«Разбитые в бесславной войне против русского народа». Уточнения и дополнения

В рамках антисоветской лжи, в которую наше общество погружено уже четвертое десятилетие, казачеству начала ХХ века отведена роль носителей некой квинтэссенции русского национального духа. Или что-то вроде этого. Потому, дескать, казачество и выступило против «антирусских» большевиков, которые, мол, именно по этой причине в силу ненависти к русскому народу направили на казачество всю свою ярость.
Чтобы в ложь поверили, она должна быть чудовищной, она должна полностью на 180 градусов переворачивать реальную картину бытия. Только тогда она станет для толпы «обыденной истиной». Вся антисоветская версия истории построена именно по этому геббельсовскому принципу.
Чтобы убедиться в лживости этой исторической концепции вполне достаточно обратиться к «первоисточникам». Например, к воспоминаниям генерала П. Краснова (1921 г.).
«Войско Донское было свободно от Красной гвардии. …Серая часть Круга, громадное большинство, стояло на принципе «без аннексий», «при свободном самоопределении народов», и самоопределилось в пределах земли войска Донского, не желая переходить его границы.
Атамана выбрала серая часть Круга. Эта серая часть Круга определенно говорила: «Что нам Россия? От нее нам были всегда лишь одни неприятности и обиды…»
Архив Русской революции (АРР). Т. 5, Стр. 234.
Основная часть донского казачества была настроена на отделение от России и на создание собственного государства. И это справедливо не только в отношении рядового казачества, но и в отношении казачьего генералитета.
Для атамана Каледина гражданской войной была лишь война на самом Дону между казаками и проживавшими здесь «мужиками». Войну Дона с большевиками он не считал гражданской, ибо он не считал Дон Россией.
Он пытался наскоро слепить что-то вроде искусственной «донской нации», примирив казаков и местных русских. Это знаменитый калединский «паритет»: в правительстве 7 казаков, 7 «мужиков» и 15-й атаман.
Но «мужики» сказали: мы против большевиков не пойдем.
А казаки сказали: мы одни против большевиков тоже не пойдем.
В результате Каледин застрелился.
Атаман Краснов продолжил самостийную линию предшественника с учетом отрицательного опыта Каледина.
«Вы посмотрите, какое войско Донское маленькое», - говорили Атаману серые донцы, - «может ли оно одно идти спасать Россию? Да и с какой стати, коли она сама спасаться не хочет… А на что добровольцы? Засели на Кубани, по Кисловодскам шатаются, а настоящей войны не хотят! …Атаману удалось добиться постановления Круга о переходе границы войска Донского…
Но это была мертвая буква. За границу шли не охотно.
- Пойдем, если и «Русские» пойдут, - говорили казаки».
АРР. Т. 5, Стр. 235.
Казаки прекрасно осознавали, что Советская власть – это «мужичья власть», власть русского простонародья, и освобождать «мужиков» от самих себя среди казаков охотников было мало.
Краснов слово «русские» ставит в кавычки, он, как бы, не соглашается с казаками в том, что они не считали себя русскими. Но сами казаки в массе своей обозначение себя русскими почитали за оскорбление. Они, конечно, не утверждали, что казачеству 140 тыс. лет или, что они выкопали Черное море, но о чем-то подобном «догадывались», ощущая свою исключительность и свое превосходство по отношению к «Руси лапотной».
Комментарий читателя к предыдущей статье. Из воспоминаний белого эмигранта, Д.Мейснера («Миражи и действительность»)
«Некоторые из них отрицали самую принадлежность казачества к русскому народу и извергали на Россию ушаты грязи. Некоторые поповы, стариковы, быкодоровы, колосовы и носители других подобных фамилий вдруг, к всеобщему недоумению и изумлению, оказывались совсем не русскими… Они на чистейшем русском языке, да другого они отродясь не знали, объясняли, что «Дон и Кубань совсем не Россия и что только большевистское насилие держит эти области в ее составе».
На самом деле так мыслили не «некоторые», а большая часть белого казачества. Просто в эмиграции в плотном окружении сторонников «единой и неделимой» не все выражали свое кредо откровенно.
«Русские» деникинцы летом 1918 года решительно настаивали на том, чтобы казаки шли на Москву. Сами-то они числом 2,5-7,5 тыс. идти никуда не могли.
П.Краснов.
«Академически генерал Лукомский и генерал Деникин, конечно, были правы. Донские казаки должны были умирать за свободу Родины. Но мог ли этого требовать Атаман, когда рядом Воронежские, Харьковские, Саратовские и т. д. крестьяне не только не воевали с большевиками, не освобождали этой Родины от них, но шли против казаков. Казаки отказывались выходить за пределы войска Донского. В полках были митинги протеста.
«Расстреливать виновных», - говорили Деникин и Лукомский. Но кто будет расстреливать, когда все войско солидарно с протестующими. Почему же Деникин и Лукомский не мобилизовали население Ставропольской губернии и Кубанского войска и не создали свою Русскую Армию, которая пошла бы вместе с казаками? Почему же они держались принципа добровольчества? Да потому, что, когда мобилизовали, то мобилизованные передавались красным и уводили с собой офицеров».
АРР. Т. 5, Стр.241.
«Иногородняя», т. е. «русская» часть населения Кубани, Ставрополья, Дона, в массе своей «кадетов» не выносила и была настроена большевистски. Даже кубанские и донские казаки частично пошли с большевиками. Именно поэтому Добровольческая «армия» и не могла выйти за рамки небольшого офицерского отряда. Даже здесь, на Юге, у нее не было под ногами твердой почвы.
И далее.
«Несмотря на всю свою силу почти самодержца, Атаман чувствовал себя бессильным. Перейти границы войска Донского, это значило из народной войны сделать войну гражданскую, завоевательную в лучшем случае, идти ради добычи, ради грабежа».
АРР. Т. 5, Стр.235.
Все верно. Никаких иных мотиваций идти на север против большевиков у казаков на тот момент не было, и быть не могло.
«Что нам Россия? От нее нам были всегда лишь одни неприятности и обиды…»
В «лучшем случае» идти можно было «ради добычи и грабежа».
Говоря о предводителе кубанцев, генерале Покровском, Краснов прямо пишет:
«Характера он был решительного и в основу войны положил грабеж... Когда соединенный Доно-Кубанский отряд переходил весною 1918 года снова в Кубанскую область, генерал Покровский до основания взорвал фундаментальный железнодорожный мост через реку Кубань лишь для того, чтобы донцы не перешли в Кубань и не стали там требовать своей части добычи.
Пока в его отряд входили Донские части, между Кубанцами и Донцами были постоянные споры из-за добычи».
АРР. Т. 5, Стр.256.
Все верно, добыча – это святое.
«Покровский и Шкуро нравились кубанцам. Они отвечали и духу Добровольческой армии – духу партизанскому.»
АРР. Т. 5, Стр.257.
Нельзя не сказать, что отмеченная грабительская «партизанщина» была тем немногим, что по-настоящему роднило казаков и «добровольцев», ибо противоречия между «кадетами» и казаками носили достаточно острый социально-психологический характер.
С одной стороны казаки, как часть народа (пусть и весьма обособленная), испытывали отчуждение от «кадетов», как оторванной от жизни беспочвенной интеллигентщины, с другой стороны, они не принимали их как «русских» (хотя бы по лозунгам и претензиям), то есть как «не казаков».
В результате Деникин со своей миниатюрной чисто офицерско-интеллигентской «армией» в определенном смысле оказался заложником этого не особо родного для него казачества. Даже оперативно он стал не волен в своих действиях, поскольку изначально был тесно связан с кубанцами, которые численно превышали его «русскую» армию в разы.
Например, Краснов предлагал Деникину идти на Царицын, дабы замкнуть полукольцо против большевиков.
«- Я ни за что не пойду на Царицын, - сказал категорически Деникин, - потому что там мои добровольцы могут встретить немцев. Это невозможно.»
АРР. Т.5. С.201.
Что бы там не базлали деникинцы, а вести войну с немцами они и не могли, и не хотели. Но главное заключалось в другом.
«Генерал Алексеев поддержал Деникина… Кубанцы из своего войска никуда не пойдут, а Добровольческая армия бессильна что-либо сделать, так как в ней всего около 2500 штыков.»
АРР. Т.5. С.201.
Вот и весь расклад.
Без казаков Деникин – ничто.
А казакам «единая и делимая» на хрен не сдалась.
Военные мотивации казачества имели мало общего с мотивацией «кадетов».
Однако сама «партизанская» психология казачьей массы не могла не окрасить дополнительно и беспочвенную по сути дела идеологию горстки интеллигентно-буржуазного класса в погонах.
Тот же генерал П. Краснов отмечал, что с уходом из жизни многих генералов, стоявших у истоков движения, таких, как Марков или Дроздовский, Деникина все больше начали окружать авантюристы и полубандиты вроде Покровского и Шкуро.
Чтобы не создавалось впечатление, будто выводы делаются с опорой на мнение одного только генерала П. Краснова, послушаем его «антагониста» – А. Деникина.
«Военная добыча стала для некоторых снизу одним из двигателей, для других сверху — одним из демагогических способов привести в движение иногда инертную, колеблющуюся массу.»
Антон Иванович лукавит. Не стала иногда, а была основным двигателем изначально.
«О войсках, сформированных из горцев Кавказа, не хочется и говорить. Десятки лет культурной работы нужны еще для того, чтобы изменить их бытовые навыки...»
Говорить «деду Антону» об этом не хочется, зато «освобожденные» добровольцами рассказывали в подробностях, в том числе и в эмиграции.
Мы тоже говорить о них здесь не будем, хотя одного этого разговора достаточно было бы, чтобы умыть «булкохрустов» с их примитивными штампами об ужа-а-а-асно «русских добровольцах».
«Если для регулярных частей погоня за добычей была явлением благоприобретенным, то для казачьих войск — исторической традицией, восходящей ко временам Дикого поля и Запорожья, прошедшей красной нитью через последующую историю войн и модернизованную временем в формах, но не в духе. Знаменательно, что в самом начале противобольшевистской борьбы представители «Юго-Восточного союза» казачьих войск в числе условий помощи, предложенной Временному правительству, включили и оставление за казаками всей «военной добычи» (!), которая будет взята в предстоящей междоусобной войне...
Соблазну сыграть на этой струнке поддавались и люди, лично бескорыстные. Так, атаман Краснов в одном из своих воззваний-приказов, учитывая психологию войск, атаковавших Царицын, недвусмысленно говорил о богатой добыче, которая их ждет там... Его прием повторил впоследствии, в июне 1919 года, генерал Врангель...»
Итак, еще летом 1917 года представители «Юго-Восточного союза» казачьих войск (прообраз независимой казачьей конфедерации, возникший сразу после Февраля) прямо говорили о праве на «военную добычу» (!), которая будет взята в предстоящей междоусобной войне... Восклицательный знак в скобках поставил сам Деникин. И сам Деникин, прекрасно понимая все это, повел на центральную Русь армию грабителей с периферии.
Причем добивался он этой возможности при содействии Антанты долго и упорно, ибо изначально казаки на Москву идти не желали, и основным мотивом мог быть именно грабеж.
Бело не в том, что люди вроде Врангеля «поддавались соблазну». На самом деле иных способов привести в движение «инертную, колеблющуюся массу» попросту не было.
Деникин сам во всем признается, поскольку на момент написания «Очерков» все это было хорошо известно. Это наши нынешние «умники» спустя 100 лет абсолютно уверены в святости «белых героев».
«Когда в феврале 1919 года кубанские эшелоны текли на помощь Дону, то задержка их обусловливалась не только расстройством транспорта и желанием ограничить борьбу в пределах «защиты родных хат...». На попутных станциях останавливались перегруженные эшелоны и занимались отправкой в свои станицы «заводных лошадок и всякого барахла...»
«Я помню рассказ председателя Терского Круга Губарева, который в перерыве сессии ушел в полк рядовым казаком, чтобы ознакомиться с подлинной боевой жизнью Терской дивизии.
— Конечно, посылать обмундирование не стоит. Они десять раз уже переоделись. Возвращается казак с похода нагруженный так, что ни его, ни лошади не видать. А на другой день идет в поход опять в одной рваной черкеске...
И совсем уже похоронным звоном прозвучала вызвавшая на Дону ликование телеграмма генерала Мамонтова, возвратившегося из тамбовского рейда:
«Посылаю привет. Везем родным и друзьям богатые подарки, донской казне 60 миллионов рублей, на украшение церквей — дорогие иконы и церковную утварь...»
Скажете, церкви грабили? Ну, не будьте так строги…
Говорят, мамонтовский обоз с награбленным растянулся на 60 км.
Грабили не только церкви, но и промышленные предприятия.
Ген. Лукомский свидетельствовал:
«Командование армии… считало, что все, что захвачено, принадлежит по праву «военной добычи» данной армии (Донское командование перевозило к себе на Дон даже станки с заводов не Донской области).
АРР. Т6. С.153.
А вот и художественная зарисовка.
«— С фронта? — спросил Григорий.
— Что там было! Казачки́ и офицеры огрузились добром! — хвастливо рассказывал Семак. — Я и в Балашове побывал. Взяли мы его и кинулись перво-наперво к железной дороге, там полно стояло составов, все путя были забитые. В одном вагоне — сахар, в другом — обмундирование, в третьем — разное имущество. Иные из казаков по сорок комплектов одежи взяли! А потом, как пошли жидов тресть, — смех! Из моей полусотни один ловкач по жидам восемнадцать штук карманных часов насобирал… А перстней и колец у него оказалось — не счесть! На каждом пальце по два да по три…
Григорий указал на раздутые переметные сумки Семака, спросил:
— А у тебя что это?
— Так… Разная разность.
— Тоже награбил?
— Ну, ты уж скажешь — награбил… Не награбил, а добыл по закону. Наш командир полка так сказал: «Возьмете город — на двое суток он в вашем распоряжении!» Что же я — хуже других? Брал казенное, что под руку попадалось… Другие хуже делали.
— Хороши вояки! — Григорий с отвращением оглядел добычливого подхорунжего, сказал: — С такими подобными, как ты, на большой дороге, под мостами сидеть, а не воевать! Грабиловку из войны учинили! Эх вы, сволочи! Новое рукомесло приобрели! А ты думаешь, за это когда-нибудь не спустят шкуры и с вас и с вашего полковника?
— За что же это?
— За это самое!
…Семак насмешливо улыбнулся, сказал:
— Да они сами такие-то! Мы хучь в сумах везем да на повозках, а они цельными обозами отправляют.
— А ты видал?
— Скажешь тоже — видал! Сам сопровождал такой обоз до Ярыженской. Одной серебряной посуды, чашков, ложков был полный воз!
— Чей же это генерал? — щурясь и нервно перебирая поводья, спросил Григорий.
Семак хитро улыбнулся, ответил:
— Позабыл его фамилию… Да ты зря ругаешься, Григорий Пантелевич. Истинная правда, все так делают! Я ишо промежду других, как ягненок супротив волка; я легонечко брал, а другие телешили людей прямо середь улицы, жидовок сильничали прямо напропалую! Я этими делами не занимался, у меня своя законная баба есть, да какая баба-то: прямо жеребец, а не баба! Нет-нет, это ты зря на меня сердце поимел. Погоди, куда же ты?
Григорий кивком головы холодно попрощался с Семаком.»
* * * * *
Впрочем, вернемся от чистого криминала к политике.
Донской историк А.Венков, ни в коей мере, не будучи симпатизантом большевиков, утверждает, что изначально никаких особых предубеждений против казаков у большевиков не было, и никаких специальных антиказачьих мероприятий они не готовили.
Органы советской власти именовались так: Советы рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. И так они именовались до конца Гражданской войны. Большевики изначально рассматривали казачество как особую социально-экономическую группу, имеющую полное право на существование в рамках советской системы. Они сразу же ввели казаков в исполнительные органы власти. Во ВЦИК был создан казачий комитет, позднее казачий отдел.
Ну, не нужна была самим большевикам лишняя свара!
На Дону и на Кубани вполне хватало горючего материала в виде острейших противоречий между казаками и «мужиками», противоречий, возникших задолго до революции. Крестьяне на Дону (равно как и на Кубани) имели в 4 раза меньше земли, но получали с нее доход такой же, как и казаки, то есть они хозяйствовали вчетверо эффективнее. И, конечно, лозунг «земля тем, кто ее обрабатывает», в их сознании означал земельный передел.
Эти противоречия взорвали жизнь Дона (как и Кубани) сразу же в начале 1918 года в виде ожесточенных и кровавых столкновений. Никакой радости от этого большевики испытывать не могли - одну только головную боль.
В этой ситуации они вынуждены были однозначно встать на сторону крестьянства, которое составляло 80% жителей страны (а казаки – всего 4%), и на которое большевики в целом опирались. Хорошего для большевиков в этом было мало, ведь конфликт «мужиков» с казаками определенно толкал последних в объятия кадетов, и беспочвенные добровольцы в известном смысле обретали на юге страны почву под ногами, пусть даже и такую шаткую, как казачество.
По словам историка Венкова, к августу-сентябрю 1918 года подавляющее большинство красноармейских частей, состоявших в основном из крестьян, через своих представителей Сталина и Ворошилова четко и ясно заявили: наши красные бойцы считают, что никакого мира с казаками быть не может, что пока казачье не раздавим окончательно, мира на Дону не будет.
То есть внизу началось грандиозное противостояние, и в результате возникло настолько мощное низовое давление на большевиков, что оно похоронило их первоначальные планы интеграции казачества в советскую систему.
Исходно казаки прекрасно понимали неравенство сил и оттягивали окончательный разрыв с большевиками до последнего.
И большевики, по мнению Венкова, тоже шли казакам навстречу в той мере, в какой могли себе это позволить. В марте 1918 года на Дону была создана советская казачья республика с коренными казаками во главе. Однако острота противостояния между казаками и мужиками взорвала ситуацию буквально через считанные недели и привела к созданию чисто казачьей антисоветской и антирусской государственности под началом атамана Краснова.
Но даже после этого большевистским руководством был подготовлен декрет о создании Походного Круга донских казаков, который должен был представлять казаков, ушедших с красными (они составляли 18% среди донских казаков и вдвое больше среди кубанских). Походный Круг должен был выполнять функцию «правительства в изгнании», то есть функцию правильного просоветского казачьего правительства – в противовес неправильному, антисоветскому. И даже осенью1918 года были попытки этот Круг собрать. Но тогда же в сентябре уже взяло верх настроение 10-й армии, оборонявшей Царицын, (и не только ее), согласно которому мира с казаками быть не могло.
И, если уже в начале 1919 года после издания грозного циркуляра «о расказачивании» на Верхнем Дону за несколько недель, по утверждениям того же Венкова, было расстреляно всего 300 казаков, то, следовательно, большевики (центральная власть) всеми силами сдерживали ответную репрессивность мужиков-иногородних по отношению к казакам.
И, следовательно, грозные циркуляры издавались, с одной стороны, ради удовлетворения претензий одних («мужиков») и, с другой стороны, для предостережения и устрашения других (казаков). Хотя немногим позднее и эта политика была признано ошибочной, как излишне репрессивная.
Что предшествовало «расказачиванию» начала 1919 года на Верхнем Дону?
П. Краснов:
«Атаман вступил в управление войском вскоре после Каледина, которого погубило доверие к крестьянам, знаменитый «паритет». Дон раскололся в это время на два лагеря – казаки и крестьяне. Крестьяне за малым исключением были большевиками. Там, где были крестьянские слободы, восстания против казаков не утихали. Таганрогский округ, слободы Орловка и Мартыновка 1-го Донского Округа, города Ростов и Таганрог, слобода Батайск были залиты казачьей кровью в борьбе с крестьянами и рабочими».
Генерал лукавит. Конечно, кровь лилась с обеих сторон. Однако казаки были профессиональными воинами, способными на военную самоорганизацию. Кроме того, действия их карательных отрядов, прекрасно вооруженных, были организованы донской государственностью. Поэтому залиты кровью были, скорее, именно мятежные территории компактного проживания рабочих и крестьян, вооруженных, как и всякие повстанцы, не лучшим образом, но, главное, не имевших такого военного навыка и опыта организации, какими обладали казаки карательных отрядов.
И можно лишь поражаться тому, что, когда в начале 1919 года казаки Верхнего Дона оказались во власти иногородних, «ответка» со стороны «мужиков» в период «циркуляра о расказачивании» была до такой степени слабой. Хотя, конечно, центральная власть не могла уследить за всем, что творилось на местах. И зачастую именно «творилось».
П.Краснов:
«Попытки ставить крестьян в ряды донских полков окончились катастрофой. Крестьяне изменяли казакам, уходили к большевикам и насильно на муки и смерть уводили с собой донских офицеров. Война с большевиками на Дону имела характер уже не политической, или классовой борьбы, не гражданской войны, а войны народной, национальной».
Здесь атаман прямо признает, что считает казаков отдельной нацией.
«Казаки отстаивали свои казачьи права от Р у с с к и х. Атаман, являясь ставленником казаков, не мог с этим не считаться. Он не мог допустить и мысли о каком-либо паритете, потому что это погубило бы Дон, погубило бы все дело».
Разрядка Краснова. Любил атаман использовать прописные буквы для усиления смыслов.
Ну, и мы капслоком пользоваться умеем. У Краснова все сказано открытым текстом: КАЗАКИ ПРОТИВ РУССКИХ.
«Руки прочь от нашего казачьего дела – те, кто проливал нашу казачью кровь, те, кто злобно шипел и бранил казаков. Дон для донцов!»
«Мы завоевали эту землю и утучнили ее кровью своею, и мы, только мы одни, хозяева этой земли».
Вас будут смущать обиженные города и крестьяне. Не верьте им. Помните, куда завел атамана Каледина знаменитый паритет. Не верьте волкам в овечьей шкуре. Они зарятся на ваши земли и жадными руками тянутся к ним. Пусть свободно и вольно живут на Дону гостями, но хозяева только мы, только мы одни… Казаки!»
АРР. Т.5. С.221
Как именно «свободно и вольно» жили иногородние на территории казачьих войск до революции – хорошо известно, отсюда и ненависть иногородних к казакам, а ведь тогда эти территории были частью империи. Можно представить себе, насколько «свободнее и вольнее» жилось бы русским в совершенно независимом казацком государстве!
Краснов:
«Большевизму Атаман противопоставил шовинизм…»
АРР. Т.5. С.204.
Коротко и ясно.
И ведь это признание дорогого стоит!
Большевизму можно было противопоставить только шовинизм национальных окраин, вернее, все, что можно было превратить в окраинный «шовинизм», то есть, говоря современным языком – в русофобию.
Такова была логика истории.
Таков был порядок вещей.
Вот почему, начиная с весны 1917 года, генералы деникино-корниловского пула активно занимались «национализацией» армии, т. е. растаскивали ее по «национальным квартирам», уделяя особое внимание при этом созданию украинской армии, искусственно украинизируя многочисленные дивизии и целые корпуса. Им нужна была антисоветская опора, и они ничуть не задумывались о последствиях создания национальных государственностей даже там, где их отродясь не было.
И понятно, почему Советы, по словам Деникина, буквально «восстали» против украинизации армии, потребовали ее прекратить и раскассировать уже созданные части. Советы понимали, что именно им придется разгребать это кадетское дерьмо.
И придя к власти, большевики первым делом повели вооруженную борьбу с ближайшими сепаратистами – с Доном Каледина и с УНР, которые, между прочим, заключили между собой союз против РСФСР.
В реальной истории все было с точностью до «наоборот» по сравнению с тем, что более 3-х десятилетий вдалбливает в общественное сознание антисоветский официоз.
И совершенно бесполезно стучать по толоконным лбам многочисленной армии всевозможных «православных Михеевых» (речь не о человеке, а о явлении), с пеной у рта вещающих о большевиках, якобы разваливших РИ (!), которые к тому же использовали для этого «национальный вопрос» (!).
Они, как представители определенного идеологического пула, последовательно «исполняют похоти отца своего».
* * * * *
И донской Атаман Краснов, и атаман Кубанского казачьего войска Филимонов в один голос утверждают: Деникин во взаимоотношениях с казачеством рубил сук, на котором сидел.
На самом деле все обстояло одновременно и сложнее и проще.
Противостояние с русским народом – вот единственное, что объединяло кадетов с казаками, и больше внутри этого «единства» не было ничего общего.
Летом 1919 года представители Кубанской Рады на случай поражения кадетов заключили в Париже договор с Конфедерацией горских народов Кавказа. Деникин объявил этот договор предательством, и генералы Покровский и Врангель произвели на Кубани переворот. Несколько видных деятелей Рады выслали в Константинополь, а одного (Калабухова, кстати, не расстриженного священника) повесили.
С этого момента кубанцы начали покидать Добровольческую армию эшелонами. За ними потянулись и донцы.
Кубанский атаман Филимонов:
«Шестого и седьмого июня 1919 года в Екатеринодаре проходил съезд представителей главного командования и казачества. В совещании участвовали: Деникин, Романовский, Драгомиров, Лукомский, атаманы казачьих войск… Присутствовали также председатели Донского, Кубанского и Терского правительств.
На этом совещании Деникин ребром поставил нам вопрос:
- С Русью ли идем мы, представители казачества, или против Руси?»
АРР. Т.5 С.323.
Нет, вы только вдумайтесь в это?
Главнокомандующий ВСЮР, которым и существовать-то под его началом осталось немногим более полугода, так и не разобрался в простом вопросе: с Русью идут 90% реального боевого состава его ВСЮР, или они идут против нее?
Если такой вопрос задает главнокомандующий, то, следовательно, он понимает – казаки идут против Руси, но при этом он хочет услышать от них прямо противоположное.
Ведь они идут вместе с ним (пока), и он без них – ничто.
Если казаки на самом деле шли против Руси, то только потому, что против нее шли и сами кадеты. Просто кадеты при этом существовали в своем кадетском понятийном зазеркалье.
По свидетельству того же Краснова, который смотрел на вещи более трезво, Добровольческая армия была армией не народной, а интеллигентской, офицерской, «повернутой» на верности «великим западным демократиям», которых Краснов считал историческими врагами России, прежде всего, Англию, что дополнительно усиливало его неприязнь к англоману Деникину.
Он же утверждал, что Деникин вел не национальную войну за возрождение России, а войну классовую за господство над народом беспочвенного интеллигентно-буржуазного слоя. (В отличие от казаков, которые, по мнению Краснова, в качестве маленькой гордой нации вели справедливую «национальную войну» против РУССКИХ.)
Как выражался сам атаман, Деникин вел войну «господ» и «буржуев» против «рабочих и крестьян (пролетариата)», сиречь против народа, а потому проигрыш Деникина, по мнению Краснова, был предопределен.
Что касается Краснова, то его решительное неприятие большевизма при ясном понимании, что большевизм был глубинным народным движением, позднее естественным образом привело его к концепции неполноценности русского народа в противоположность казачеству, как якобы «арийской нации». Это в свою очередь закономерно закончилось для атамана вполне справедливым суровым приговором Военной коллегии Верховного суда СССР.
Но, если говорить прямо, Деникины-Ильины-Шмелевы и пр. по большому счету ничем не лучше.
Не лучше - это, как минимум.
«Разбитые в бесславной войне против русского народа» - эта шолоховское сентенция к кадетам относится даже больше, чем к казакам.
А о политических симпатиях к движениям эпохи гражданской войны, господствующим в нашей стране последние десятилетия, ничего случайного быть не может.
Это однозначный маркер.
|
</> |