Путь на Эльбу (Наполеон после первого отречения)
sergeytsvetkov — 14.05.2018Прощание Наполеона с гвардией в день отъезда на о. Эльба 20 апреля 1814 года
Почётная ссылка на о. Эльба была одним из условий первого отречения Наполеона. Место ссылки выбрал лично Александр I на переговорах с послом императора французов Коленкуром.
Наполеон покинул Фонтенбло 20 апреля 1814 года под надзором союзных комиссаров: со стороны России — графа А.П.Шувалова, Австрии — барона Ф.Коллера, Пруссии — полковника графа Трухзес-Вальдбурга, Англии — полковника Нила Кэмпбелла. Императору разрешили взять с собой около 800 ветеранов Старой гвардии, добровольно последовавших за ним в изгнание, немногочисленную свиту — маршала Бертрана, генерала Друо и еще кое-кого из офицеров, сохранивших верность, и личную казну, помещенную в огромном фургоне.
Императорский поезд имел торжественный вид. Впереди ехал небольшой отряд гвардейской кавалерии, за ним — карета с генералами и закрытая карета, в которой сидели Наполеон и Бертран. Конный конвой также сопровождал эти экипажи, а в хвосте ехали комиссары — каждый в своей карете; позади тянулись гренадеры. Как только процессия выехала из ворот Фонтенбло, замок окончательно опустел — прислуга, дежурные офицеры, даже личный камердинер императора Констан и телохранитель, мамелюк Рустам, — все помчались в Париж, ловить удачу при новой власти.
Население провинций поначалу встречало Наполеона приветливо и даже восторженно. Толпы крестьян на дороге кричали: «Да здравствует император!» — и осыпали бранью союзных комиссаров. К Наполеону вернулась его надменность, он вновь приобрел вид повелителя.
— Что ж, и теперь вы будете повторять фразы официальных газет, что французы ненавидят меня? — высокомерно спросил он Коллера.
— Государь, — спокойно ответил австриец, — не придавайте большого значения этому шуму. Двадцать дней назад эти люди точно так же вопили против вас, а еще через неделю они с таким же восторгом будут встречать нового короля Франции.
— Вы правы, — нахмурился Наполеон. — Французы легкомысленный, бесхарактерный и капризный народ.
Действительно, за Невером, где Наполеон значительно оторвался от военного конвоя, настроение населения резко изменилось. Императора встречали угрюмые лица, повсюду виднелись белые кокарды и знамена. Наполеон с некоторым беспокойством проехал, не останавливаясь, несколько городов и вышел из кареты только в полночь, в Руане, занятом австрийцами. Здесь, под охраной австрийских штыков, он вздохнул свободнее.
На другой день, при приближении к Лиону, комиссары заметили, что император занят лишь мыслями о личной безопасности. Он ни за что не хотел въезжать в город днем и был крайне любезен с комиссарами. В Лион приехали глубокой ночью, заранее известив коменданта о необходимых мерах безопасности. Австрийский гарнизон стоял под ружьем, по улицам ходили патрули. Тем не менее без скандала не обошлось. На пути Наполеона собралась порядочная толпа, выкрикивавшая: «Да здравствует король! Долой Наполеона!» и лишь изредка раздавалось: «Да здравствует император!»
Наполеон не захотел останавливаться в Лионе. Ехали всю ночь, меняя лошадей. Утром был сделан короткий привал, после чего вновь провели в экипажах весь день. Наполеон был возбужден, постоянно приглашал в свою карету союзных комиссаров, часами болтал с ними, шутил. Вальдбургу, смеясь, заметил:
— В конце концов я вышел из всей этой истории недурно. Я начал партию, имея в кармане всего лишь шесть франков, а теперь я ухожу со сцены с порядочным кушем.
Недалеко от Изеры императору повстречался маршал Ожеро, главнокомандующий южной армии. Этот развратник и пьяница достиг всех чинов и титулов исключительно благодаря Наполеону; тем не менее он одним из первых перешел на сторону союзников, сдав им Лион и весь юг Франции. Не дожидаясь отречения Наполеона, он своим приказом освободил солдат своей армии от присяги императору. Теперь он направлялся в Лион в роскошной карете, запряженной шестеркой, с двумя форейторами.
Наполеон еще ничего не знал о его измене и потому вообразил, что Ожеро поспешил ему навстречу, как старый друг. Он вышел из кареты, дружески поздоровался с маршалом и, взяв его под руку, отвел в сторону.
— Куда это ты едешь, не ко двору ли? — шутливо спросил император.
— Нет, пока только в Лион, — холодно отвечал Ожеро, давая понять, что он и не думал выезжать навстречу бывшему господину.
Они проговорили около получаса. Беседы не было слышно, комиссары видели только, что Наполеон говорит взволнованно и горячо, а Ожеро отвечает изредка, отрывистыми фразами. Вообще маршал держал себя надменно, а император чуть не заискивал перед ним. Попрощавшись с Ожеро, Наполеон направился к карете, но вдруг, словно поддавшись непреодолимому порыву, бросился назад, обнял маршала и снял шляпу. Ожеро стоял, заложив руки назад, и даже не прикоснулся к околышку фуражки. Он подошел к императорской карете, когда Наполеон уже сидел в ней, и как бы нехотя подал императору руку. Затем, вежливо раскланявшись с комиссарами, сел в экипаж и покатил по дороге в Лион.
По мере приближения к Авиньону Наполеона встречали все более враждебно. Император почти не выходил из экипажа. В Авиньоне, в то время, когда меняли лошадей, у почтовой станции собралась толпа. Слышались крики: «Долой тирана! Долой сволочь! Да здравствует король! Да здравствуют союзники, наши освободители!» Вдруг толпа хлынула к карете Наполеона; впереди всех были какие-то бешеные, остервенелые бабы. Они лезли на подножки, грозили Наполеону кулаками, выкрикивали площадные ругательства; другие бросали в карету камни. Особенно досталось егерю на козлах: его хотели заставить кричать «да здравствует король!» и грозили ему саблей. Наконец, свежие лошади рванулись вперед, и императорская карета помчалась по дороге, сопровождаемая свистом и бранью.
Но и в придорожных деревнях было не лучше. В небольшой деревушке Оргоне толпа пьяных мужиков повесила чучело Наполеона, вываленное в крови и грязи, на виселице возле почтовой станции. Пока меняли лошадей, крестьяне орали: «Долой вора! Долой убийцу!», бранились и плевали на карету. Бледный Наполеон пытался укрыться за Бертрана, вжавшись в угол кареты. (Он, человек, безусловно, храбрый, не раз хладнокровно смотревший в глаза смерти на поле боя, совершенно терялся при виде враждебно настроенной толпы — свойство всех людей с сильно развитым индивидуальным началом.) Десятки рук тянулись к императору, чтобы вытащить и растерзать его. Шувалов первый бросился разгонять толпу, другие комиссары присоединились к нему. Общими усилиями удалось водворить порядок.
Во время дальнейшего пути Наполеон останавливал каждого встречного, расспрашивая о настроении жителей. Из этих бесед он узнал, что народ сильно возбужден указами Временного правительства и что многие фанатики поклялись не выпустить его живого из Франции. Наполеон был парализован страхом и больше не надеялся на комиссаров. Надев английский мундир и круглую шляпу с большой белой кокардой, он сел на выпряженную лошадь и поскакал дальше в сопровождении форейтора и камердинера, чтобы не привлекать к себе внимания. Он решил выдавать себя за полковника Кэмпбелла, который уехал вперед двумя днями ранее — приготовить все необходимое для морского путешествия на Эльбу.
В захудалом деревенском трактире в селении Ла-Калад Наполеон заказал для себя обед и разговорился с хозяином, который оказался мирно настроенным обывателем; зато его жена, маленькая, болтливая, любопытная женщина, видимо, заправлявшая всем в доме, не могла даже слышать имени Наполеона (женщины, подобные ей, за отсутствием собственного мнения, служат верным показателем так называемого общественного мнения). Она выражала уверенность, что «народ покончит с ним, прежде чем он успеет добраться до моря», или, в крайнем случае, «найдет средства утопить его в море».
— Не правда ли? — заключала она всякую фразу, пытливо вглядываясь в глаза проезжему полковнику.
— Правда, правда, — поспешно отвечал Наполеон.
В ожидании обеда, уставший и голодный, он на пять минут задремал на плече у камердинера. Когда он проснулся, ужас вновь охватил его. Император проклинал свое прошлое и давал обет никогда не увлекаться вновь честолюбивыми мечтами.
— Я навсегда откажусь от политической жизни, — чуть не со слезами говорил он камердинеру, — я не буду заботиться ни о чем. Я буду счастлив на Эльбе, счастливее, чем когда-либо прежде. Я буду заниматься наукой. Пусть предлагают мне корону Европы — я отвергну ее. Ты видел, что такое этот народ? Да, я имел право презирать людей. И, однако же, это Франция! Какая неблагодарность! Мне опротивело мое честолюбие, я не хочу более царствовать.
В это время за дверью послышался шум. Наполеон испуганно поднял голову, но это были всего лишь комиссары, догнавшие его. Они уселись отдельно от императора, сохраняя его инкогнито. Подали обед, но Наполеон не мог есть – ему казалось, что пища отравлена. Он брал кусочки мяса в рот и незаметно выплевывал на пол. Вообще его настроение всецело зависело от трактирщицы — когда она появлялась, он бледнел, когда выходила — с трудом приходил в себя. После обеда, поднявшись в свою комнату, он стал ломать голову, как незаметно выбраться отсюда. При малейшем шуме за окном он вздрагивал, а если его оставляли одного хоть на минуту, плакал, как ребенок. Пришлось вызвать из ближайшего города Э полицию и национальную гвардию, — только тогда Наполеон согласился отправиться дальше. Но, не полагаясь вполне на охрану, император пересел в карету Коллера, переоделся в австрийский мундир и приказал кучеру курить трубку, чтобы окутать экипаж клубами дыма. Дорогой он рассказывал, как восемнадцать лет назад, в эпоху Директории, местные власти послали его с небольшим отрядом солдат, чтобы спасти двух роялистов, которых толпа собиралась повесить за то, что они надели белые кокарды.
— С большим трудом вырвал я тогда этих несчастных из рук этих бешеных, а теперь эти же самые люди, нацепив белые кокарды, устраивают охоту на меня. О французское легкомыслие!
В Ле-Люке Наполеона ожидала Полина, его сестра, приехавшая с двумя эскадронами австрийских гусар. Дальше император ехал в сопровождении этого конвоя, и его тревога рассеялась.
В Фержюсе он наконец увидел море. Наполеон остановился в маленькой гостинице — в той самой, где четырнадцать лет назад он ночевал при возвращении из Египта. Воспоминания о прошлом вновь пробудили его высокомерие. «Как только миновала опасность, как только достиг он гавани, он опять принял на себя роль повелителя», — доносил Меттерниху барон Коллер. Узнав, что французское правительство предназначило для его перевозки на Эльбу обычный бриг, он пришел в негодование:
— Что это значит? Я создал французский флот, а мне предлагают какой-то жалкий бриг! Какая низость! Они должны были дать мне линейный корабль!
Он пожелал переправиться на Эльбу не иначе, как на английском фрегате «Неукротимый». Союзные комиссары не возражали.
Во время обеда Наполеон держался развязно, просвещал всех относительно того, сколько он сделал для Франции и не постеснялся заявить Нилу Кэмпбеллу, что в конце концов он покорил бы и Англию. Он так вошел в «императорскую» роль, что уже говорил о «своих» флотах в Тулоне, Бресте и Антверпене, о «своей» армии и был так убедителен, что комиссары с трудом стряхнули этот гипноз.
28 апреля он взошел на борт «Неукротимого». Его встретили с почестями. Шувалов и Вальдбург приехали проститься. Наполеон был одинаково любезен с обоими, благодарил за услуги, просил передать Александру искреннюю признательность, но ни словом не упомянул о прусском короле. Коллер и Кэмпбелл остались на борту.
3 мая вдали показалась Эльба. При приближении «Неукротимого» над бастионами Порто-Ферайо взвился флаг Империи. Жители острова встретили нового повелителя восторженно, но пышность встречи напоминала скорее деревенскую свадьбу: городские власти явились в старомодных одеждах, три скрипки и два контрабаса наигрывали веселый марш. Для императора был приготовлен старый балдахин из полинявшего бархата. Однако Наполеон принял все знаки почета с величавым достоинством. Вероятно, после всего пережитого ему доставили бы удовлетворение и почести аборигенов Австралии.
---------------------------------------------
Поощрить автора можно через посильный взнос.
или Сбербанк
5336 6900 4128 7345
Спасибо всем тем, кто уже оказал поддержку!
|
</> |