Satels: более 20 лет опыта в производстве надежных окон и дверей 
Граждане, храните деньги 
Утренний глоток поэзии 
На Онежском ССЗ спущен на воду краболов «Александр Сапожников» проекта 
Пухновости 
Если 
Из-за дефицита мужчин в России вновь стала обсуждаться тема легализации 
Физическая активность повышает выживаемость при онкологии: результаты 
Такао-сан - «маленький премьер»
03.10.2019 —
Мой друг Саша Родин. Второй брак.
Пропущенные 15 лет. Продолжение-2
tareeva — 11.10.2019
Прошлый пост я закончила тем, что счастливое течение нашей жизни на Войковской было прервано инфарктом Игоря. В 1978 году у него случился инфаркт, обширный, с поражением двух стенок и перегородки. Он мог умереть сразу, но чудом остался жив. Я не просто испугалась, а моя жизнь разделилась на эпоху до инфаркта и после инфаркта. Скорая отвезла нас в 50-ю больницу. Врачи сказали, что положение крайне опасное. Я попросила у заведующей отделением разрешения быть с Игорем круглые сутки. Она сначала не разрешила, сказала: «Как вы себе это представляете… Женщина в мужской палате... Кроме вашего мужа в палате еще трое мужчин. Вы их будете стеснять...». Я сказала, что мой муж лежит у окна. Я поставлю кресло так, чтобы его спинка отгородила его от остальной палаты. Я никого не буду видеть, и никто не будет видеть меня. Я сказала, что моему мужу велели лежать на спине совершенно неподвижно, но он не сможет соблюдать этого указания, если при нем не будет сиделки. Как он сможет есть суп лежа на спине и вообще есть? Да и не только еда... Я упрашивала заведующую, с трудом удерживая слезы, и она согласилась. Эти проведенные в палате полтора месяца я помню даже не по дням, а по часам. Полтора месяца мучительного страха, терзавшего меня, и почти полного отсутствия сна.
Больница была недалеко от моей работы, полчаса бега. Моя заведующая Юлия Петровна разрешила мне работать в больнице. Я брала журналы в больницу, но работа не шла. У нас была норма — 12 рефератов в день, и я ее не выполняла. Юлия Петровна была очень порядочным человеком с очень тяжелым характером. Из-за этого у меня с ней были трения. Я вообще была в отделе лидером оппозиции, это моя органическая позиция. Тем не менее Юлия Петровна меня ценила, а во время болезни Игоря она меня просто поразила. Я полтора месяца почти ничего не делала, журналы славяноязычных стран, с которыми работала только я, попали в издававшийся нашим отделом РЖ (реферативный журнал) на месяц позже журналов всех остальных стран, и Юлия Петровна мне слова не сказала.
С другими больными в палате у меня сразу сложились прекрасные отношения. Я ухаживала и за ними. За всеми выносила судна, всем разносила обед и т. п. В палате был еще один больной в таком же положении, как Игорь. Его звали Виктор, ему тоже нужно было лежать на спине неподвижно, я кормила с ложки и его. Он внешне был очень похож на Игоря, несколько уменьшенная копия. Лена как-то пришла навестить папу и спросила меня про Виктора: «Ты их не путаешь?» Виктор был то ли шофером, то ли автомехаником, и у него было одно качество, редкое для русского человека, он был чистокровным русским. Виктор был юдофилом. В это время в Израиле шла война, то ли Шестидневная, то ли Судного дня, уж не помню точно какая, и Виктор бурно радовался победам израильтян. Говорил: «Ну какие же молодцы! Роммель не прошел эту пустыню, а они прошли!»
Персонал сначала отнесся ко мне настороженно, но почти сразу мы подружились, они оценили мою помощь. Дали мне белый халат и регулярно меняли грязный халат на чистый, так что внешне я не отличалась от персонала.
В коридоре рядом с палатой Игоря лежал и умирал художник Васильев, автор знаменитой картины, на которой Ленин, а может, не он один (я этой картины не видела) слушает «Аппассионату» Бетховена. Васильеву тоже нужно было лежать неподвижно, да он и не мог двигаться, а рядом с ним никого не было. Я разобралась в его ситуации только на второй день и утром стала кормить его завтраком. Он ел больничную кашу и говорил: «Какая вкусная каша… Какая замечательная каша! Такой вкусной каши я никогда не ел. Я прямо чувствую, как она полезна для моего здоровья...» Я его слушала и понимала, как он голоден, и у меня прямо ком стоял в горле от жалости. Васильева навещала его жена, она тоже была художником. Васильев высоко ценил творчество жены, и хотя она была очень пожилая женщина, говорил, что она растущий художник. (Мы потом видели ее картины на ежегодной выставке московских художников на Кузнецком мосту. Очень традиционно и академично. Теперь так никто не пишет.) Жена приходила навестить Васильева и уходила, не понимая, что с ним нужно сидеть, что он нуждается в уходе, вообще не отдавала себе отчета в тяжести его положения. Я слышала, как она сказала мужу, что друзья-художники приглашают ее пожить у них за городом в зимние каникулы. Он сказал: «Конечно, поезжай. Там собирается такое общество, тебе непременно нужно там быть». И представляете, она уехала. Васильев нуждался не только в уходе, он еще очень нуждался в общении, говорил: «Почему, когда человек умирает, рядом с ним никого нет — ни жены, ни близких?» Я была с ним рядом, и он говорил со мной о философии Эйнштейна, в которой я мало смыслила, и других подобных вещах. Не хотел умирать как тварь дрожащая, хотел уйти достойно, и это ему удавалось. Он очень мужественно держался. Наш друг Муся пришла навестить Игоря и, не застав меня в палате, спросила, где Лина. Игорь сказал: «Изменяет мне с художником Васильевым, говорит, что у него руки ледяные, и греет ему руки». Когда я грела ему руки, старшая медсестра смотрела на меня с умилением, говорила: «Святая женщина!» Васильев умер. Жена приехала на следующий день, узнала, что он в морге, и рыдала у меня на плече.
Кроме Васильева при мне в отделении умер еще один человек, но я с ним даже не успела познакомиться. Он умер на третий день после госпитализации. Этого никто не ожидал, он выглядел совершенно здоровым, роскошный мужчина в расцвете сил. Он успел рассказать мне, что у него родился внук, и он очень этому радовался. Вот за полтора месяца в кардиологическом отделении было две смерти.
В соседней с Игорем палате лежал больной, которого все называли Доктор Коля. Он был врач, не знаю, в этой ли больнице он работал. Я слышала, как он говорил Игорю (я в это время сидела в коридоре и возилась со своими журналами): «Когда ваша жена чуть не со слезами просила у заведующей разрешения сидеть в палате, я был против, думал, что будет здесь сидеть истеричка и дергать персонал...» Игорь спросил: «Я так понял, что вы изменили мнение?» Доктор Коля сказал: «Изменил. Не дергает персонал, а очень толково помогает. Ваша жена вообще заставила меня задуматься… Я не женат, я убежденный холостяк, я твердо решил никогда не жениться, а теперь это мое убеждение заколебалось...» Игорь спросил: «И что же, вы теперь намерены жениться?» Доктор Коля сказал: «Да вот не знаю. А вдруг ваша жена — исключение...» Доктор Коля был красивый мужчина и большой ходок. Как только ему стало чуть получше, он начал приставать к медсестрам и санитаркам. А однажды ночью так пристал к дежурной сестре, что ей пришлось, чтобы привести его в чувства, расцарапать ему физиономию. Утром я увидела три глубокие царапины через всю правую щеку. Пришлось их обрабатывать и пластырем заклеивать. А вообще он нам нравился. Он у меня даже деньги одолжил, не решился сам попросить, а поручил это сделать санитарке Зине. С этой санитаркой мы подружились. Она в больнице отрабатывала принуд. Она работала официанткой в ресторане, не знаю, что у нее там случилось, но ее судили и присудили к полугоду принудительных работ. Вот эти полгода она и отрабатывала. Я сказала ей, что работа санитарки мне кажется физически даже легче, чем работа официантки. А Зина сказала, что работу официантки она очень любит, это веселая работа, праздничная, каждый день — праздник. Зина была добрая женщина, сердобольная, плакала, когда Васильев умер и когда умер этот второй больной, у которого внук недавно родился.
В городе началась эпидемия гриппа, и предполагали, что в больнице объявят карантин и не будут пускать посетителей. Я было испугалась, но сообразила, что могу наняться ночной няней. Спросила у старшей медсестры, требуется ли санитарка, и она сказала, что требуется и что они меня на временную работу возьмут. Я усомнилась, справлюсь ли — опыта нет. Старшая сказала: «Конечно, справитесь. Вы и сейчас полностью обслуживаете палату вашего мужа, персонал туда даже не заходит», - но, к счастью, карантин не объявили. Я совсем не спала, и как-то в воскресенье Муся пришла к Игорю с утра, чтобы отпустить меня домой на целый день, чтобы я выспалась. Я приехала домой, разделась и легла спать, но заснуть не получилось. Мне казалось, что в мое отсутствие с Игорем что-нибудь случится. Я промаялась дома полтора часа и вернулась в больницу.
Игорю в руку, в мышцу, вводили какой-то препарат, который плохо рассасывался, и образовалось что-то вроде нарыва. Из хирургического отделения, гнойного, пришел хирург и вскрыл нарыв. Сказал ассистировавшей ему сестре нашего отделения: «Йод». Она протянула ему бутылочку с йодом, он повторил: «Йод!» И еще раз: «Йод!!» Сестра сказала: «Вот же йод!» — и сунула ему бутылочку прямо в нос. Он посмотрел на бутылочку и сказал с безграничным изумлением: «Это йод?! Ну терапия...» Я попыталась себе представить, в каких же емкостях подают хирургу йод у них, в хирургическом отделении.
31 декабря я поздравила с Новым годом всех в больнице и собралась уйти домой. Решила встретить Новый год с Леной и с мамой. Я с ними больше месяца почти не виделась. В больнице все одобрили это мое решение, говорили: «Мало того, что у девочки отец лежит в тяжелом состоянии, так она и матери совсем не видит...» Я пошла в гардероб за своей шубой, но гардероб был закрыт, а на улице мороз лютый. Стали думать, что делать, во что меня одеть. Нашли какую-то солдатскую телогрейку, которую я надела поверх халата, и кто-то из больных дал мне широкий солдатский ремень эту телогрейку подпоясать. В таком виде я ехала домой, думала, все будут на меня с удивлением оглядываться, но ни на улице, ни в метро никто на меня даже внимания не обратил. Все были так заняты собой, что, я думаю, никто не удивился бы, даже если бы я была совсем голая.
Конечно же нас в больнице навещал Саша Родин, говорил: «Вы здесь так обжились, что у меня ощущение, будто я прихожу не в больницу, а к вам домой. Линка хозяйничает как на Войковской, всех кормит».
Но все рано или поздно кончается. Игорю разрешили сначала сидеть, потом ходить по палате, каждая новая ситуация — это был новый страх. И наконец, его выписали из больницы. Он получил вторую группу инвалидности. Вторая группа бывает рабочая (с правом работать) и нерабочая. Игорь очень добивался, чтобы ему дали рабочую группу, и получил ее. Он вернулся в свой НИИ и продолжал там заведовать издательским отделом.
А дальше произошло следующее… Игорь очень любил талантливых людей. Он был анти-Сальери. Он никогда не завидовал чужому таланту, а открыв талантливого человека, готов был ему служить. В его НИИ был заведующий лабораторией Борис Б. Игорь считал его очень талантливым человеком, говорил мне: «Ты понимаешь, все его гипотезы подтверждаются». Он считал, что Бориса мало ценят, потому что он не может хорошо написать о том, что делает. Игорь бросил свой издательский отдел и пошел старшим научным в лабораторию Бориса. А у Бориса оказался ужасный характер. Он хамил своим подчиненным, Игорь говорил, что он их прямо топчет. А Игорь, я об этом рассказывала, совершенно не выносил хамства. Я считаю, что он умер от хамства. Как-то Игорь сидел дома, ему позвонил Борис и стал выражать какое-то недовольство, орал в трубку. Игорь говорил: «Боря, постой, дай мне объяснить». А Боря продолжал орать. У Игоря стало багровое лицо, по щекам стекали капли пота. Увидев это, я испугалась. Когда Игорь положил трубку, я положила перед ним листок бумаги и сказала: «Пиши заявление об уходе». Он сказал, что это невозможно, что Борис на него рассчитывает и чем он будет заниматься и на что мы будем жить, сказал, что не представляет, как он подаст Борису это заявление. Я сказала: «Ты не будешь подавать ему заявление. Заявление завтра отвезу я». Не сразу, но мне все же удалось Игоря убедить, и заявление об уходе он написал. Когда через час после этого я вошла в нашу кухню, я увидела, что в кресле сидит другой человек — свободный и спокойный. Я прошла мимо него, он поймал мою руку и поцеловал. Я поняла, что поступила правильно. Я отвезла заявление. Борис был огорчён и удивлён, сказал что они с Игорем очень хорошо работали, что Игорь ему нужен. Я сказала что мне он нужен ещё больше, а работая в этой лаборатории, он рискует жизнью, и я не хочу его потерять. На завтра я пришла на работу, стала работать, но была в тревоге. Долго себе представляла, как мы обойдемся без Игоревой зарплаты. Юлия Петровна заметила это, подошла ко мне и спросила: «Линочка, у вас что-то случилось?» И я рассказала, что случилось. Она спросила: «А Игорь Николаевич не мог бы что-нибудь делать у нас в РЖ?» Я сказала, что наш РЖ он мог бы выпускать один, но я не хочу, чтобы он ходил на работу. Юлия Петровна предложила, чтобы он работал у нас на полставки, а я буду работу ему привозить и увозить. Полставки и пенсия по инвалидности — это была примерно Игорева зарплата в НИИ.
Вот я рассказала вам всю историю с инфарктом Игоря. Это самое важное определяющее событие 15 пропущенных лет.
Продолжение следует.
Сохранено
|
|
</> |
Оставить комментарий
Популярные посты:
Предыдущие записи блогера :
Архив записей в блогах:
Я сел за руль в 1998 году, при 3-4 рублях за литр А-92, кажется.
...
И самое красивое из трёх ...
Варламов пишет. Минкомсвязи подготовило и выложило на общественное обсуждение список данных, которые популярные интернет-сервисы (организаторы распространения информации, ОРИ) должны будут предоставлять по требованию ФСБ и других уполномоченных органов. Этот список не окончательный, ...
Итак, отчитываюсь о рекордных надоях и потерях в весе! В конце сентября я вернулся из Закавказья, где царствует обжорство, и совершенно невозможно отказаться от хачапури, твжика, прочих долма с хинкалями. ХВАТИТ!! Сказал я сам себе и начал mein kampf с лишними килограммами и отсутствием ...
Зима наступает, и на следующей неделе ка-ак наступит нас на нас... Иногда идёшь и думаешь - вот бы не вылезать из-под одеяла! Вот бы закутаться в него да так и идти! В конце концов, это не так уж неосуществимо. Когда в первой трети XIX века юбки начали расширяться и расширяться, ...
