Русский Пионер , номер 21

 

 

 При возникновении критической массы капель на лбу у Николоса она устремляется к операционному столу и вежливо произнеся «Бодиши, батоно Николос» промакивает его лоб и шею влажной от пота тряпочкой. Оперируют уже третий час. Тете Маке, кассиру из сберкассы на Малтакве осколком пробило живот. Граната залетела прямо в кассовый зал, а потом, когда пыль улеглась, вошли Хвича и Бадри, выпускники одиннадцатого «Б» и сняли кассу. Деловито и просто. 

 

- Шени деда , надо перевязывать эту артерию, я ее маму видел... кровит и кровит... а значит придется удалять еще сегмент тонкой кишки... – тихо ругался дядя Николос. – Из чего я анастомоз буду делать? А? Из желудка и прямой кишки, шени деда ватири? .--Нико, может , попробуем еще маленьким швом? А?
Я, пятнадцатилетний санитар операционного блока, стоял и слушал священный разговор хирургов-полубогов , жадно впитывая каждое слово, произнесенное в вязкий и затхлый воздух операционной.
Кондиционер наш украли еще на прошлой неделе. Дырку от кондиционера пришлось заложить картоном и залепить изолентой, чтобы с Риони не летели мухи. Операционная все-таки. И так без антибиотиков работаем , операционное поле чачей обрабатываем а швы на кожу накладываем рыболовной леской из разбомбленного месяц назад магазина «Хозтовары» , которую в этой же чаче замачиваем на ночь. У больных аллергии на чачу нет , рана заживает хорошо. Если сепсис не разовьется.
Сепсис – это по-простому , заражение крови. Я читал о нем в непонятной книге «Курс факультетской хирургии» Ничего, поступлю в медицинский, все пойму. Лечится, сепсис, как я понял из местного опыта работы, при отсутствии антибиотиков, опять же чачей или красным вином. 

А позавчера русскому матросику ногу ампутировали, много крови потерял, но спасли. Тетя Тамара, заведующая реанимацией, сама кровь давала. Отправили утром «Кометой» в Новороссийск , в госпиталь Черноморского флота- не довезли – пролетающий мимо МиГ, то ли российский, то ли звиядистский, кто сейчас разберет, саданул ракетой прямо в пароход, все утонули, даже «мама» сказать не успели. 

 
- А! Маладэс Авто! Остановилась вроде! Давай анастомоз шить, заканчивать и курить Мальборо! Дядя Нико заметно повеселели стал тихо напевать «Квели, пури, хачапури цицилааа».
Операционная как будто просветлела ... еще одна жизнь спасена ! Дядя Нико покурит, поспит пол-часа в своей комнатушке, пока моют операционную, и опять за работу... там полный коридор тяжело раненых. В моем городе уже неделю идут уличные бои. Город переходит то в руки звиадистов, то в руки мхедрионовцев. Вчера в порту убили Катю Черноморец, мою одноклассницу. У нее мама грузинка, а папа русский. Дядя Коля, капитан буксира. Она несла отцу в порт хачапури и попала под перекрестный огонь. Умерла сразу, крупнокалиберный пулемет «Утес» за секунду превратил ее в ошметки. А ее Вахо Пацация любил, хотел невестой привести домой на следующий год... 

Убежать из города невозможно. А еще я тут помогаю, как могу...я санитар-практикант в операционной. Мою полы, перчатки кипячу,утки-выношу, белье из прачечной- приношу. В общем, незаменимый сотрудник. Мама сказала – сиди в больнице, больницу бомбить не будут. Мама вечно сделает из мухи слона, перед пацанами неудобно! Я здесь с другой целью, честно.
Белая с потрескавшейся краской дверь распахнулась от удара сапогом. Стеклянный шкаф с биксами и физраствором жалобно задрожал. На пороге стояли двое в старых турецких спортивных костюмах и с автоматами Калашникова.
-Гвардия «Мхедриони» ! У нас раненый. Быстро снимайте вот это со стола, кто хирург? Давай быстро ... времени нет! Операцию делай!
- Софико с белой марлей наперевес бросилась к мхедрионовцам.
-Что вы себе позволяете? А? У вас сердце есть? У вас мать есть? Немедленно покиньте операционную! Вашего раненого осмотрит дежурный врач и мы его срочно прооперируем, если нужно! 

От удара прикладом в лицо Софико с грохотом упала прямо на стеклянный шкаф и осталась лежать ничком среди битого стекла, железных бикс с операционным бельем и растекающегося по красному плиточному полу, физраствора.
Мхедрионовец выпустил короткую очередь по кафельной плитке, осколки противно просвистели мимо лица, поднялась едкая удушливая пыль. Ноги сделались ватными.
-Снимай со стола эту корову или я тебе голову отрежу на х**. Прошипел мхедрионовец. Я понял, что это обращаются ко мне, но стоял, не шелохнувшись уставившись на лежащую на полу Софико. Перед глазами поплыли розовые круги. Теплое дуло автомата упиралось мне прямо в рот, и я ощутил соленовато- горький металлический вкус последней минуты моей жизни.
- Ты что, бл***, глухой ?
- Не трогайте пацана, сейчас все сделаем... Это был дядя Нико, его голос мучительно пробивался через пересохшие голосовые связки.
- Автандил, пожалуйста заканчивай кожу , я пойду посмотрю раненого. Сынок, привези из коридора каталку, будем переводить больную. Пожалуйста, не убивайте никого ... мы все сделаем как надо.
- Давай быстрее, я твою маму... Я сейчас всех тут убью!
Я случайно, на долю секунды встретился с мхедрионовцем глазами. На меня смотрели красные белки с маленькими черными точками зрачков. В них не было жизни, пощады или разума. Только смерть. Именно так выглядит смерть. Красные глаза и черные точки зрачков. Автомат, нож или гексаген – это детали , это уже не важно. Я побежал за каталкой. Руки дрожали и не слушались. Под ложечкой появилось приторное чувство страха. Страх расползался по телу и парализовывал мысли. Скорее, скорее...
Анестезиолог дядя Вова отключил пациентку на столе от наркозного аппарата и продолжал вентилировать вручную , старым мешком Амбу. Тетю Маку переложили на каталку. В углу , прижимая красную от крови марлю к изрезанному осколками стекла лицу ,тихо плакала медсестра Софико. 

В операционную вошел Николос. Его смуглое небритое лицо сейчас было белым, как топленое молоко.
- Вашего друга спасти не удастся. Он умер. Ранение было смертельным. Убейте меня, если хотите , но не трогайте персонал, пожалуйста. Голос его осекся и на последнем слове неестественно ушел вверх.
-На колени, сука! –заорал мхедрионовец и вытащил из-за пояса огромный нож.
- Не убивааайте его, пожалуйста ... Софико бросилась к стоявшему на коленях дяде Нико. Не убивайте , матерью вашей заклинаю... не убивайте ... не убивайте .... я жду от него ребенка.... Пощадите !
Мхедрионовец пнул дядю Нико со всей силы сапогом в лицо. Дядя Нико дернулся , упал на кафель и изо рта потекла кровь. Я стоял и смотрел на них. По щекам предательски текли слезы. Я ничего не мог сделать.
- Не убивайте, не убивайте...
В операционную вошел второй автоматчик.
- Бичо , пошли , оставь их... Шалва бы все равно умер, его насквозь изрешетили.
Я бежал по разрушенным улицам родного города. Через поножовщину и перестрелки. Через стрекотание автоматов и вой испуганных женщин. Я бежал, захлебываясь слезами. Это были слезы отчаяния, слабости и ненависти к самому себе. Слезы бессилия и слезы поражения. Слезы от того что я не могу изменить этот мир, я не могу остановить эту войну, где бывшие когда-то друзьями мужчины отрезали друг другу головы, где бывшие ученики насиловали учительниц и где сын стрелял в отца, а отец в своего брата.
Бежать, скорее бежать отсюда ... что я делаю здесь?
Чего я стою в этом мире, если я не смогу помочь спаси хотя бы одну жизнь, зачем я живу если вокруг меня – смерть?
Бежать ... бежать... мне срочно надо бежать отсюда....И если я выживу, я буду бороться со смертью во всех ее уродливых формах, до конца своих дней.


*События и имена в рассказе вымышлены автором и любое совпадение является случайностью.


(с) русский пионер №3(21). июнь–июль 2011