Расстрел русских добровольцев Иностранного легиона во Франции в 1915 г.

mil_history — 25.11.2025 3 августа 1914 года, после начала Первой мировой войны, правительство Франции издало специальное постановление, в соответствии с которым, начиная с 21 августа, иностранные граждане и подданные могли добровольно поступать на военную службу. Подданные Российской империи, постоянно или временно проживавшие во Франции и сопредельных странах, стали записываться добровольцами в Иностранный легион. По состоянию на 1 января 1915 года среди волонтёров Легиона было 3 393 человек, указанных как русские; в количественном плане больше было только итальянцев (4 913 человек).

Маршевое подразделение Иностранного легиона перед выступлением на Западный фронт, 1914.

Волонтёры легиона были направлены в специально сформированные двухбатальонные маршевые полки, которым и выпало воевать в Европе. Каждый из полков был сформирован на основе одного батальона уже существовавшего Иностранного полка, а другой батальон набирался из иностранных добровольцев, записавшихся в Легион. Так появились 1-й маршевый полк 1-го Иностранного полка и 2-й маршевый полк 2-го Иностранного полка (1er и 2e Régiment Etranger d'Infanterie de Marche). Волонтёры Иностранного легиона сражались на Западном фронте и на Балканском театре военных действий, неся большие потери.
Военный атташе при русском посольстве в Париже граф Алексей Игнатьев писал, что на второй год войны группа русских добровольцев, вступивших в Легион, подняла бунт против французских унтер-офицеров, обвинив их в жестоком обращении с рядовым составом. Этот бунт был быстро подавлен, а его зачинщики были приговорены полевым судом к расстрелу. Документы свидетельствуют, что 22 июня 1915 года были расстреляны девять волонтёров; из расстрелянных только один человек не был русским подданным.

ПОДБОРКА МАТЕРИАЛОВ:
Оценка положения российских добровольцев в Иностранном легионе русской эмигрантской прессой времен Первой мировой войны ("К казни русских волонтеров во Франции письма, статьи и материалы". Издание Женевской группы содействия «Нашему Слову». Женева, 1915):
"Иностранный легион занимает исключительное место. Состоящий из «сорвиголов», преступников, воров, педерастов, развратников, отбросов общества, он прошел специальную военную выучку в Африке. И вот сюда-то, в этот уголовный мир мародеров и искателей приключений, кинули русскую эмиграцию, людей с высоко развитой душевной организацией, пришедших на поля битв из-за идейных побуждений, кинули, вопреки всем обещаниям и декларациям.

"Классические" иностранные легионеры на корабле, перебрасывающем их во Францию. И малый, и старый, кто в зуавской куртке, кто в "кепи блан", кто в феске, некоторые с такими физиономиями - только жуликов играть во французском детективном кино! С подобной публикой пришлось сосуществовать в траншеях русским добровольцам.

И уже с первых дней стали приходить письма, одно безотраднее другого… «Никогда я не переживал такие унижения, даже в то время, когда был в Орловской каторге!» — писал, например, в «Гуерре Социале» один из русских легионеров. «Если нас не переведут из этого ада, обезличившего нас, создавшего атмосферу морального самоубийства, дело кончится кровью», — писал в частном письме другой… «Нас попрекают казенным пайком, над нами издеваются, что мы — беглые каторжники, что мы пришли сюда только за тем, чтобы обеспечить наши семейства, которые дохли от голода» — вот основной тон в этих раздирающих душу письмах. С каждым днем нарастали новые конфликты и росло взаимное озлобление. Зимой нынешнего года дело дошло до того, что 42 человека из «республиканского отряда» (подразделение русских добровольцев, созданное при содействии французских социалистов) были пригнаны с передовых позиций в Орлеан, откуда власти намеревались их отправить в виде наказания в Африку. Дело уже тогда пахло кровью…"

Письмо солдат - русских подданных 2-го Иностранного полка видному деятелю социалистического движения Г.В. Плеханову (опубликовано: Издание Женевской группы содействия «Нашему Слову». Женева, 1915):
«Товарищ! Мы, группа русских волонтеров, обращаемся к Вам, как к человеку, которому интересы наши не чужды, который принимает к сердцу всякую обиду, нанесенную нам, и главное, который за всякую такую обиду имеет мужество потребовать должного объяснения. Вы великолепно знаете, по всей вероятности, историю нашего вступления в «ряды французской армии». Мы пошли в Легион. Трудно передать Вам все то, что мы перестрадали за эти 11 месяцев пребывания в нем. Мы находимся на фронте 9 месяцев, провели всю зимнюю кампанию, переносили голод, холод, всякие другие физические страдания. Все эти невзгоды мы встречали с замечательной стойкостью.

Иностранные легионеры в траншеях Западного фронта, судя по обмундированию довоенного образца - 1914 или 1915.

Но чего мы пережить не могли и против чего мы часто восставали — это были нравственные страдания. Нас здесь встретили словами: «Вы пришли сюда есть похлебку, вы — дезертиры, поступили в волонтеры, чтобы избежать каторги, которая Вас ждала» — вот образчики тех речей. Насмешки, надругательства, оскорбления самого низкого сорта — вот участь волонтеров вообще и русских — в частности. Да и не могло быть иначе. Все наши начальники — от офицеров включительно до капралов — вышли из дисциплинарных батальонов, привыкшие встречаться с необузданной волей дисциплинарцев. Они-то и решили априори, что имеют дело с каким-то сбродом, и с волонтерами стали обращаться, как с таковым. Такое существование мы влачили целых 11 месяцев, забывая всякие чувства человеческого достоинства, ибо все это мы переносили, редко возражая. Но вот 21 числа сего месяца по новому стилю произошел случай, который заставил нас содрогнуться. Кровь застывает в жилах при одной мысли о той вопиющей несправедливости, вопли о мщении которой доходят до самого неба и свидетелями которой являемся мы. Мы бессильны. Мы ничего не можем сделать. Обращаемся к Вам за помощью. Ночью 17-го числа сего месяца мы, т.е. батальон Р 2-го иностранного полка, прибыли в местечко С., где мы и расположились лагерем, после 20-километрового марша, мы переменяли сектор. На следующий день солдаты, за все эти 9 месяцев редко видевшие какую бы то ни было деревушку, хотели воспользоваться пребыванием в ней и, рассыпавшись по всем улицам этого местечка, устремились за разного рода покупками, за вином, главным образом. Но вдруг выходит приказ, что солдатам запрещается покупать вино и тот, кто будет пойман при этом, будет арестован. Так как такие приказы издавались довольно часто и редко кто на них обращал внимание, то публика и на этот раз это проигнорировала. Вино продолжали продавать, а солдаты — покупать. Но, как это часто бывает, вина, которое продавалось нарасхват, стало скоро не хватать, и оно сделалось даже редким, и вот на улицах стали появляться кто в одиночку, кто парой солдаты с бидонами, разыскивающие этот драгоценный, хоть на минуту отрывающий нас от грустной действительности напиток. Между ищущими вино находились Кононов и Каск, оба — 2-й роты. Оба они были навеселе, но ни в коем случае не пьяны. Доказательством этого служит тот факт, что Кононов, который должен был получить деньги и который имел «мандат», представившись в таком виде лейтенанту с просьбой выдать взаймы немного денег, получил бумажку в 20 франков, коих в пьяном виде не получил бы. С этой-то бумажкой, захватив несколько бидонов, они отправились на розыски. Они хотели наполнить и остальные бидоны. В поисках вина они очутились около караульного помещения. Начальник караула, сержант Баррас, бывший аджудан (старшина), разжалованный за побои, которыми он щедро угощал своих подчиненных, находился как раз в соседнем домике с другими сержантами. При звуках рояля он, караульный начальник, и остальные сержанты устроили попойку. Привлеченные звуками рояля, Кононов и Каск приблизились к тому месту. Узнав, что здесь можно достать вина, они попросили наполнить остающиеся порожними бидоны. Но тут выскочил сержант Баррас. Выпив один из полных бидонов, он подзывает 6 человек из караула и велит арестовать Кононова и Каска. Никакие протесты не помогли. Не помогло и сопротивление. Их силой повели в караульное помещение и оставили в садике, находящемся при домике караульного помещения и который был отделен от улицы железной решеткой. Злоба закипела в более впечатлительном Кононове. Он разразился упреками по адресу сержанта Барраса и легионеров вообще. Более рассудительный Каск стал умолять сержанта Барраса отпустить их в роту. Но Баррас об этом и слышать не хотел. Кононов продолжал шуметь. Привлеченные шумом, два его товарища из того же русского взвода, Киреев и Элефант, приблизились к решетке и спросили, в чем дело. Без всяких разговоров Баррас велел и их арестовать под тем предлогом, что Киреев — без шинели, в мундире.

Шинель и мундир легионера 1-го Иностранного полка с Западного фронта, 1914-15. Исторические экспонаты.

Несмотря на сопротивление, им пришлось разделить участь своих товарищей. Начался еще больший шум. По адресу Легиона стали раздаваться упреки. Давно накипевшая злоба выплеснулась наружу. Все пережитые обиды и оскорбления, все пережитые страдания, все надругательства, которым они подвергались, стали принимать окраску настоящего унижения и предательства со стороны «союзников». Раскрасневшийся под влиянием выпитого вина, которое начало теперь делать свое дело, они, бессильные, наполовину по-русски, наполовину по-французски старались излить свою злобу за прежние обиды. Их пробовали унять. Они просили отпустить их в роту. Сержант Баррас только усмехался. Они потребовали своего лейтенанта. Последний явился. Все они, весьма вежливо и тихо, стали объяснять, почему их арестовали. Дело клонилось к концу… Но тут приходит командант (командующий офицер). Лейтенант Марокини желает ему объяснить, в чем дело. То же самое хотели сделать Кононов, Каск, Элефант и Киреев. Но командир батальона, без всяких разговоров, обращается к Баррасу: «Что, бунт?» — «Да», — коротко отвечает тот. «Связать их!» — грозно скомандовал он и ушел. Послали за поддержкой, ибо 15 человек против 4 оказалось слишком мало, чтобы с ними справиться. Помощь Баррас взял из караула 3-й роты, 12 человек. Среди них был поляк Адамчевский. Узнав, в чем дело, он потребовал заменить его другим, говоря, что он ничего не сумеет сделать против своих товарищей. Ему пригрозили полевым судом. Недолго думая, он бросил свою винтовку и патронташ и, перескочив в один миг железную решетку, присоединился к своим товарищам. Послали за веревками. Несмотря на отчаянное сопротивление, их все-таки связали. Тут нам пришлось увидеть картину, которая своим безобразием и зверством превосходит всякое человеческое понимание. Сержант Баррас набросился на лежавшего на земле, головой на камнях, связанного по рукам и ногам Кононова и колотил его до тех пор, пока у этого последнего не было сил кричать. Потом самые близкие товарищи не могли его узнать. Лейтенант Сандрэ, пришедший сюда, поскольку его рота была на карауле, известный своей жестокостью педераст, приблизился к окровавленному Адамчевскому из его же роты. В то время, когда тот стонал от боли, Сандрэ наносит ему удар каблуком по голове с такой силой, что кровь ручьем начала течь из уха и рта. Когда санитар хотел было приблизиться и сделать ему перевязку, лейтенант Сандрэ не только не разрешил этого сделать, но и прогнал его прочь, предварительно пригрозив подвергнуть его той же участи, которой подверглись и «бунтовщики». Лежавшему около Адамчевского Каску он наносит удар носком сапога в голову. Не забудьте, что все пятеро были связаны по рукам и ногам до такой степени, что не могли сделать и малейшего движения. Но это не все. Когда лейтенант Сандрэ ушел, сержант Баррас хотел похвастаться своими легионерскими способностями. Он раздел Киреева догола и позволил себе разные грубые штуки с некоторыми частями его тела, облил его всего холодной водой. Наконец, схватив громадный и грязный кусок тряпки, он сунул ему его в рот и, помогая себе палкой, Баррас толкал ее все дальше и дальше в глотку. Казалось, он хотел его задушить. Все эти надругательства продолжались до тех пор, пока не пришел командир 2-й роты капитан Ж. Он приказал развязать своих солдат, сделать им перевязки, дать им поесть и велел им отдохнуть. Вся русская публика, узнав о происшедшем, заволновалась. Но было уже поздно. В 3 часа утра мы ушли из этого местечка… Всех наших, пятерых, вывели под конвоем. Они уже заранее заявили, что больше в Легион не вернутся. В 7 часов утра, 19-го числа сего месяца, мы пришли в Р… Русская публика, и так уже сплошь возбужденная, стала распаляться все больше и больше по мере того, как узнавала подробности происшедшего. Все чаще и чаще стали раздаваться голоса негодования. Возбужденные до последней крайности, два русских волонтера 1-й роты, Дыкман и Брудек, сложили оружие, заявив, что они никуда больше с Легионом не пойдут. С французским полком — с удовольствием, но ни в коем случае не с Легионом. Русская секция, 2-я рота, послала Николаева и Петрова заявить то же самое. Всех этих четверых сразу арестовали. Та же участь постигла Колодина, Артамошина, Бродского, Палле и Шапиро. Эти трое последних уже несколько раз убегали из Легиона и, добровольно предаваясь жандармским властям, открыто заявляли, что больше в Легионе служить не хотят. Их всякий раз успокаивали, но в регулярные французские полки не переводили, хотя сам генерал обещал похлопотать за них, чтобы они были переведены туда. Но обещания остались обещаниями. Несмотря на многочисленные побеги, их военному суду не предавали. К русским примкнули некоторые армяне и другие, так что вместе арестованных оказалось 27 человек.

Иностранные легионеры - армяне, участники Первой мировой.

Русская секция осталась на свободе. Власти, узнав о происшедшем, прислали в Р. два взвода жандармов во главе с полковником и капитаном. Заключенных заставили вернуться в свои роты. Они отказались вернуться наотрез, повторяя, что они пойдут с каким бы то ни было французским полком, но ни в коем случае не с Легионом. В 6 часов вечера, 20-го числа сего месяца, Легиону надо было уходить на новое место. Русская секция 2-й роты отказалась это делать. Жандармский полковник начал с угроз. Но угрозы ни к чему не привели. Только добрым словом и после того, как обещал он дать им ответ в 24 часа, он добился того, что они пошли. Все это произошло на задней линии, за несколько десятков километров от неприятеля. Ответ был получен немедленно. Было расстреляно из числа «бунтовщиков» 9 человек, из которых 8 — русские. Вот их фамилии: Палле, Дыкман, Брудек, Элефант, Артамошин, Николаев, Петров, Шапиро и армянин Тимокошан. К публичным работам на 5 лет были приговорены 8 человек, среди которых: Каск, Киреев, Левинсон и другие; 10 человек были приговорены к 10 годам каторги, это: Кононов, Колодин, Лившиц и другие. Вот Вам ответ в 24 часа. Действительно, сдержали слово. Мы вступили в Р… в 6 часов вечера, а в 3 часа дня все 9 человек были расстреляны. Рассказывают, что их расстреливали на ферме Аутернау, около Р. Они приняли приговор спокойно, а на смерть пошли, как герои. «Да здравствует Франция, да здравствует Россия! Будь проклят Легион! Долой его!» — были их последние слова. Известие это поразило нас до такой степени, что мы находимся в смятении, как сумасшедшие. Руки наши опустились. Ужасная апатия охватила нас. Мы — бессильны. Горе обрушившейся скалой придавило нас всей силой своей тяжести. Мы задыхаемся. Помогите! Группа русских волонтеров».

Обстоятельства возмущения, имена и происхождение добровольцев, расстрелянных 22.06.1915, согласно французским военно-судебным документам; факты дела и названия русских городов грубо переиначены (https://vihrbudushego.livejournal.com/3514222.html):
"20 июня 1915 г., когда рота покидала лагерь, 8 легионеров армянского происхождения отказались подчиниться приказу и взять в руки оружие... они мотивировали свои действия тем, что Сенат проголосовал за исключение из армии добровольцев, имеющих гражданство тех стран, с которыми Франция находится в состоянии войны, в т.ч. Оттоманской Империи... К ним присоединилась группа из 7 русских солдат, которые заявили, что они также отказываются покидать лагерь, и потребовали немедленно отпустить своих товарищей, арестованных за драку с офицером...
Попытка поднять их силой перешла в штыковую драку, в которой пострадали как русские легионеры, так и охрана лагеря... Одному русскому сержанту удалось их урезонить и остановить драку...
Все эти легионеры вступили в армию добровольцами на период боевых действий. Все они никчемные солдаты, плохо влияют на остальных и снижают боевые качества части. Считаю, что они должны быть примерно наказаны.
Подпись: подполковник Пьероте.
***

Расстрел приговоренных к смертной казни французских военнослужащих во время Первой мировой войны.

