Просто вспомнилось...
zhab — 13.11.2025
ОчередьЭто было давно, в СССР. Я был молод, две недели как вернулся из армии, получил на руки паспорт и официально стал гражданским человеком. Это был тот странный период, когда ты только-только возвратился и привыкаешь к дому. Забавное состояние: ночью, например, на ошибочный телефонный звонок можешь автоматически представиться «дежурным по связи»; или, увидев сон, что объявили «готовность раз», вскакиваешь и начинаешь шарить по столу в поисках микрофона, чтобы доложить о принятии «готовности». Впрочем, проходит все это довольно быстро.
Не спеша начал делать гражданские дела: оформился на учет в военкомате, восстановился в институте. Оставались мелочи — в документы поставить какой-то штамп, для чего пришлось идти в паспортный стол. Народу там было много; работало несколько окон, и у каждого толпились люди. Для позднего СССР очереди — обычное явление: они тогда были везде и по любому поводу. Делать нечего — я привычно встал в конец и принялся разглядывать посетителей.
В очереди к соседнему окну стояла женщина лет пятидесяти и коротко стриженый парень лет двадцати. Судя по всему, мать и сын. «Тоже дембель, наверное», — мельком подумал я про парня… и потерял к ним интерес.
Шло время, мы неспешно двигались. Было скучно. Паренек пару раз обернулся, и я поймал его взгляд — странный, как будто отсутствующий и одновременно настороженно-затравленный. «Нет, не дембель, — решил я. Тот смотрит на мир открыто, с куражом и вызовом. Он — король: отслужил, и весь этот штатский мир у его ног. А этот…»
Мысленно подвесив над парнем знак вопроса, я стал присматриваться к женщине. Невысокая, аккуратно, небогато одетая. Сеть морщинок вокруг глаз и седая прядь, выбивающаяся из-под шапочки, заметно ее старили. Она стояла беспокойно, то заискивающе смотрела на окно паспортистки, то бросала взгляд на сына. Выражение ее лица менялось, и в нем читались то радость и нежность, то горе, то опаска или надежда… Сын, видимо, чувствовал этот взгляд, поворачивал к матери голову, и тогда она быстро отводила глаза.
Их очередь подошла первой.
— Я хочу прописать сына у себя, — сказала женщина в окошко. Она старалась говорить громко и уверенно, но получилось жалостливо и просительно.
— На основании? — казенно-строго спросила паспортистка.
— Вот документы. — Женщина суетливо полезла в сумочку, достала бумагу.
— Вот, — робко и уже совсем тихо сказала она, — это его справка об освобождении…
— Давайте...
Сын молча и отстраненно стоял, глядя в одну точку.
Урка, вот он кто. Сел, видимо, еще по малолетке, отбыл срок и вернулся. Теперь стало понятно все: и настороженный взгляд парня, и поведение его матери — ее суетливость, робость и заискивание, и даже то, что драгоценную справку она держала при себе, опасаясь, что сын ее где-то забудет или потеряет.
Жены и матери уголовников нередко так себя ведут. Это вырабатывается годами. Сначала они в суде с замиранием сердца слушают приговор, потом добиваются разрешения на свидания или передачи, когда от любого человека в погонах зависит, получит ли ее муж или сын немного денег и еды, когда любая мелочь может отменить свидание, которого ждут месяцами. Когда ждут писем с зоны, в которых для них, как правило, нет теплых и ласковых слов, а есть только просьбы прислать больше денег, жратвы и курева…
Стали понятны и ее радость от возвращения сына — и опаска: не натворит ли он чего-нибудь снова? И тягостное непонимание: кем он вернулся? Почему он ведет себя как чужой? Что было там с ним? И стыд перед людьми за то, что ее сын — уголовник, и смущение от любопытных взглядов людей, скучающих в очереди…
Я больше их никогда не встречал. Подошла моя очередь к окошку, паспортистка шлепнула печать, и я, радостно вздохнув, вышел в свой собственный благополучный мир. А что ждало их? Через три года рухнула страна, и начались кровавые «святые девяностые». Какая судьба могла ждать бывшего урку? Челночно-тряпочный «бизнес»? Машины перегонять? Ларьки крышевать? Стрелки? Разборки? Пуля? Бухло? Шприц с наркотой? Новый срок? Все это, вместе взятое? Не знаю.
Не верится мне, что он пошел работать на завод. Да если и пошел, то ненадолго — заводы вскоре позакрывались. И нет, мне не жалко этого парня, если он выбрал кривую дорожку.
Но я не могу забыть тот робкий вопрос, который увидел в глазах его матери. Невысказанный, обращенный к самой себе, вопрос, который звучит почти как молитва: «Он вернулся домой… живой… целый… Наверное… ведь, наверное, теперь все будет хорошо?»
|
|
</> |
Как согласовать перепланировку помещений в 2025: понятным языком
Кремль: никаких перемирий: либо война, либо мир
"Олег за всё берётся смело
Потрясающая и ошеломляющая Волчья скала — Бор-Кая
Палуба барка "Товарищ"
Мебель из магазина "Мюр и Мерилиз", 1893 год.
Банды украинских мигрантов превратили в гетто парк в Варшаве.
Балашиха. Онкоцентр. Часть 5
Англия № 1

