­
­
рейтинг блогов

РУССКАЯ СОВЕСТЬ В ГОСТЯХ У РУССКОГО ГЕНИЯ

топ 100 блогов prilepin02.10.2024 РУССКАЯ СОВЕСТЬ В ГОСТЯХ У РУССКОГО ГЕНИЯ jbDc0khIOTc.jpg

Сегодня день смерти Василия Шукшина.
В связи с этим — фрагмент главы в книге «Шолохов. Незаконный», посвящённой взаимоотношениям Шолохова и Шукшина.


Ещё в 1974 году, в преддверии тридцатилетия дня Победы, в ЦК задумали создать масштабное кинополотно о Великой Отечественной: чтоб и послевоенному поколению показать, как было, и фронтовиков почтить, и миру напомнить.

Выбор режиссёра был очевиден - получивший за экранизацию «Войны и мира» премию «Оскар» всемирно прославленный Сергей Бондарчук.

У министерства обороны возникла идея экранизировать подобающие дате маршальские мемуары, но для Бондарчука не менее очевиден был выбор и литературной основы: «Они сражались за родину».

В ЦК спорить не стали: Бондарчук и Шолохов – что лучшего желать в такой юбилей.

Съёмки начались в конце мая.

10 июня 1974 года Бондарчук привёз в станицу Вёшенскую целую делегацию: помимо партийного сопровождающего, директора и оператора картины, с ним нагрянули актёры Иван Лапиков, Юрий Никулин, Вячеслав Тихонов, Георгий Бурков и Василий Шукшин.

Все они уже были, причём без проб, утверждены на роли и успели отыграть в нескольких эпизодах.

Актёры ждали от Шолохова доброго напутствия.

Но был один человек, который хотел большего: Шукшин.

Прозу Шукшина Шолохов читал, и к нему присматривался.

Шукшину шёл 45-й год.

Шолохову в те летние дни, когда происходили события, описанные в романе «Они сражались за родину», было 37.

Но странным образом получилось так, что Шолохов превосходил Шукшина по возрасту не только сейчас, в свои без малого 70, но даже в те 37 – ведь к тому времени он был автором «Тихого Дона» и ещё двух томов высочайшего уровня прозы.

Шушкин всё острей мучился неразборчивой гонкой своей жизни, и вглядывался теперь в Шолохова, словно пытаясь понять: как он успел ещё тогда, к середине войны, не достигнув порога сорока, сделать то, что Шукшин, надрываясь, всё не мог успеть: сказать непререкаемое слово без скидок на что бы то ни было.

Шукшин ехал к Шолохову напряжённо, волнительно, с несколькими огромными вопросами.

При этом надо понимать, кто такой был Шукшин к 1974 году. Народный любимец всея Руси, обладавший беспримерной, не меньше, чем у Высоцкого, популярностью и узнаваемостью: снявшийся в 25 фильмах, сам, как режиссёр, снявший пять полноценных картин, он был автором «Калины красной», вышедшей в прошлом, 1973-м году. Фильм стал абсолютным лидером проката: его посмотрели свыше 60 млн человек. Как автора нескольких книг прозы, Шукшина самого экранизировали – был уже фильм «Конец Любавиных» по его роману «Любавины», написанным под безусловным влиянием шолоховских романов, как, впрочем, по факту, весь жанр советского эпоса – от «Вечного зова» Анатолия Иванова и цикла «Пряслины» Фёдора Абрамова до романа «Кануны» Василия Белова и трилогии «Судьба», «Имя твоё», «Отречение» Петра Проскурина. Имя Шукшина прочно стояло в ряду ведущих «почвенников». Главным делом своей жизни он видел экранизацию второго своего романа – «Я пришёл дать вам волю», посвящённого Степану Разину.

Георгий Бурков вспоминал, что Шукшин «…надеялся на отдельную встречу, готовился к ней… Он как бы хотел что-то вроде благословения, чтобы Шолохов какое-то слово заветное ему сказал с глазу на глаз…»

О чём он хотел сказать, спросить? Едва ли Шукшин сам знал до конца.

О надорвавшемся в катастрофах столетия русском народе.

Он уже готовился к съёмкам своего Разина, и, конечно же, хотел говорить о нём: правдолюбце, который взыскует лучшей доли для всех, а в ответ его ломает государство, клянёт казённая церковь – но народ при этом своего героя помнит, и поёт о нём песни из столетия в столетие.

Шукшин, конечно же, болел темой донского казачества, которое, выросший в Сибири, знал плохо, додумывал по ходу написания романа, интуитивно угадывая суть происходящего и путаясь в этнографии.

Казаки у Шукшина изъяснялись «сибирским» языком, ходили по какой-то особой земле, где едва угадывалась донская степь – но для тех задач, что он себе ставил, это, быть может, и не имело определяющего значения.

Он, рискуя быть обвинённым в богохульстве, видел своего Разина подобием Христа, который осмысленно шёл на Голгофу.

И сходство, и различия шукшинского Разина и шолоховского Мелехова – очевидны. Оба героя настояны на одном: бесстрашном, неистовом поиске правды. Но Мелехов – сомневается, а шукшинский Разин с какого-то дня – уже нет, оттого, что, позвавший за собою людей, уже не имеет на это права. Оба мучаются на своих путях, греша и оступаясь, и страшная рана у обоих разрастается ровно посредине души.

Помимо этого, роднило Шукшина и Шолохова природное знание русской смеховой культуры, пересмешничество, порой весьма жёсткое.

Бондарчук очень точно выбрал Шукшина на роль Лопахина, видя в его характере затаённое скоморошество, которое могло перейти то в припадок бешенства, то в приступ невыносимой жалости ко всему сущему.

Будучи сибиряком по роду, Шукшин был по южному резок, вспыльчив. Его гибельный загул был в чём-то «казачьим», безоглядным: как лихое мелеховское пьянство посреди войны.

Едва ли Шукшин хотел услышать конкретные ответы. Но точно ждал отклика на то, что у него болело.

Однако не мог же он этой болью делиться при всех!

В присутствии съёмочной группы нельзя было затеять разговор о Разине: товарищи решат, что Вася тянет одеяло на себя, да и Бондарчуку может не понравиться – за другим же приехали. При том, что сам Бондарчук, оставив актёров в гостинице, с утра ушёл к Шолохову, и проговорил с ним несколько часов.

Бурков прав: Шукшин сильно надеялся, что Шолохов уделит ему отдельное время.

В жаркий донской полдень Михаил Александрович и Мария Петровна встретили артистов во дворе, разглядывая их, словно Тарас Бульба с женою вернувшихся с учёбы Остапа и Андрия.

Перешли за стол: закусить, чем бог послал, без особых излишеств, но по рюмочке предложили.

Мария Петровна вспоминала про Шукшина: «Он ничего не ел, не пил. Всё смотрел на Михаила Александровича…»

Василия Макаровича не унизили вопросом, отчего он не выпивает и не имеет аппетита: Шолохов сам шепнул жене, что у него язва желудка и подносить ему не надо.

Шукшин расслышал. Его это по-хорошему удивило.

Удивляться тут, впрочем, было нечему: Шолохова наверняка заранее предупредил Бондарчук, боявшийся, что Шукшин сорвётся и запьёт. Тем не менее, Шукшин был тронут – о здоровье всех остальных гостей Шолохов заботы не выказывал.

Внешне всё было и шумно, и доброжелательно, и весело.

Но Шукшин упрямо ждал, что когда ознакомительная часть, а затем и развлекательная закончатся, тогда, может, найдётся минутка для него – и его отведут для беседы. Он же имел на это право, разве нет? Он же не просто артист был, хоть и почти самый молодой, на войну не поспевший – рядом с воевавшими Бондарчуком, Лапиковым, Никулиным. Зато он был свой брат литератор, знавший вес русского слова.

Компания, посидев во дворе, спустилась к Дону. Там погуляли. Вернулись обратно.

Несколько сохранившихся фотографий того дня показывают, как внимательно, почти ласково смотрит Шолохов на Шукшина. Как собранно, с затаённым ожиданием вглядывается Шукшин в шолоховские глаза, в его облик.

Всё, что нужно было сказать о предстоящей артистам и съёмочной команде работе, Шолохов сказал: коротко и предельно весомо, как умел он один.

- Как снимать? – спросили.

- Не отступайте от правды. – ответил.

- Можно взять это на вооружение? – сразу, привычной своей скороговоркой, спросил Шукшин. Для него слово «правда» имело значение абсолютное.

- Показывайте всё, как было… - спокойно повторил Шолохов.

- «Всё, как было?» - с нажимом переспросил Шукшин.

Шолохов понимал все эти акценты, конечно.

- Всё… - повторил, и удивительно точно пояснил, - Победа-то наша.

Ближе к вечеру началось большое застолье.

Понимая, что отдельной беседы может и не случиться, Шукшин взял тост.

Разговор, - после актёрских баек Никулина и дружного хохота собравшихся, - завёл неожиданный и жёсткий:

- Мы с вами распустили нацию. – сказал. - Теперь предстоит тяжёлый труд — собрать её заново. – веские слова свои произносил, глядя в стол, чтоб не сбиться, - Собрать нацию гораздо сложнее, чем распустить…

Стесняясь и чуть путаясь, говорил про то, что русский мужик вымирает, что его надо сберечь, что всё держится на нём.

Когда Шукшин закончил, воцарилось молчание на грани нехорошего удивленья: что ж ты, Вася, затеял такую тему посреди праздника.

Но Шолохов всё понял, паузу сбил, сам поднял рюмку и улыбаясь, негромко произнёс:

- За Васю Шукшина, собирателя земли русской.

Все вздохнули с облегчением, задвигали стульями, заговорили, уходя от поднятой темы подальше.

Шукшин тяжело сел. По-прежнему смотрел на скатерть. Рюмку, не пригубив, поставил. Рядом остывала всё так же полная, нетронутая тарелка с вёшенскими яствами.

Шолохов подошёл к нему, видя, что гость нуждается в успокоении. Мягко пошутил:

- Ну, Вася, приеду в Москву, я у тебя и чаю не выпью.

Шукшин поднял глаза, улыбнулся: всё-таки выделил его Шолохов. Всё-таки знает он, что нужен разговор, раз про приезд в гости заговорил. Пусть даже и не приедет никогда – но ведь пообещал же.

Мог бы, надеялся Шукшин, хотя б в эту минуту отозвать его в сторонку договорить.

Но нет, и тут не стал.

Василий Макарович утешился, разговорившись за перекуром с Михаилом Михайловичем – старшим сыном. Они сразу нашли общий язык, даже о встрече договорились: посмотреть места для будущего фильма про Разина.

Так и вечер настал.

Пришла пора прощаться.

Бурков вспоминал, что первые часы по возвращении в гостиницу Шукшин был раздражён, обижен, обескуражен.

Он не мог признаться, что сердился на шолоховское невнимание, и потому, в шукшинской самоедской манере ругал сам себя: что заранее сказал Буркову о желании поговорить с Шолоховым, а Бурков видел, что так и не поговорили, и стал свидетелем шукшинской, что ли, слабости. И за этот, посреди веселия, тост – тоже очень злился на себя.

Бог весть, какие мысли могли тогда в надсадной душе шукшинской пронестись.

Вскоре он в интервью газете «Правда» признается, что к Шолохову отношение у него было уже не такое как в юности, когда впервые читал его – и был, конечно же, потрясён.

Московская среда выправила, лукаво подкорректировала все эти чувства. В московской либеральной среде любить Шолохова давно стало дурным тоном.

Шукшин ведь, заявившись в Москву, начинал публиковаться в «Октябре» у Всеволода Кочетова – со всеми вытекающими: Кочетов взял самородка в оборот, выбил ему квартиру, втайне надеясь, что станет Вася ещё одним бойцом на образующемся фронте внутренней борьбы. Но Вася, поглядев по сторонам, решил в эти игры не играть, и ушёл в либеральный «Новый мир» А потом не без умелости держался посерёдке – меж либеральной и русской партиями, резонно для себя решив: работа важней ваших схваток.

Однако уши не заткнёшь, вода камень точит, и на донышке души сидело это, не раз слышанное: исписавшийся старик этот Шолохов, диссидентов травил, пражскую весну давил – может, и были у него заслуги, да сплыли давно.

Конечно, в интервью корреспонденту «Правды» Шукшин поведать об этом во всех подробностях не мог, но и по сказанному им всё ясно: «До этого у меня было представление о Шолохове только по рассказам разных людей — актеров и писателей, по разговорам в клубах, компаниях, в гостях. А это упрощало его, или, вернее сказать, создало у меня неточное представление о нем…»

В «клубах»! В «гостях»!

Чуть более внятно Шукшин пояснил в другом уже разговоре на ту же тему: «Я немножечко от знакомства с писателями более низкого ранга, так скажем, представление о писателе наладил несколько суетливое… Упрощение шло из устной информации, которая получалась с разных сторон».

Стоит задуматься: эта ситуация сложилась уже после получения Шолоховым Нобелевской премии. После выхода дюжины получивших всенародное признание, экранизаций, последняя из них – «В лазоревой степи», - вышла в 1971 году. Сложилась тогда, когда в библиотеках Шолохов по-прежнему оставался самым востребованным писателем страны. Когда безоглядная народную любовь к нему была очевидна и полноводна.

И, несмотря на всё это, Шолохов уже был десакрализирован новыми властителями дум. Они сумели посеять зёрна сомнения даже в Шукшине! Даже Белов признавался, что перестал на какое-то время Шолохову верить.

Надолго переживший и Шукшина, и Шолохова, Белов, нисколько не скрываясь, сообщит о своих настроениях тех лет в книге «Тяжести креста»: «Нельзя забывать, что евреи с помощью демагогии энергично и постоянно внушали нам ложные представления о Шолохове. Ядовитая мысль о плагиате, запущенная определенными силами и поддержанная Солженицыным, посещала иногда и мою грешную голову… Я был в легкой оппозиции к современному классику…»

А они ведь честнейшими из честнейших были – Василий Макарович и Василий Иванович. Русские люди, осознающие подоплёку всей этой для народных масс почти незримой борьбы.

Пишут порой, что Шукшин не мог знать про версию о плагиате: западная пресса была для него недоступна, а в советской про то не писали.

Да всё он знал. В «клубах» и в «гостях» ему рассказали давно. Вася Белов, друг закадычный – и тот мог поделиться.

Ещё в 1967 году виднейший «шестидесятник» Андрей Вознесенский сочинил четверостишие: «Сверхклассик и собрат, / Стыдитесь, дорогой. / Чужой роман - содрал / - Не мог содрать второй».

Сам Вознесенский уверял, что это про Василия Ажаева написано, но, как водится, все перемигивались: мы-то знаем кому на самом деле посвящено сие.

Железный занавес только называется так страшно, на самом же деле советские литературные звёзды не вылезали из заграниц – а там первым делом шли в книжные эмигрантские лавки. Изданную с подачи Солженицына брошюру все, кто желал, уже прочли.

Содержание её в пересказах распространялось на бешеных скоростях.

И сейчас, с Шолоховым день проведя, Шукшин остался со своими мыслями один на один.

Он пересобрал минуту за минутой всё, что видел и слышал в станице Вёшенской.

И он преодолел обиду.

И вдруг, неожиданно для себя самого, понял, что такое Шолохов, и что такое он сам на фоне Шолохову.

Шукшин словно бы явился к отшельнику за советом, но поделившись мукой - в ответ получил, казалось, совсем малые, почти случайные слова.

Однако, когда схлынула первая стыдная волна разочарования – вдруг пришло понимание: ведь всё же ясно.

Всё ясно, как никогда за всю прежнюю жизнь не было.

Ничего не сказав, Шолохов сказал Шукшину всё.

***

Встреча с Шолоховым потрясла Шукшина.

Он, маловер, подумал, что уехал оттуда пустым – а оказалось: преисполненным.

Ничего подобного с ним раньше не случалось.

Он всем дорогим людям успел про это рассказать. Видно было, что у него жарко кипит в сердце, что он желает этим озарением поделиться!

Юрию Никулину сказал, хотя, вроде, тот и сам всё видел: «Интересный он дядька. Ой какой интересный! Ты не представляешь, сколько мне дала встреча с ним. Я ведь всю жизнь по-новому переосмыслил. У нас много суеты и пустоты. Суетимся мы, суетимся… а Шолохов — это серьёзно. Это на всю жизнь».

Земляк, Алексей Ванин, вспоминал: «…вдруг Василия Макаровича как прорвало:

— Знаешь, Леша, впервые я встретился с настоящим писателем. И каким писателем! Вон сколько ему лет, а он, как орёл степной, сильный, величавый! И «Поднятая целина» и «Тихий Дон» — какой это всё монолит! И будто приросли к нему, плоть от плоти его. Вот закончу работу здесь, сниму своего «Степана», и надо писать что-то большое, настоящее».

В интервью «Правде» сказал: «Шолохов перевернул меня. Он мне внушил не словами, а присутствием своим в Вёшенской и в литературе, что нельзя торопиться, гоняться за рекордами в искусстве, что нужно искать тишину и спокойствие, где можно глубоко осмыслить судьбу народа… Шолохов открылся мне в его реальном земном свете, в объективном, естественном, правдивом свете труженика в литературе».

Ещё сказал, горько признаваясь в самом больном для него: «Кино — искусство скоротечное, а литература — вечное искусство. Надо выбирать. Для меня это проблема. Режиссер или писатель? За эту прежнюю неопределенность свою придётся расплачиваться. И не знаю ещё — чем…»

И далее: «Кино — соблазнительное занятие. Но проходят годы, и новая техника сметает всё с белых экранов. А шолоховская проза твёрдо стоит, тут ничего не скажешь. Стоит и живёт, и кино вертится вокруг неё. Сколько экранизаций произведений Шолохова, Боже мой! А Шолохов — один…»

И ещё: «Ежедневная суета поймать и отразить в творчестве все второстепенное опутала меня… Он предстал передо мной реальным, земным светом правды…»

Земным светом правды!

Шолохов за несколько часов обесценил всё то, что годами нашёптывали Шукшину в московских гостиных, в редакциях, в ночных купе за разговорами. Все эти россказни, бородатые версии, пражские слёзы, враньё, ухмылки – всё полетело к чертям.

Шукшин сам глаза имел, сам был духовидец. Он понял даже больше, чем хотел: «…я растрачиваю своё время, а жизнь проходит мимо… Нет, не буду больше его растрачивать! Это решение я принял, уходя от Шолохова, и не думаю от него отказываться… Именно после встречи с Шолоховым, в его доме, я сам твёрдо решил: вернусь в Сростки!»

Сростки – то место в Сибири, где Шукшин родился.

«Шолохов — весомое подтверждение того, что писатель не должен, не может избегать дней и атмосферы своего детства», - так подбил итог.

Василий Белов вспоминал: «…встреча с Шолоховым просто доконала его: “Вот в ком истина! Спокоен, велик! Знает, как надо жить. Не обращает внимания ни на какие собачьи тявканья…” Он вернулся с Дона совсем с другим настроением…»

Шукшин решил так: закончу съёмки в фильме «Они сражались за родину», потом – Разин, потом ещё раз к Шолохову заеду, он позвал, а потом – в Сростки, и всё. Писать.

Шукшину оставалось жить без малого четыре месяца.

ВСЯ КНИГА ЗДЕСЬ:
https://ozon.ru/t/4Xz7GY

Оставить комментарий

Вы ищете финансирование для проекта, инвестиции в недвижимость или бизнес-кредиты от сертифицированных частных кредиторов? Вам нужен кредит, чтобы погасить свои долги или вы столкнулись с экономическим кризисом? Мы являемся зарегистрированной и уполномоченной компанией, которая может предоставлять кредиты по ставке 2% годовых с минимальным сроком 6 месяцев и максимальным сроком 30 лет. Мы предлагаем кредиты в размере от 2000 до более 50 миллионов долларов. Наши услуги включают личные кредиты (обеспеченные и необеспеченные), бизнес-кредиты (обеспеченные и необеспеченные), кредиты на улучшение, кредиты на изобретения, автокредиты, медицинские кредиты, кредиты на брак, ипотечные кредиты и многое другое. Если вы заинтересованы, пожалуйста, свяжитесь с нами сейчас для ваших кредитных потребностей. С Богом все возможно.

Электронная почта: thomascreditfirm@gmail.com
Томас Б. Доусон
Генеральный директор
Thomas Credit Firm
Архив записей в блогах:
Стою в аптеке. Прямо передо мной высокий брюнет средних лет, ...
Как изменилась наша жизнь за последние 10-15 лет, всего-то.          Нашла сейчас старые магнитофонные кассеты, что-то там записано полезное или личное семейное, а послушать не могу. Не могу посмотреть семейное видео 15 летней давности. Не на чем. Исчезли ...
Авиакомпания Red Wings три недели назад начала полёты из Екатеринбурга по региональным направлениям на своём новом SSJ100. Вторая машина пришла несколько дней назад, а завтра ждут третью в красной ливрее, с приходом которой число направлений увеличится до девяти. В планах на 2021 ...
Это цитата сообщения Прекрасно-Премудрая Оригинальное сообщение Тебя нет, но я... …по привычке завариваю две чашки кофе по утрам. …хочу крикнуть В«Милая, потри мне спинкуВ», стоя в душе. …иронично улыбаюсь, когда вижу твои ...
Оригинал взят у perfume007 в В Венесуэле грабят магазины. Много фото Оригинал взят у maxim_nm в В Венесуэле грабят магазины (фото). С интересном смотрю трансляции на ютубе — прямо сейчас в Венесуэле продолжаются протесты оппозиции против президента Николаса ...