Именем французского народа Петров, легионер 2-го класса, за подстрекательство к бунту и непослушание во время войны приговаривается к расстрелу... и к возмещению судебных издержек в размере 12,55 франков... Приговор приведен в исполнение 22 июня 1915 г.
Из группы в 27 солдат -
11 (8 армян и 3 русских) получили 10 лет каторги,
7 (2 армян и 5 русских) - 5 лет,
а 9 расстреляны:
- легионер Георгий Эльфанд, уроженец г. Одесса,
- легионер Артемашин, уроженец г. Нечаек (Россия),
- легионер Николай Николаев, Нижний Новгород,
- легионер Иван Петров, Ивано-Домбровск,
- легионер Семен Шапиро, СПетербург,
- легионер Тигран Тимазян, Муш (Турция), самый старший из расстрелянных, 37 лет,
- легионер Палло Иван, Таллин,
- легионер Максим Дикман, Москва, самый младший из расстрелянных, 23 года
- легионер Брудек, Богория Пологая (Россия)."

Из записок Лидии Крестовской, секретаря организации «Общества помощи русским волонтерам во Франции» (Крестовская Л.И. "Из истории русского волонтерского движения во Франции".):
«Нас было несколько человек в Париже, к которым немедленно донеслась весть обо всем произошедшем на фронте. Письмо Киреева о зверском избиении и предании волонтеров суду пришло 20 июня. Я помню ощущение бессильного, холодного ужаса при мысли о том, что может быть поздно, что, может быть, крик их донесется, когда все уже будет кончено.

Активист движения помощи русским добровольцам во Франции Лидия Крестовская. Ее супруг, художник и революционер Василий Крестовский, погиб в рядах 2-го маршевого полка Иностранного легиона в сражении на Эне 30 декабря 1914 г.

Благодаря целому ряду рекомендательных писем от Рубановича, Herve, Guernut, мне удалось иметь свидание с тогдашним министром Traveaux Publies (досл.: общественных работ) — Самба. Самба принял меня стоя, с видом озабоченного человека, поглощенного своими делами и мыслями. По мере того, как разворачивался рассказ, как было прочтено вопиющее письмо Киреева, мне стало ясно, что впечатление — большое, что человек отозвался весь, до конца. Он обещал мне доложить в тот же день в совет министров все случившееся и по возможности довести дело до сведения президента республики. Вечером того же дня я принесла ему весь материал, который было возможно достать о положении русских волонтеров на фронте для передачи его в министерство. Самба встретил меня с бодрящей, хорошей улыбкой. Письмо Киреева, переведенное на французский язык и переписанное на машинке, было роздано всем министрам. Впечатление было огромное. «Какой ужас… — сказал Самба, — но мы это исправим». В то же время Пуанкаре послал сегодня же двух офицеров на фронт для произведения дознания с полномочиями приостановить дело до его выяснения. Еще Самба сказал мне: «Приходите завтра, я буду иметь ответ». Я ушла, немного успокоенная, но тревога не прошла. А наутро… Так и останется в моей душе этот огромный кабинет, и его лицо, и с таким трудом сказанные, в сердце камнем упавшие слова: «Поздно… Слишком поздно… Они были расстреляны 24 часа назад…». Наши погибли. Погибли за Францию, за Россию, за право, за непопрание человеческой души, за то, чтобы другим, остальным было лучше. Погибли они со светлым криком: «Да здравствует Россия, да здравствует Франция!» под выстрелами чернокожих солдат. К чести французов надо сказать, что они отказались стрелять. Смерть их дала зерно. Через 3 или 4 недели после приезда на фронт полковника Ознобишина русские волонтеры в большинстве своем были распределены по французским полкам, и надо сказать, что за всю мою четырехлетнюю работу с солдатами, которых мне приходилось встречать иногда по 15–20 человек в день и расспрашивать об условиях жизни во французских полках, ни одной жалобы ни от одного солдата я никогда не слыхала. Они вошли, как свои, во французскую солдатскую семью. С ней жили, с ней умирали».

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив