Сама соба

perebeia — 10.04.2024

Мы с мамой были как подружки. У меня не было от нее секретов, полное понимание и откровенность. Лет до 13-14. Бывает, бывает, что пуповина не рвется совсем. Но на добровольной основе. И то у каждого есть все же своя жизнь и маленькие секреты, и даже большие, своя приватная территория. У нас не могло быть по умолчанию. Двери не закрывались, запираться даже в туалете и в ванной считалось неприличным, знаком недоверия. Оля, ты зачем заперлась? Ты чего дверь закрыла? Ну и что занимаешься, я ж тебе не мешаю. Даже в своей комнате на новой квартире надо было как-то обосновать закрытые двери, тем более, если кто-то пришел в гости, тем более, если мальчик. И это не было недоверием, не считалось. Просто маме все надо было держать под контролем.

Мне всегда хотелось вести дневник. Но мечтать, что его никто не прочтет, не приходилось. Вести дневник для мамы тоже. Письма тоже читались всей семьей. Мне это не казалось неправильным, диким, я не сомневалась в мамином праве знать все. Просто не вела дневник. Нет, у меня еще не было никаких особых тайн. Но были мысли и чувства, которыми я ни с кем не хотела делиться. Или стеснялась обнародовать и просто вслух сказать.

У нас было принято вечером рассказывать друг другу, как прошел день. И это замечательная традиция. Но все труднее и труднее было это делать. Не потому что завелись какие-то секреты особые. Какие там секреты. Можно было и промолчать, хвоста за мной не приставляли же:) Проблема была в другом: все рассказы не должны были расстраивать маму. А чем старше я становилась, тем больше в моей жизни происходило такого, что могло ее встревожить. А дело было вот в чем.

Первые лет десять я помню родителей только веселыми и жизнерадостными. Ну, поскандалили, помирились, ерунда. Потом в нашу жизнь вошли болезни. Не знаю, как это началось. Наверное, когда у мамы зоб обнаружился. Доброкачественный и ничем не вредящий здоровью. У нас в Уфе они через одного у всех. Вода такая. Но начались многочисленные обследования, у мамы появились все симптомы злокачественного зоба, вплоть до галлюцинаций и истерик. Мама настояла на операции, конечно, у лучшего специалиста. Который уже в операционной сказал: посмотрите на эту даму: она делает операцию исключительно в косметических целях, другой необходимости нет. Но мы верили маме, которая готовилась умереть и операция была единственным шансом не потерять ее.

Но операция помогла ненадолго. Лечеба и мамино здоровье скоро станут главной темой в разговорах. Мама нервная, маму нужно беречь, не расстраивать, мама все время на грани жизни и смерти. Мама может наорать ни за что – это нервы. Ну что описывать…слово ипохондрик я тогда не знала. Но хорошо знала, что это такое, на своем опыте. Только верила, что мама в любой момент может умереть и с этим страхом прожила до старших классов. Помню, смутно уже, свои ночные страхи и слезы, попытки ободрить и утешить. Любой прыщик превращался в саркому и еще до визита к врачу репетировались похороны, обсуждалось, на ком папе жениться, кто мог бы мне маму заменить, или не жениться совсем, увлекались так, что начинались горячие споры, тетя Лида или тетя Женя, и дай мне слово, что только не Лизавета. Папа, правда, никогда не соглашался жениться ни на ком. Папа до самой смерти свято верил в мамины болезни и хрупкое здоровье на грани смерти, и был той питательной средой, в которой расцветала мамина ипохондрия. Ну и врачи знакомые из заводских больниц. Были и настоящие, которые понимали, в чем дело, и прописывали бром. Но верили только тем, кто не оспаривал мамины диагнозы.

Болезни и у других искали тоже. У меня какой-то шумок в сердце прослушали, обследовали, консилиумы созывали. Я тоже готовилась умереть. Спасибо, врачи тогда были хорошие, не дали залечить:) У папы нашли холецистит. Называлось у папы больная печень, ему нужна диета, тогда, возможно, не умрет еще. Мама обрела ореол страдалицы, потому что у нее муж больной и она должна готовить ему паровые котлетки. Помню, бабушка сокрушалась: Люся несчастная, у нее муж больной! При этом Люся сидела дома на полном иждивении и в полном достатке. Но судочки продержались у нас недолго. У мамы открылись еще более страшные болезни, и папа сам варил себе на завтрак кашу из толокна, которая называлась попросту дрисня. Имела соответствующий вид. В заводской столовой обнаружились диетические блюда, а на ужин можно было и расслабиться от диеты.

Я к старшим классам начала чувствовать, что что-то тут не то. Почему мамины сердечные приступы проходят аккурат к папиному отпуску и не мешают ездить на юг? Или чудесным образом проходят, если папа приносит билеты в театр. Но высказать, конечно, не смела свои догадки. Все понимаю. Недостаток любви и внимания в детстве – этого ничем потом не отогреть и не возместить, всегда будет мало. И мамино почти беспризорное детство, когда всем наплевать, где она и что с ней. И обычный родительский перегиб в другую сторону, чтобы ребенок не страдал от того, от чего сама настрадалась в детстве. И какой-то совершенно детский, не ведающий о себе, эгоизм. Теперь понимаю. И за все это мне родителей только жалко, как собственных детей. Но в детстве было тяжело. В отрочестве точнее. Очень тяжело.

Я научилась составлять ежедневные отчеты для мамы, исключая все, что могло ее взволновать или расстроить. Просто автоматически уже получалось. По ходу событий. Это рассказать, про это промолчать, тут слегка изменить. По дороге домой версия лайт оттачивалась так, чтобы мама-сигуранца ничего даже не заподозрила. Чем больше я взрослела, тем меньше общего с реальностью имели эти рассказы. Не столько в части самих событий, я ж вся была на виду. Никуда меня не отпускали, даже когда одноклассники уже ходили в походы, встречали вместе праздники и новый год. И помыслить о таком не смела. С палубы прогулочного катера столкнут, в походе потеряюсь, на вечеринке изнасилуют. Да у мамы приступ от одной мысли об этом начинался. Но и это не самое страшное. Самое страшно было то, что все это отнимало много времени и душевных сил. Мне некогда и негде было побыть самой собой, вообще задуматься, кто я и чего хочу. Все силы уходили на то, чтобы быть, точнее, казаться, такой, какой меня хотела видеть мама. Мне кажется, у меня так и не нашлось для этого времени до сих пор :) И просто настолько вошло в плоть и кровь, что я никого не должна собой огорчать и расстраивать… наверное, я уже никогда не сумею быть самой собой. Да и не знаю уже, какая я сама соба. Знаю себя женой, матерью, любимой, бабушкой, подругой… и мне совсем не трудно всем этим быть. Это и есть я. А бывает еще я сама по себе? Вот вы бываете сами собы?:) Я нет. Хотя люблю быть одна, но как-то сама с собой и не общаюсь… не умею. Это нужно вообще, да? Какой-то у меня тут пробел:)

Сама я как-то изъяна не чувствую. Зато я могла бы вести двойную жизнь без всякого труда. Например, быть разведчицей, работать под прикрытием и все такое:) Это совсем не трудно, подавить в себе все свое и быть такой, как надо окружающим. Или вот болезни. Мне и онкология не страшна, а диабет так вовсе тьфу, как насморк, пройдет:)

И не думайте, что родители были монстры какие-то. Все это перемежалось безоблачными днями, мы по-прежнему веселились, дурачились, гуляли и не могли наговориться. И конечно любили друг друга. Помню я нас в основном такими:)

Не бывает идеальных родителей, и я не идеальная. Воспитание вообще какая-то сакральная вещь. Как сочетается в личности генетика, целенаправленное воспитание, сама атмосфера семьи, школа, двор, эпоха? Кто это измерит. Я не берусь развивать эту тему:) 

Оставить комментарий

Популярные посты:

didius

Классическая пицца: секрет вкуса, который покорил мир

booky_moussy

Мышка в отпуске\\Балтийск ( Пиллау) в конце марта

orientalist_v

"Большие девочки Гуандуна - свет большой луны"

pantv

Вечерний Абу-Даби и немного лытдыбр

elektrikz

Без названия

everstti_rymin

Из нашей коллекции фотографий времён Великой войны

gvenvivar

ФАМИЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ

colonelcassad

Ответом на тарифы станет тотальная война

vg_saveliev

С Китаем возможны четыре сценария

• Ранее
• Архив