Родное средневековье. Витки спирали

l_eriksson — 11.11.2010 — Искусство
Питер Брейгель. Перепись в Вифлееме, 1566, Королевские музеи изящных искусств, Брюссель

Я люблю читать об этом времени. Конечно, в эпоху позднего средневековья жили авторы, которых может без больших усилий читать мой современник – Рабле, Сервантес, Шекспир. Да я и раннесредневековую литературу люблю. Да кто не помнит наизусть, например, образцов той же поэзии вагантов.
Но любимые книги о средневековье, как правило, были написаны позже. Мне понятнее (что неудивительно) – виденье средневековья из XIX века – Шарлем де Костером, Вальтером Скоттом, Робертом Льюисом Стивенсоном, Виктором Гюго, Марком Твеном.*
Средневековье в них реконструированное, это его опосредованный художественный образ. Тем не менее, образ этот, присутствующий во многих книгах, одновременно влекущий и зловещий.

Оно странное. И во многом напоминает мне время нынешнее. Иногда мне кажется, что с нашего витка спирали времени оно стало ближе. Чем, к примеру, таинственная, лучезарно-кровавая античность, бывшая ближе к современности ровно сто лет назад – в начале ХХ века.
Какие элементы сходства видятся мне?

Страшная разобщенность людей при как будто наличествующих объединяющих идеях. Бесконечное и порой бесцельное насилие, жестокость и войны. Страшный цинизм – не такой, как сейчас, а примитивный, нагло-прозрачный, как кривлянье гадкого испорченного ребенка, рядом с истинной светлой верой – наивной и по-детски чистой.

Торжество духа в искусстве. Тотальное торжество, принимаемое всеми. Сейчас это не так заметно, но совсем недавно было, когда идеи владели массами… Впрочем, безыдейного искусства нет и сейчас, иное – не искусство. Все безыдейное – это карнавал. Скоморошество, бесстыдное буйство – под страхом жестокой расплаты.
Что вернее обуздывает – инквизиция или СПИД?
Впрочем, болезни, которые свирепствовали тогда, были куда массовее и смертоноснее СПИДа.
Жизнь человека стоила очень дешево. Чувство тревоги, ожидание как своего, так и всеобщего конца приводило к тому, что с одной стороны – было полно юродивых, психика которых не выдерживала такого гнета, а с другой – человек говорил с Богом. Кто-то – как Брейгель, кто-то – как Босх.

И не надо было призывать «помнить о смерти», отвлечься от нее могло лишь что-то очень яркое и захватывающее. Потрясающей силы вера. Фанатичная, до истерики. Горячие страстные порывы в политике: одни Крестовые походы чего стоили – красивая кровавая героическая бессмыслица.
Праздники. По-настоящему радостные, бывшие отдушинами в трудах и буднях.
Искусство раннего средневековья напоминает подростковую деградацию стихийной детской свободы античности, «возрастную паршивость» подростков, знакомую преподавателям художественных школ.
Каждый отрок – средневековый человек. Каждый юноша – человек Ренессанса.

Сословный «суп» перемешивался редко, но глубоко и бурно. Социальные лифты действовали иначе, нежели сейчас, но они были, хотя декларировалось их отсутствие. (Точно так же сейчас декларируется их наличие, и то и другое – лишь пол-правды).

Эпоха, которую можно рисовать красными кострами инквизиции на черном фоне – сколько пылких и эмоциональных выдумщиц извели зазря, я бы точно была поджарена как ведьма – за одно мое ехидное выражение лица.
А можно нарисовать сияющими красками Брейгеля, его «Времен года».

Где-то там, в этой яркой и смутной эпохе, среди простых и прямодушных людей мне слышатся голоса моих друзей. А как иначе можно назвать людей, придумавших «Устав ордена вагантов», одно из любимых моих стихотворений (Перевод Льва Гинзбурга):

«Эй, – раздался светлый зов,
началось веселье!
Поп, забудь про часослов!
Прочь, монах, из кельи!»
Сам профессор, как школяр,
выбежал из класса,
ощутив священный жар
сладостного часа.
Будет ныне учрежден
наш союз вагантов
для людей любых племен,
званий и талантов.
Все – храбрец ты или трус,
олух или гений –
принимаются в союз
без ограничений.
«Каждый добрый человек, –
сказано в Уставе, –
немец, турок или грек,
стать вагантом вправе».
Признаешь ли ты Христа, –
это нам не важно,
лишь была б душа чиста,
сердце не продажно.
Все желанны, все равны,
к нам вступая в братство,
невзирая на чины, титулы, богатство.
Наша вера – не в псалмах!
Господа мы славим
тем, что в горе и в слезах
брата не оставим.
Кто для ближнего готов
снять с себя рубаху,
восприми наш братский зов,
к нам спеши без страху!
Наша вольная семья –
враг поповской швали.
Вера здесь у нас – своя,
здесь – свои скрижали!
Милосердье – наш закон
для слепых и зрячих,
для сиятельных персон
и шутов бродячих,
для калек и для сирот,
тех, что в день дождливый
палкой гонит от ворот
поп христолюбивый;
для отцветших стариков,
для юнцов цветущих,
для богатых мужиков
и для неимущих,
для судейских и воров,
проклятых веками,
для седых профессоров
с их учениками,
для пропойц и забулдыг,
дрыхнущих в канавах,
для творцов заумных книг,
правых и неправых,
для горбатых и прямых,
сильных и убогих,
для безногих и хромых
и для быстроногих.
Для молящихся глупцов
с их дурацкой верой,
для пропащих молодцов,
тронутых Венерой,
для попов и прихожан,
для детей и старцев,
для венгерцев и славян,
швабов и баварцев.
От монарха самого
до бездомной голи –
люди мы, и оттого
все достойны воли,
состраданья и тепла
с целью не напрасной,
чтобы в мире жизнь была
истинно прекрасной.
Верен богу наш союз
без богослужений,
с сердца сбрасывая груз
тьмы и унижений.
Хочешь к всенощной пойти,
чтоб спастись от скверны?
Но при этом, по пути,
не минуй таверны.
Свечи яркие горят,
дуют музыканты:
то свершают свой обряд
вольные ваганты.
Стены ходят ходуном,
пробки – вон из бочек!
Хорошо запить вином
лакомый кусочек!
Жизнь на свете хороша,
коль душа свободна,
а свободная душа
господу угодна.
Не прогневайся, господь!
Это справедливо,
чтобы немощную плоть
укрепляло пиво.
Но до гробовой доски
в ордене вагантов
презирают щегольски
разодетых франтов.
Не помеха драный плащ,
чтоб пленять красоток,
а иной плясун блестящ
даже без подметок.
К тем, кто бос, и к тем, кто гол,
будем благосклонны:
на двоих – один камзол,
даже панталоны!
Но какая благодать,
не жалея денег,
другу милому отдать
свой последний пфенниг!
Пусть пропьет и пусть проест,
пусть продует в кости!
Воспретил наш манифест
проявленья злости.
В сотни дружеских сердец
верность мы вселяем,
ибо козлищ от овец
мы не отделяем».

А у вас были средневековые друзья? В каких книгах, фильмах, историях?

* - средневековье русское, а также неевропейское (китайское, японское) – отдельная тема.

В сегодняшней френдленте - чудесный пост web-sweetheart.livejournal.com/194482.html  Cantiga 119  у web_sweetheart  - как музыкальная иллюстрация!

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив