Русские офицеры

dewarist — 17.01.2012 — Лытдыбр Я был одет, как одевались семиклассники в школе имени Мартина Лютера Кинга, — приспущенные джинсы, Nike Air с пузырями, две золотые цепочки, одна из которых со звездой Давида (represent!) и, достижение американской ортодонтии, брекет-система на зубах. Еще я говорил с сильным, практически карикатурным акцентом, постоянно замещая слова. Что-то вроде «можно мне extra сыр, пожалуйста». Таким я приехал в Петербург осенью 1996 года.

В грустном Пулково нас встречали близкие родственники, которые к тому моменту стали для меня абсолютно чужими людьми. Одним из них был мой кузен, который меня на полтора года младше. Из аэропорта мы направились домой, где уже был накрыт стол — что-то вроде party по поводу возвращения на Родину.
Дома было непривычно: входная дверь стала железной, вода из-под крана — ржавой, а высокие потолки старого фонда дезориентировали в пространстве. Прохладный аромат чего-то горелого пронизывал каждый кубический сантиметр воздуха, за окном кричали на непривычном языке, и все — от людей до зданий — было однородным в своей тоске.

Party с семьей и их советскими друзьями казалась феерично скучной. Тосты раздражали. То, как на нас смотрели, раздражало еще больше. Кузен предложил прогуляться — до Таврического сада и обратно. Я надел свои лучшие шмотки и вышел в русский мир.
Сад обветшал. Поразил ужас советских аттракционов, на которых я провел добрую половину раннего детства. После американских парков развлечений они казались инструментами пыток, раскрашенными в цвета лживого счастья. Местами краска облупилась, и сквозь омерзительно желтый и тошнотворно красный просачивалась железная реальность советского детства. Все скрипело. Захотелось домой.

По дороге мы зашли в магазин, где я попробовал купить Snickers. Попробовал, потому что 1) я говорил с таким акцентом, что от меня шарахались люди; 2) в качестве оплаты я положил кассиру 75 центов — аккурат двумя quarters, двумя dimes и одним nickel. Кассирша тут же убрала шоколадный батончик и презрительно кивнула на дверь. Даже свежий доллар с благообразным Вашингтоном не заставил ее вступить со мной в товарно-денежные отношения. Что было странно, на самом деле. Ведь доллары, как я понял из трехчасового пребывания на Родине, здесь любили чуть ли не больше, чем в США.
Из жалости кузен подарил мне шоколадку Tempo. Мы направились к дому.

Навстречу нам шел военный. Их на улицах было подозрительно много. Он был усатым мужчиной средних лет, как из позднесоветских фильмов о доблести Красной армии. Такие вытаскивали ребят из-под обстрела, горели в БТР, сражались с духами под Кандагаром и консультировали египетские ПВО. Когда между нами оставалось шагов десять, офицер резко посмотрел на нас и внезапно вынул из-за пазухи пистолет. Затем он спокойно передернул затвор и прицелился мне в лицо. Я даже заметил, как он смотрит на меня сквозь мушку.

Сотни раз я видел, как люди делают это в кино: пистолет был красивым и глянцевым, а звук затвора — неимоверно крутым. В жизни этот звук был обыкновенным металлическим лязгом. Ничего более. Никаких спецэффектов, героических взглядов и шуток. В руках военного был не красивый ствол, а машинка для отмены других людей — кажется, системы Макарова. Он работал не от романтики, а от расширения пороховых газов.
Я закричал.
Военный ухмыльнулся, посмотрел на нас фирменным командирским прищуром и убрал пистолет. Процедив: «Эх, сосунки», он прошел мимо.

Драки, разбитые лица, крошки американского асфальта во рту — все это моментально превратилось в счастливое детство. По сравнению с русским военным, целящимся в лицо, афроамериканские криминал-баскетболисты казались детьми. Поражала невозможность противостояния человеку в форме. Нельзя было драться или сгруппироваться, чтобы не получить по голове и по яйцам. На тебя смотрел пистолет, а сквозь его прицел — человек, который имел право стрелять. Ты шел по улице и ел шоколадку. А потом ты проиграл.
Следующие два дня я не выходил из своей комнаты, почти не ел и ничего не читал. Меня трясло.

А дальше началась русская школа — с восьмиклассницами в мини-юбках, джин-тоником на переменах и песнями Scooter на дискотеках в физкультурном зале. Так как я был в приспущенных джинсах, на «цепах», с брекетами и акцентом, меня никто не трогал. Я был слишком диковинным — похожим на какой-то непонятный ходячий экспонат. Эдакий попугай Кеша: заморская мразь, слишком забавная, чтобы ее бить, но слишком отвратительная, чтобы воспринимать спокойно.

Особенно радовали учителя, которых мутило от диктантов, написанных транслитом (Vesna prishla, grachi prileteli), и моей необычной манеры общения, когда посреди урока я мог встать из-за парты и громогласно, с подавляющим американским акцентом, заявить: «Надежда Павловна, мне кажется, вы плохой учитель».
Как ни странно, появились друзья. А потом мы снова уехали.

---

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив