — решительно нету!
Снится мне, что стою я в курилке университетской, или же у входа отираюсь — а сердце-то моё леденеет, ибо экзамены, а я, что называется — ни в зуб ногой. И никакого административного ресурса за спиной на этот раз! Бегу я по бесконечным коридорам куда-то, на ходу тщетно листая рассыпающиеся конспекты и учебники и понимаю только одно — пропал ты, Яшка, ой пропал. Взгреют тебя по первое число и вышибут с волчьим билетом!
И ещё однокурсники, сволочи, натурально как живые — сокрушенно качают своими умными головами и назидательно цокают — как же так, надо было ходить, монографии конспектировать. Тогда бы тебе послабление вышло — зачёт автоматом поставили бы. И рушатся белёные стены альма-матер на мою дурную головушку, и лепнина с потолков больно падает на макушку и грозный голос строго спрашивает — а где же вы, голубчик, весь семестр были?
И я бог весть откуда взявшимся фальцетом визжу абсолютно неубедительное «я болел!» и просыпаюсь в ледяном поту.
И некоторое время ещё сердце колотится как чумное, и волны ужаса медленно становятся всё зыбче и прозрачнее, пока совсем не исчезнут и я понимаю, что мне уже за сорок, и срать мне на все университеты и зачёты вместе взятые (как в прочем было и всегда) и что всё это сон проклятущий и снова засыпаю и вижу во снах уже куда более приятные вещи. Как, например, мы с писателем Сорокиным пошли в деревне на колодец за водой, да обронили там, в силу неловкости и не обученности этому делу ведро. И он мне — полезай, братец, ты помоложе. А мне стыдно спорить со светилом, проявляю уважение. И вот я лезу, а там вместо воды — вдруг густое человеческое говно, да до того ядрёное - что хоть святых выноси. И я весь в нём! Ругаюсь, конечно, страшно задрав вверх голову, а Сорокин сверху, в круглом кусочке неба заливисто смеётся и говорит — это, братец, к деньгам. Не иначе к деньгам! Вот те крест! Вот такие сновидения — и никакой нервотрёпки, и финансовое положение поправляют.
А вот про университет — реально бесят. Так вот, через годы наплевательское отношение к учёбе мне мстит. Стабильно раз-два в месяц приключается подобная пакость. Говорят — водкой «Белый орёл» лечится эта болезнь, особливо ежели оную клубничным «Инвайтом» запивать — да где ж её теперь взять. Да и пить я бросил. Так что ладно. Такие дела.
|
</> |