Родом из детства: мат

experiment8or — 14.11.2013 Я совершенно не переношу мат, письменно и устно, а особенно - мат повседневный, мат как манера общения. Я отключаюсь, как электроприборчик: щелк - и восприятие не работает.  Сейчас модно бравировать матом, а я впадаю в ступор, если слышу или читаю мат.  Это детская травма много десятилетий назад.

Мое детское окружение не отличалось изяществом. Ощущение от детства у меня только одно: зима, снег, холод, багровый закат и тоска.  Отдаленная окраина-новостройка, лимитчицы и лимитчики, плюс население окрестных снесенных деревень. Наша многоэтажка была заселена именно этим народом, приехавшим за пропиской и квартирой. В школу я ходила именно с этими детьми. Половина парней из нашего класса сразу же после окончания села в тюрьму. Дотащить этих потенциальных преступников до армии - вот была цель школьной администрации. В институт поступил один мальчик из всего класса. Девочки тоже не отставали, просто у девочек другая повестка дня. Хотя девочки были успешнее, конечно, они вообще устойчивее.

Естественно, девочка-отличница из еврейской семьи выходила за дверь картиры, как в альтернативную реальность. Мат и алкоголь пропитывали  окружающую среду, обычно тесно переплетаясь. Под нечленораздельный мат я выходила из подьезда. Бессменный часовой, опухший от пьянства одноногий старик Галкин с костылем встречал каждого входящего и выходящего. С балкона первого этажа, в ватнике и в снег и в зной,  Галкин нес добровольную охранную вахту. Он что-то хрипел матом вслед, смысла было не уловить.

Пьяница-сосед Мордвинов этажом ниже, с покалеченной ногой, краснорожий,  с жидкими потными волосенками поливал матом окружающее пространство. Когда я входила с ним в лифт, он замолкал. Только теперь я оценила деликатность этого человека: без мата он не мог разговаривать вообще, а при ребенке материться нехорошо.

Нечленораздельно матюкались доминошники у подьезда. Мычал матом пьяница в сугробе, которого сердобольная бабка пыталась поднять, чтоб не замерз. Зверски матерились "трудные подростки" у мусоропровода на нашем этаже, под бряцанье гитары и звон бутылок. Мои одноклассники из семей гегемонов выражались вполне трехэтажно, даже будучи октябрятами.

Я как-то спокойно относилась к этой тоскливой реальности. Дети вообще все воспринимают без особого трагизма. Этот пейзаж эпохи развитого социализма существовал в параллельном измерении. Конечно, потом я стала понимать, что есть так называемые "элитные", "профессорские" дома, там интересные люди, увлекательное общение, там живут преподаватели, кандидаты наук, депутаты горсовета и даже один герой соцтруда. Но нашу  семью простых инженеров от элиты отделяла такая же социальная дистанция, как нас от тех несчастных пьяниц, которые поголовно все были простыми работягами.

Но тогда, конечно, никто в таких глобальных категориях не мыслил. Просто алкаш Мордвинов опять напился и сначала поорет на дочку и жену, а потом свалится прямо в подьезде у батереи, как-то так. Явление природы, как смена дня и ночи.

Да, так вот, мат окружал человека повсеместно, а дети везде ходили сами. Сегодняшней молодежи, а особенно в Америке, трудно себе представить, насколько в детстве мы были предоставлены самим себе. Я сидела дома одна с четырех лет. Ходила с ключом на шее с семи. И в магазин за продуктами меня стали посылать с восьми-девяти лет.

Магазин был недалеко, в семи минутах ходьбы. Но чтобы зайти в овощной отдел или в галанетерю, надо было завернуть за угол. А за углом было страшное. Там был ПИВБАР. Сразу за пивбаром начинался лесопарк, и море алкашей переливалось туда, в загаженные кусты. И не дай бог пройти мимо в дни получки.

Пивбар - это преддверие ада на земле. Мне приходилось лавировать через плотную вонючую толпу пьяных, качающихся или уже лежащих в грязном снегу отвратительных существ. Пьяницы мне тогда вообще людьми не казались. Отдельные элементы этой бурой массы пили из кружек, грызли воблу, блевали, мочились -  и все они матерились. Плотный матерный стон окутывал подступы к магазину.

Смысл до меня не доходил: только уже в достаточно взрослом возрасте я вдруг поняла, что матерные слова имеют физическое значение. Скорее, бессмысленные потоки сквернословия были последними позывными издыхающей внутри алкоголика души. Погибающий от пьянства индивидуальный мозг испускал матерный сигнал бедствия, который терялся в тысячеголовом мате толпы.

Но идти в магазин все же надо, и я проскакивала, втянув голову в плечи, между отдельными качающимися элементами. Надо отдать алкашам должное, никто за многие годы не сказал мне ни одного плохого слова. Они расступались, продолжая боромотать матерные цепочки слов, но это адресовалось себе и вселенной, а не испуганной девчонке.

Удивительно, но в этом аду у меня был знакомый и покровитель. Дядя Ваня, отец моей лучшей подруги, был (и сейчас он есть, дай бог ему здоровья) одним из главных алкоголиков нашего раёна. За спиной у него был рюкзак с пустыми бутылками, а рядом бежала ласковая черно-белая собачка, котрую потом алкоголики убили, зажарили и сьели.

Увидев меня дядя Ваня резво отделялся от толпы у пивбара и радостно кричал: "Здравствуй! Как дела, как школа? Вы с моей Наташкой лучшие подруги! И с папой твоим, Исааком Израилевичем, мы лучшие друзья! Мы еще с ним выпьем!  Как я рад тебя видеть! Передавай папке, как я его уважаю". Опустив глаза, я бормотала "Да дядя ваня передам дядя ваня"  и юркала в овощной отдел.

Алкоголик дядя Ваня действительно был хорошо воспитанным человеком. Он не сказал в моем присутствии ни одного матерного слова, никогда, а ведь я много лет действительно крепко дружила с его дочкой и часто бывала у них в квартире. Он прекрасно понимал, что мат - это плохо.

Поэтому когда устно и письменно матерятся хорошо образованные, благополучные, обеспеченные люди, элита, интеллигенция, и да, кошмарно - женщины!! - для меня это тоскливые позывные распада и тления. Это не бравада, не дань моде, это не средство художественной выразительности. За каждым матерным словцом мне видится безликий вонючий алкоголик, изрыгающий ругательства, смысл которых он давно не осознает.

Я знаю и понимаю, что в моменты эмоционального напряжения человек может взорваться матом. Это меня не задевает и не коробит. Я привыкаю к эпизодическим словам, они вошли в лексикон так, что и не отдерешь. Но плеваться матом обыденно, как стиль разговора, как стиль письма? За матерной словесной конструкцией для меня сразу же проступает лицо - нет, не лицо, а рожа потерявшего человеческий облик алкаша у пивбара. Это отвратительное, жалкое существо, почти лишенное души.

Он растерял все человеческие слова, а может, и не знал их? Невозможно же, чтобы он когда-то был маленьким, что его любила мама и бабушка, ему читали сказку о колобке и про курочку рябу, а он радовался и смеялся? Нет, он появился на свет уже взрослым, законченным, омерзительным алкоголиком и таким же и уйдет в свой алкогольный ад.

Вот, собственно, почему я не переношу мат. Все мы родом из детства, без идиллий и без иллюзий. То, что нас не убьет, делает нас сильнее.

 

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив