Семья народов

detnix — 05.04.2010 После обеда началась самоподготовка. В ожидании секретчиков в классной комнате дремали полтора десятка разморенных обедом офицеров. Старшина группы Олег Калошин в третий раз зычным голосом запрашивал желающих сходить в Большой театр на «Пиковую даму». Слушатели стыдливо прятали глаза, не желая обременять себя встречей с прекрасным. Калошин с надеждой посмотрел на Поскотина. Перехватив его умоляющий взгляд, Герман возмутился:

— Почему опять я?
— Ладно, не хочешь — не надо! Но ты подумай!.. — не теряя надежду, посоветовал старшина.

Капитан Калошин был образцовым советским офицером. Высокого роста, крепко сложенный атлет с открытым и приветливым русским лицом, он всем своим видом излучал уверенность, спокойствие и доброжелательность. Олег был капитаном курса по волейболу, полузащитником в футболе, а на борцовском ковре ему не было равных. Однако всякое соприкосновение с искусством вызывало в нем чувство растерянности. Он не понимал, зачем в балете прыгают на манер больного страуса, почему в опере надо смотреть на жирных теток, вопящих громче его соседки-алкоголички. В не меньшее уныние его приводила живопись и симфоническая музыка. А однажды, листая журнал «Огонек», он узрел в одной из женщин из репродукции Рубенса «Три грации» несомненное сходство со свой женой, которую тут же пригласил на опознание, после чего неделю спал отдельно на раскладушке в коридоре.

— Ну, Герочка, ты подумал?.. Может, все-таки пойдешь?! — сделал еще одну попытку Калошин.
— Олег, сколько можно! На передвижников ходил, на концерт органной музыки ходил, даже на вечер поэзии, черт бы его побрал! Отдай билеты Наметкину, пусть супругу в свет выведет! Он уже который день ее взаперти держит.

К разговору немедленно подключился обиженный староста группы капитан Наметкин. Сначала он минуту испытующе смотрел на Германа. Взгляд у старосты был тяжелым. Его глаза были обрамлены мрачными тенями, какие раньше наводили артисты, исполняющие злодеев в дозвуковом кино. Продолжая его гипнотизировать, староста начал изливать на однокурсника потоки укоризны.

— Ты со своей головой дружишь? Моя жена в конце недели уезжает, а ты ее — в оперу пихаешь?! Да ей еще кобылой по всей Москве скакать! Сервелат купить надо? Надо! Рыбу красную на Новый Год? А бананы? Ты хоть знаешь, что бананы только в Москве растут… вместе с финским сервелатом. А торт «Птичье молоко», а шампанское, наконец! За Уралом этого добра уж лет десять не сыщешь! А ты — о-опера, о-пера! Возьми своего Веника, да идите вдвоем, раз вы такие утонченные!

Разгореться нарождающейся перепалке помешали секретчики, принесшие два огромных облезлых чемодана с учебными пособиями и рабочими тетрадями. Герман встал в очередь. За пять минут секретные пособия под роспись в журнале учета были выданы. Наконец, все стихло. Будущие разведчики углубились в дебри "научной" контрразведки, готовясь к семинару по делу изменника Пеньковского.

Внимания к шпионской классике у Германа хватило минут на десять. В голову лезли непрошенные мысли. Привыкший к логическим построениям, он тяготился учебой, в которой все держалось на запоминании. Герман вышел в коридор покурить. «Как же было просто учиться на физтехе, — размышлял он, наслаждаясь болгарской сигаретой. — Вспомнить хотя бы комплексное исчисление или векторный анализ — это же песня! Логикой, словно крючком вяжешь, и одно за другим цепляется! А основы теории цепей?! Берем закон Кирхгофа, проходимся по узлам схемы, рассчитываем потенциалы, и все! И напряжение, и токи — все на месте! И главное, запоминать ничего не надо. А тут Пеньковский! Где вербовали? Зачем вербовали? Как это все можно запомнить? А еще, не забыть, — где он учился, любил ли женщин, что пил или не пил совсем? На последней мысли Герман споткнулся: "Интересно, а чем я лучше его?!" Герман снова пробежался по характеристике предателя и с ужасом отметил, что все, присущие ему пороки, в равной мере относятся и к нему! Следующая непрошенная мысль его буквально убила своей очевидностью: "С такими, как я, никакой Коммунизм не построишь!" Он лихорадочно перебирал в памяти имена людей, с кем эту стройку можно было бы завершить, но, кроме придурковатого шурина, который отсидел пять лет за изнасилование, припомнить не смог. Брат жены после зоны бросил пить, курить, из жалости взял в жены опустившуюся продавщицу рыбного магазина и каждое воскресенье замаливал грехи в церкви.

— Герман! — прозвучал над головой строгий голос.

Поскотин встрепенулся. Путешествуя по дебрям сумеречного сознания, он не заметил полковника Маликяна, который стоял рядом и, кажется, не первый раз его окликал.
— Я, товарищ полковник!
— Ты о чем думаешь?
— О научном Коммунизме, Возген Григорьевич!
— Святые угодники! И когда же ты перестанешь паясничать?! — всплеснул руками старый разведчик.
— Возген Григорьевич, поверьте, я только о нем проклятом и думаю! — Герман изобразил скорбь. — Признаться, я так и не понял, товарищ полковник, как мы с вами сможем ужиться при нем?
— Герман!!!
— Нет, правда, Возген Григорьевич, вы читали раннего Энгельса? Или, — стихи Маркса?
— Меня эти глупости не интересуют! — резко оборвал подчиненного старый разведчик, не осознавая нелепость сказанного.
— А про Ленина слыхали, будто на заседании ВЦИК он признался, что, дескать, ему переспать с чужой женой — все равно, что выпить стакан воды?!
— Прекрати! Немедленно прекрати! — оглядываясь по сторонам, зашипел полковник. — Не тронь вождя! Это все Клара Цеткин — старая сучка! Это она цековских баб мутила со своей теорией "стакана воды"!.. А теперь — марш в мой кабинет! Немедленно! Там тебе будет с кем обсудить проблемы Коммунизма.

В кабинете Маликяна Поскотин обнаружил секретаря объединенного парткома Института полковника Фикусова. Именно он на парткоме предложил исключить из Института за пьянство Германа и его друзей. Он же, наложил на него епитимью, поручив наладить в парторганизации социалистическое соревнование. Год за годом на этом участке царили хаос и нескончаемые склоки. Любые попытки организовать работу натыкались на взаимные оскорбления секретарей партячеек и громкие выяснения отношений. Напуганный перспективой исключения, Поскотин в течение двух дней вывел. формулу, где применив методы интегрального и дифференциального исчисления, создал математическую модель работы парторганизации, после чего успешно защитил ее на заседании бюро. Особенно жаркие споры на партийном форуме развернулись вокруг повышающих и понижающих коэффициентов. Дело дошло до прямых угроз, когда автор пытался отстаивать необходимость сохранения понижающего коэффициента на привод в медвытрезвитель. Отстоять близкий его натуре коэффициент он так и не смог. Но уже через неделю двое из партнабора загремели в вытрезвитель. А через два — коэффициент был реабилитирован. После утверждения математической модели ее автору оставалось стричь купоны. В конце месяца он принимал формализованные отчеты, подставлял значения переменных в формулу и на выходе имел научно обоснованные данные о ходе социалистического соревнования.

— Здравствуй, Герман, — величественно приветствовал его секретарь парткома, — ты больше ничего не успел натворить?
— Нет еще… — подтвердил слушатель. Он почтительно стоял у стола, на котором полковник Фикусов раскладывал нарды.
— Играешь? — спросил секретарь парткома, поднося зажженную спичку к сигарете.
— Нет, еще не освоил.
— Учись, на Востоке — первейшая игра будет… поважней шахмат. Это все лучше, чем в библиотеке водку пить.

Я прошу прощения у всех друзей. Вынужден вновь остановиться на полуслове. Убегаю на встречи. Обязательно отвечу на все комментарии, но либо поздно вечером, либо завтра утром.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив