Нет состава, но что делать?

— В 2018 году мне в производство поступило дело по обвинению 70-летнего Г. Обвинялся он в совершении тяжкого и особо тяжкого преступлений. Тяжкое преступление — это истязание несовершеннолетних девочек, сестер семи и восьми лет, а особо тяжкое — совершение насильственных действий сексуального характера в отношении этих же девочек.

Судебное следствие длилось более года. Допрашивали всех свидетелей, указанных в списке обвинения, назначали экспертизы. По окончании исследования всех представленных сторонами доказательств я пригласил к себе прокурора, участвовавшего в деле. Поинтересовался, как она видит эту ситуацию, что думает по данному делу? Прокурор мне ответила, что обвинение в истязаниях — это полная чушь. Истязания не было и нет, и она удивлена, каким образом Следственный комитет умудрился возбудить это дело, а прокурор — утвердить обвинительное заключение. Ну а по насильственным действиям сексуального характера обвинение ничем не подтверждается, каких-либо прямых доказательств нет, противоречие на противоречии, и эти противоречия, как она сказала, ничем устранить невозможно.

Я спросил, что же она будет делать в ситуации, когда по одному эпизоду, как она сама сказала, состава нет, а по второму — нет доказательств? Прокурор сказала, что будет поддерживать обвинение по обоим эпизодам в полном объеме и требовать назначения наказания, связанного с реальным лишением свободы на длительный срок — а это минимум 15 лет, — а я уже могу решать сам, что мне делать.

Я прокурору говорю: «Погодите, вы сейчас сказали, что будете требовать наказания на длительный срок для человека по одному эпизоду, где нет состава, и по другому — где нет доказательств?» Прокурор удивилась, мол, а что же мне делать? Я напомнил, что

Получается, прокурору выполнять безусловное требование закона и отказаться от обвинения, когда есть для этого основания, невозможно. Зато требовать направления невиновного человека в колонию — вполне возможно.

Тайна подписи

— Эта ситуация меня возмутила. Я решил, что если вы такие дела отправляете в суд, требуете наказания для человека без каких-либо доказательств его вины, значит, вы еще в чем-то облажались — не бывает иначе. Я уселся за тома дела и стал исследовать каждую подпись, каждую запятую. Искать долго не пришлось — в первом же томе при чтении постановления о соединении уголовных дел, которое у нас в соответствии с действующим уголовно-процессуальным законодательством выносится начальником органа расследования, я увидел, что подпись начальника районного подразделения Следственного комитета имеет признаки подделки.

Как бывший следователь по особо важным делам прокуратуры Екатеринбурга я специализировался на должностных экономических и политических делах, в том числе, расследование дел было связано с предварительным исследованием документов, а также подписей, которые содержались в этих документах. За время своей работы я изучил тысячи подписей, поэтому сразу обратил внимание на линии подписи начальника районного СК: они были неровными, дрожащими, как будто их пытались аккуратно выводить, конец росчерка не был заостренным. Я удивился, какой смысл подделывать подпись? Во-первых, по закону копия этого документа направляется к прокурору, в ней должна быть подпись должностного лица. Во-вторых, Следственный комитет сам формирует наблюдательные производства по каждому делу, где также должна содержаться копия этого документа с подписью должностного лица. Я подумал, зачем?

Неужели вы не могли взять из прокурорского надзорного производства или из своего наблюдательного производства этот документ и вставить в дело? Потом понял: неоткуда было брать. Начальника, что ли, не было на месте? Обратился к обвинительному заключению, которое смотрел и исследовал при поступлении дела ко мне, и увидел, что оно было согласовано врио начальника, то есть не самим начальником, а его заместителем в статусе временно исполняющего обязанности.

— Врио не имеет права подписывать обвинительное заключение?

— Он может в том случае, если назначен приказом врио руководителя на момент подписания. Именно так было подписано обвинительное заключение. Но на момент вынесения постановления о соединении двух дел в одно начальник был на месте, только он мог подписать данный документ, но почему-то не подписал. А когда эта оплошность была обнаружена, начальника не было на месте.

— То есть они задним числом это оформили?

— Конечно.

Потом я подумал, погодите, вот этот документ вы должны были представлять в суд с материалами на арест один раз и трижды при продлении срока содержания под стражей. Поднял эти материалы, посмотрел. Там документ этот был, текст тот же, но сами документы, которые были в этих четырех материалах, не являлись копией того документа, который находился у меня в деле. Это полбеды. Беда в том, что они не являлись копиями и друг друга. Они были сделаны либо с разных документов, либо разным способом, потому что подписи отличались по манере исполнения. И эти подписи располагались в разных местах относительно должности и фамилии начальника. Как я понял, бралась подпись откуда-то с ненужного документа, подкладывалась под текст и копировалась. Тут уже у меня пазл сложился, стало ясно, что постановление о соединении дел не выносилось, а обнаружили это перед направлением дела в суд. Когда заметили, начальника на месте не было, а врио задним числом подписать не мог — пришлось подпись подделывать.

Пригласил я к себе прокурора, который утвердил обвинительное заключение, и начальника следствия. Показываю сомнительный документ и спрашиваю начальника следствия: «Ваша подпись?» Он заволновался, повысил голос, мол, в чем я его обвиняю? Успокоил, в чем я могу обвинять? Я лишь пытаюсь выяснить, вы ли поставили подпись? Отвечает: да, я поставил. Показываю другие документы, где его подпись стоит, сравниваю с этой. Еще раз спрашиваю: ваша подпись? В ответ — моя. После чего я выяснил, в курсе ли они ситуации по делу (отсутствие состава и отсутствие доказательств)? Ответили, что они знают о ней от прокурора, участвующего в процессе. Я предложил не поднимать вопрос о поддельных подписях при условии, что они по-тихому забирают дело из суда, «хоронят» его, а человека отпускают. Иначе я буду вынужден эту ситуацию ставить на обсуждение в судебном заседании в присутствии адвоката, подсудимого, конвоя — то есть она выйдет за пределы этой комнаты. Кроме того, я назначу экспертизу подписи. Они попросили время подумать.

Через какое-то время сообщили, что дело забрать не могут. В судебном заседании я объявил, что подпись в постановлении о соединении дел вызывает сомнения. Поставил на обсуждение вопрос о назначении экспертизы по принадлежности подписи. А перед этим вызвал в заседание начальника следствия и следователя, который вел дело перед направлением в суд. Начальник районного СК снова сказал, что подпись его, а следователь свидетельствовал, что руководитель подписывал документы при нем.

Экспертизу я назначил в ФБУ «Уральский региональный центр судебной экспертизы Министерства юстиции Российской Федерации» в Екатеринбурге, которое является вышестоящим экспертным учреждением Министерства юстиции и независимо от МВД, СК и прокуратуры.

После назначения экспертизы на рабочей оперативке председатель суда Юрий Александрович Сыров (сегодня — судья в отставке) уточнил, какую я экспертизу назначил по делу Г.? Я объяснил. Он сразу спросил, что буду делать, если экспертиза даст заключение о том, что подпись не принадлежит начальнику СК? Ответил, что поступлю по закону: верну дело прокурору, а меру пресечения подсудимому отменю. На что начальник мне сказал, что «в облсуде и сам Малашковец (на тот момент — и.о. председателя, сегодня — председатель областного суда Челябинской области) тебя не поймут. Независимо от результатов экспертизы ты должен вынести по делу приговор». То есть я должен совершить преступление, предусмотренное ст. 305 УК РФ (вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта).

— Что показала экспертиза?

— Заключение эксперта было следующее: подпись в документе выполнена не самим начальником, а иным лицом с подражанием подлинной, не установлено ни одного элемента совпадения. Заключение было представлено сторонам для ознакомления,

Я ответил: извините, предложение уже не действует — джинн из бутылки выпущен.

Даже в судейском чате меня стали принуждать к вынесению приговора, лишь бы я скрыл выявленные мной преступления, а именно подделку подписи, передачу в суд несуществующего дела и незаконное содержание под стражей подсудимого. Начальник следствия не соединил дела, дал согласие следователю на возбуждение перед судом ходатайства на арест и трижды на продление по несуществующему делу. Итого пять эпизодов халатности — это преступление средней тяжести. Следователи же представляли в суд копию несуществующего документа (четыре эпизода), что является фальсификацией доказательств по уголовному делу по обвинению лица в тяжком или особо тяжком преступлении — это тяжкое преступление. Если даже следователь расписывался не сам, а попросил кого-то, непосредственным исполнителем этого преступления все равно является он. Это должностной подлог — преступление средней тяжести. Таким образом я выявил 10 преступлений.

В день судебного заседания мне позвонил Сергей Дмитриевич Минин, председатель Седьмого кассационного суда общей юрисдикции (до назначения судьей я работал его помощником в областном суде Челябинской области). Он говорит: «Антон, тут Чернятьев (на тот момент — начальник следствия в Челябинской области) и Малашковец говорят, ты собрался педофила оправдывать». Я никому не говорил о том, какое решение планирую принимать, так как судья не вправе высказывать какие-либо суждения по делу, кроме как в приговоре. Сергею Дмитриевичу я объяснил, что действительно был склонен к вынесению оправдательного приговора и вкратце объяснил, почему. Но теперь я не могу вынести какой-либо приговор, так как у меня в производстве находится несуществующее дело, поэтому я обязан вернуть его прокурору.

Через 15 минут мне позвонил Вячеслав Владимирович Малашковец, который сказал, что звонит по делу Г. и «давайте вы не будете возвращать дело прокурору, а вынесете оправдательный приговор, как ранее и планировали». Повторюсь, свою позицию я озвучил один раз: в разговоре с Мининым. Я ответил, что верну дело прокурору. Не думаю, что Малашковец на тот момент понимал, что речь идет о десяти преступлениях, совершенных должностными лицами Следственного комитета.

— В конце концов, приговор всегда можно отменить в вышестоящей инстанции, но подделка таким образом бы «узаконилась».

— Да. Фактически Малашковец, как я считаю, потребовал скрыть выявленные мною преступления, чтобы я как лицо, занимающее государственную должность Российской Федерации, совершил несколько преступлений: злоупотребление должностными полномочиями (тяжкое преступление) и вынесение заведомо неправосудного приговора (преступление средней тяжести). Сам же Малашковец, на мой взгляд, совершил действие, за которое установлена ответственность статьей 294 части 3 УК РФ (воспрепятствование осуществлению правосудия и производству предварительного расследования).

В тот же день я вернул дело прокурору, но перед этим заключение экспертизы было исследовано с участием гособвинителя, адвоката и подсудимого. Экспертизу никто не опорочил, ходатайств не заявил.

— Сообщали ли вы о давлении со стороны руководства?

— Статья 10 Закона о статусе судей возлагает на судью обязанность сообщить сторонам по делу о внепроцессуальном контакте и внепроцессуальном вмешательстве. Также эта информация подлежит размещению на официальном сайте суда в сети Интернет. Я обязан был «сдать» Сырова и Малашковца. Последний на тот момент был и.о. председателя областного суда и кандидатом на эту должность. Если бы я эту обязанность выполнил, само собой, это вызвало бы скандал, и вряд ли бы он занял свою сегодняшнюю должность. Но я — человек и мужчина, прежде всего. Я не умею стучать. Да, я нарушил закон, полагая, что люди добросовестно заблуждаются.

После окончания процесса в период отпуска я перенес сложную операцию, но больничный оформлять не стал. По возвращении попросил Сырова и Боброва (Леонид Васильевич Бобров — зампредседателя Тракторозаводского суда, сегодня — врио председателя этого же суда) не ставить мне дежурства на новогодние праздники, чтобы я мог получить восстановительное лечение после операции, но мне отказали. Сыров показал частное постановление в мой адрес, которое было вынесено судьей Челябинского областного суда Росляковым. Он отменил мое постановление о возврате дела, указав, что я допустил кучу нарушений УПК, но при этом не назвав ни одной статьи, которую я якобы нарушил. Росляков также установил, что я нарушил права сторон на доступ к правосудию в разумные сроки. Хотя у нас этот факт устанавливается не в рамках УПК, а в рамках Кодекса административного судопроизводства в порядке искового производства. В этом случае должно быть решение суда, а не апелляционное постановление.

— А что произошло с подсудимым после отмены?

— Дело передали другому судье, который приговорил Г. к 15 годам заключения.

Важно понимать, что в ходе судебного следствия мы установили, что мама девочек была в конфликте с Г., несмотря на то, что жила у него в квартире со своей подругой и дочерями. Конфликт возник из-за того, что женщины злоупотребляли алкоголем, за девочками не смотрели, превратили чужую квартиру в «свинарник», а также продали часть имущества хозяина, чтобы потратить на свои нужды. Когда Г. вскипел и сказал, уходя на работу (он работал ночным сторожем), чтобы утром никого из них здесь не было, и появилось заявление об истязаниях и сексуальном насилии.

В судебном заседании, что интересно, начальник следствия, чья подпись была подделана, пояснил, что во время первого допроса девочек в Следственном комитете, который велся, естественно, в присутствии законного представителя, мама была так пьяна, что заснула, упала со стула и обмочилась. Зато через несколько часов, утром, она дала уже складные показания грамотным юридическим языком.

Девочки же рассказывали, что дед их насиловал, но как именно, не могли пояснить. Говорили, что вводил во влагалище половой член, но экспертиза показала, что ничего подобного с ними не происходило. Тем не менее Г. сейчас в колонии.

«Крыши у тебя больше нет»

— Ознакомив меня с постановлением, Сыров в присутствии Боброва сказал, что судьи областного суда и Малашковец меня ненавидят и «крыши у тебя в областном суде теперь нет». В этот период Минин как раз ушел с должности председателя областного суда, а его место занял Малашковец.

С этого момента любое мое решение, любой мой приговор в областном суде отменяли или изменяли. Не спорю, ошибки я допускал, без них никто не работает. Но приговоры отменялись интересно. Например, есть практика Верховного суда по определенным вопросам. Брал я эти же формулировки, что использовал ВС в своих актах, в подтверждение своей позиции, но для облсуда это значения никакого не имело. Приговор отменяли. Делаю какие-то выводы, привожу доводы, аргументы, оцениваю доказательства — отменяют, никак не отвергая и не опровергая то, что я написал. И так без конца…

«Судите меня, только отстаньте»

— Статья 228 УПК РФ (вопросы, подлежащие выяснению по поступившему в суд уголовному делу) возлагает на судью обязанность по каждому поступившему делу проверить наличие оснований для возврата дела прокурору. То есть это не право, это обязанность судьи. Я это делал и по делам, по которым подсудимые заявляли ходатайство о применении особого порядка (вынесение приговора без исследования доказательств). Очень много таких дел я вернул прокурору.

У нас люди, к сожалению, не имеют достаточного уровня юридической грамотности, да и адвокаты тоже не особо разбираются. Я вижу, что состава преступления нет, а человек: все признаю, судите меня скорее, только отстаньте…

Например, была история. Девушка — банковский служащий, оформляла кредитные карты. У нее как у сотрудницы финансовой организации было ограничение на сумму личного кредита. И вот приходит некто, оформляет кредитную карту, ему одобряют, а сотрудница звонит и говорит, что пришел отказ. Карту выпускают, но банковский клерк оставляет ее себе. Деньгами пользуется, вовремя внося все платежи. Это не уголовное преступление, а дисциплинарное нарушение. Банк финансовых потерь не понес. Схема вскрылась, когда одной из «заемщиц» позвонили накануне платежа с напоминанием.

Девушке предъявили обвинение в хищении и направили в суд. С подсудимой в судебном заседании у нас был следующий диалог:

— Изначально вы карту с какой целью оформляли?

— Пользоваться деньгами, а потом вносить обратно на счет.

— Вы собирались деньги присвоить?

— Как я собиралась, если регулярно вносила эти деньги обратно на счет?..

При этом девушка просит особый порядок. На адвоката смотрю: это вообще как? Ты хоть и по назначению, почему не объяснил клиенту, что состава преступления нет? Адвокат молчит.

— И что вы сделали?

— Отказал в применении особого порядка и начал судебное следствие. Прокуратура забрала дело.

— Прокуратура может на любом этапе судебного следствия забрать дело?

— Да. Видят, что обвинение не устоит, и забирают.

Менты жалуются

— Позже ко мне пришли из прокуратуры с претензией: «Почему вы столько дел нам возвращаете? Почему всем судьям достаточно, а вам — нет?» Пришлось объяснить, что я за свою трудовую деятельность изучил большое количество материалов и уголовных дел, чтобы недостатки видеть сразу.

Разговор был в сентябре 2019 года. В октябре ко мне пришел председатель суда Сыров, сам он — бывший сотрудник МВД. Между нами состоялся следующий диалог:

— Ко мне менты приходили, жаловались на тебя. Ты слишком много дел возвращаешь.

— Так есть, за что возвращать, работать надо лучше.

— Нет, ты не понимаешь. Из-за тебя проблемы возникают. Ты создаешь проблемы их руководству, перед ним ставят вопрос о соответствии занимаемой должности. Это неправильно.

— Не вопрос. Пусть учат следователей, усиливают ведомственный контроль. На меня-то что жаловаться?

— Работают, как и раньше работали. Менты жалуются и требуют, чтобы я тебя перевел на гражданские дела. Ты живешь не в безвоздушном пространстве! И если ты продолжишь возвращать им дела, я тебя переведу.

На тот момент предметом разбирательства в совете судей была как раз ситуация с председателем Центрального районного суда, которая так же перевела судью с уголовных дел на гражданские, и это ей вменяли как нарушение. Я господину Сырову напомнил об этом. Я с 1993 года работаю по уголовным делам, как меня можно перевести на гражданские? Он что, хочет прийти к кардиологу, а попасть к проктологу? Тем не менее он стоял на своем: мол, я тебя предупредил.

что является преступлением (ст. 305 УК), — а главное, чтобы делал я это на регулярной основе в промышленных масштабах.

Час преткновения

— С тех пор начались мелкие пакости. В отношении меня уже возбуждены дисциплинарные производства. По договоренности с Сыровым я по пятницам работал до обеда. Я живу в Екатеринбурге, а работаю в Челябинске. Когда-то мы так определили график работы, чтобы я мог общаться с семьей в неделю на несколько часов больше. После отстранения меня от рассмотрения уголовных дел председатель в одностороннем порядке разорвал наши договоренности.

Кроме того, всю жизнь я работал по уголовным делам, понимаю в них все тонкости. У гражданских дел иная специфика, с наскока не освоить. По факту Сыров обеспечил народ некомпетентным в гражданско-правовых вопросах судьей.

— Вас могли просто уволить?

— Уволить очень сложно. Судью можно лишить полномочий за дисциплинарный проступок, который несовместим с высоким званием судьи. Но за принятое решение судья несет ответственность только в том случае, если заведомая преступность решения установлена вступившим в законную силу приговором. Чтобы меня лишили полномочий, я должен совершить дисциплинарный проступок, который умаляет авторитет судебной власти и существенно нарушает права граждан.

— Как у вас складываются взаимоотношения с коллегами? Вы ходите на корпоративы?

— С коллегами у меня хорошие отношения, но на праздники не хожу. Не желаю сидеть за одним столом со своими начальниками.

Изольда Дробина, собкор «Новой» на Урале