Сегодня.

Мимо прошло два милых женских подростка лет 14-15, недоопределившихся в стиле одежды и поведения - то ли быть крутыми афроамериканскими сучками, то ли томными польскими барышнями 19 века.
При этом одна из них жаловалась другой: "Ани мэта ларедет ло. Ве-hу сам кацуц алай. Аз ма ше-ани бетула? Зэ яавор." (Я умираю, так хочу сделать ему минет. А он на меня положил свой обрезанный. Ну и что, что я девственница? Это пройдет.") Продолжения я не услышал.
Милые девочки, короче.
Набоков застрелился бы из своего любимого сачка для ловли бабочек.
Потом заехал в торговый центр "Каньон hа-Писга".
Там в почтовом отделении работает совершенно прекрасная женщина Эти. Она очень красивая утонченной грузинской красотой и часто беременная. Сейчас она снова беременная, дай ей Бог, чтобы всё тфу-тфу-тфу. Такая уже, вот-вот пора.
Так вот, она покинула боевой пост и пришла в пекарню "English Cake". Медленно раскачиваясь и всеми своими глазами улыбаясь пришла.
Там ей тоже все разулыбались.
Она сказала: "Эйзе йом музар, а? Мазэ ба ли кафэ. Аваль асур ли. Моти, тахин штей косот, аваль, кфи ше рак ата йодеа". ("Какой странный день, а? Жутко хочется кофе. Но нельзя мне. Моти, приготовь две чашки так, как только ты умеешь.")
Я заинтересовался и остановился.
Моти, сосредоточенно хмурясь, приготовил кофе. Поставил на поднос, положил рядом ванильные булочки и салфетки и сказал: "Ну, эйфо hайом." ("Ну, куда сегодня.") вообще без вопросительной интонации.
"Лa-книса hа-рашит" ("На главный вход").
И Моти пошел с подносом впереди, а за ним, переваливаясь и улыбаясь, Эти.
На входе она поцеловала охранницу, подмигнула охраннику, взяла у Моти поднос, Моти вернулся в пекарню, охранники стали пить кофе и есть булочки, Эти рассказывала им какую-то сплетню и улыбалась, а я курил трубку и издалека обнимал всей своей душой прекрасную Эти.
Она и мне улыбнулась.