Продолжение. Казань, 1942-1943

lomonosov — 01.03.2010

Запомнилась живописная панорама: слева с холма спускается уступами кремлёвская стена, вдоль неё поднимается вверх мощенная булыжником дорога, заканчивающаяся у ворот в Кремль, а правее на углу поднимается на косогор стена здания, занимающего целый квартал. Это здание, почему-то носящее название «Бегемот» - цель нашего пути. Здесь на 3-м этаже 2-го подъезда находится общежитие завода, где нам предстоит разместиться.
        Внутри не намного теплее, чем на улице: печное отопление, но натопить заранее, очевидно, было некому.
        В длинной «пеналообразной» комнате с одним трехстворным окном, разделённой на две части большой печью, нас поместилось девять. В окно комнаты видны ворота в Кремль, за стеной которого возвышается башня-колокольня, подобие которой Щусев водрузил на здании Казанского вокзала в Москве.
      Назову моих сожителей-спутников, прошедших вместе весь путь от Ростова и разделивших со мной все трудности почти полгода жизни в голодной-холодной Казани, может быть отзовутся их родственники-ростовчане: Алёша Копылов, единодушно избранный старшим, Ким Якуб-Оглы, Соломон Литвер, Ефим Гольман, Иван Коневский, Эдик Панишевский, Николай Счесюк и Рафаил Кирищиев. 
      Прежде чем расположиться в новом жилище, прошли полную санобработку, смыв в бане дорожную грязь и пропарив в «вошебойке»-автоклаве свою заношенную и разваливающуюся одежду. И вечером, на голодный желудок (после утреннего роскошного завтрака, кроме съеденного «в один присест» пайка хлеба, полученного по рейсовой карточке, ничего нам не было предложено), улеглись впервые после Ростова в настоящие постели на чистые простыни с настоящей подушкой под головой. 
      Начался новый этап жизни в военном тылу.
      Сейчас, вспоминая первые дни в Казани, я многого не могу объяснить: или просто забылось за прошедшие годы, или все решалось без нас. Однако положение выглядит странным.
      С одной стороны, мы считались студентами Ростовского техникума, объединённого с Казанским Авиационным, даже получили стипендию за последний месяц в удвоенном размере (90 руб). С другой стороны, мы поступили в распоряжение 16-го авиационного завода, предоставившего нам общежитие и небольшую материальную помощь.
       На собрании в читальном зале техникума, его директор сказал о возможной альтернативе организации нашей жизни. Мы все будем официально зачислены в состав учащихся. Те из нас, кто пожелает немедленно продолжать учебу, может перейти в общежитие техникума, получить карточки с нормой хлеба 600 г в день, стипендию и питание в техникумовской столовой. Кто же предпочтёт работу на заводе, останется в общежитии «Бегемота», получит продовольственные карточки с нормой хлеба 800 г, и зарплату в соответствии с выполняемой работой, оставаясь при этом в штате учащихся техникума. Директор не мог назвать размер зарплаты на заводе, но сказал, что она будет значительно больше, чем стипендия.
        Естественно, большинство высказалось за работу на заводе.
        Нас распределили по цехам. Я и Ким – на участок обработки выхлопных клапанов контролёрами ОТК (отдел технического контроля). Выдали нам по ватнику-телогрейке, суконной шапке-треуху и по паре ботинок весьма странной конструкции: верх из какого-то кожзаменителя вроде дерматина крепился прямо к подошве, подмётка и стелька отсутствовали. Кроме того, - по 6 м белого полотна-бязи. Продав его на рынке, мы купили то, чего не доставало в одежде. Так, я приобрел подержанные солдатские штаны-шаровары, рукавицы и портянки.
       Обрядившись в полученное и прикупленное, я столкнулся с проблемой: штаны, предназначенные для заправки в сапоги или ношения с обмотками, оказались коротковаты, и вылезающие из ботинок концы портянок болтались снаружи…
       Выручил случай.
       Проходя мимо пустой витрины магазина «Военторг», я увидел валявшиеся в углу запылённые краги, неизвестно как там оказавшиеся. Вполне возможно, что они сохранились еще со времен гражданской войны, когда были частью обмундирования, поставлявшегося англичанами белогвардейским войскам. Зашел в магазин, спросил, не продадут ли мне их. Получив согласие и заплатив какой-то пустяк, я вышел из магазина, имея вполне приличный «кавалерийский» вид: краги, начинаясь ниже колен, охватывали верх ботинок и застегивались ремешками: проблема «стыковки» штанов с ботинками была решена. Не исключено, что именно благодаря такому внешнему виду я в дальнейшем оказался в кавалерии.
       Выдали нам и продовольственные карточки.  О них стоит рассказать подробнее.
       На листе гербовой бумаги, размером с развернутый лист тетради, в центре напечатана «стандартная справка», содержащая фамилию, имя и отчество, адрес, заверенная подписями и печатью, предназначенная для получения карточек на следующий месяц. Вокруг неё – талоны на хлеб, крупы, макаронные изделия, сахар, масло растительное, масло животное, мясопродукты и рыбопродукты. Талоны на хлеб содержали дату выдачи, и каждый талон состоял из трёх частей: 80, 120 и 600 г., так что полоска талонов на 10 дней была расчерчена на три ленты. Причину такой «конструкции» талонов на хлеб я понял позже.
       Трудовая дисциплина поддерживалась суровыми мерами: опоздание на работу более, чем на 20 минут, и прогул по причинам, не заслуживающим оправдания, карались судом, приговор которого, как правило, был стандартным: принудительные работы от «3-15» до «6-25», а злостным прогульщикам – тюремное заключение. «3-15» обозначало наказание удержанием 15 процентов заработной платы и дневной порции хлеба в течение 3 месяцев или, соответственно, 25 процентов в течение 6 месяцев. Так вот, хлебные талоны уже заранее были приспособлены для того, чтобы можно было вырезать ленту 120 или 200 грамм хлеба…
      Стандартная справка служила еще и удостоверением, которое нужно было предъявить в магазине, поэтому весь лист талонов приходилось носить с собой. Не дай Бог, потерять: лишишься хлеба не только до конца месяца, но и потеряешь право на талоны на следующий месяц…  
      До конца месяца приезда в Казань мы продолжали получать хлеб по рейсовым карточкам, так что дневная норма составляла аж 1400 грамм! Это давало возможность продать часть пайка на рынке, чтобы купить картошки или крупы: килограмм хлеба тогда стоил 200-250 руб (бутылка водки – до 500).
      Сразу же расскажу, чтобы покончить с карточками, о том, что по ним можно было реально ежедневно получать только хлеб, раз в месяц – сахар, на талоны «рыбопродукты» - два-три раза в месяц селёдку, иногда (не каждый месяц) – растительное (хлопковое) масло. Остальные талоны оставались не использованными, и в конце месяца их можно было продать на рынке. В дальнейшем, наученные опытом, мы продавали эти талоны не в конце месяца, а сразу же по получению карточек, тогда они стоили значительно дороже.
       Хлеб вначале можно было покупать в любом хлебном магазине и даже вперед на пару дней. Но уже в 1943 году, ввели прикрепление к определённым магазинам, и купить хлеб можно было только на текущий день.
       Иногда вместо сахара выдавали пряники в двойном размере против нормы. Это было здорово: удавалось не только полакомиться, но и продать на рынке большую часть пряников по 3-5 руб за штуку.
          Семьи командиров действующей армии, имеющие аттестат, прикреплялись к специальным магазинам, где по талонам можно было получать все, что по ним полагалось. Такой магазин находился на противоположной Бегемоту стороне улицы, если память не подвела – Чернышевского. В 1975 году, будучи в командировке в Казани, я его посетил, его интерьер остался таким же, каким он был во время войны.
       Прикрепление к магазину подтверждалось штампом на обратной стороне листа карточек. Уже в конце моей жизни в Казани кто-то из нас научился мастерски подделывать этот штамп, и тогда удавалось «отоварить» и те талоны, на которые в обычном порядке ничего не продавали. Кроме того, в этом магазине иногда продавали вне талонов «коврижку» - что-то вроде кекса. Её тут же разрезали на доли и несли на рынок продавать, чтобы купить взамен что-нибудь более существенное.
        Итак, через несколько дней после приезда, я начал работать на заводе. Мне, никогда ранее не работавшему в таком режиме, это казалось настоящей каторгой.
        Поднявшись в 6 часов утра, перекусив куском хлеба (если хватало сил оставить его с вечера), на трамвае мы отправлялись на завод.
        Недостроенные цеха завода, оборудование которого было эвакуировано из Харькова, находились в пригороде, в посёлке Караваево, теперь это уже район города. Переполненные трамваи ходили неаккуратно, зимой в сильный снегопад они иногда не ходили совсем, и приходилось добираться пешком, что в нашей неприспособленной к зиме экипировке было настоящим испытанием.
       В проходной завода надо было назвать свой номер и получить пропуск на территорию. В проходной цеха, сдав пропуск, получаешь металлическую марку, которая даёт право входа на свой производственный участок, где вахтёр вешает её на гвоздик на доске с номерами, отмечая в книге время прихода. Теперь уже до конца смены выйти из участка нельзя. Продолжительность смены – 12 часов, включая часовой перерыв на обед в заводской столовой.     После 8 часов вечера, закончив работу и прицепившись к переполненному трамваю, если он ходил нормально, отправлялись в свой «Бегемот», по дороге заглянув в магазин за дневной порцией хлеба. Дома, если было из чего, готовили ужин прямо в топке печки, настрогав щепок из большого куска бревна, лежавшего на лестничной площадке, если же готовить было нечего, удовлетворялись хлебом, запивая его кипятком, который всегда был в наличии в титане, стоящем в коридоре, если был сахар, то в прикуску с ним. Требовалось немало мужества, чтобы не съесть весь хлеб, оставив кусок на завтрак.
        Раз в неделю происходила «пересменка», переход с дневной в ночную смену или обратно. Эта смена была особенно тяжелой: её продолжительность увеличивалась на 6 часов, и вместо 8 вечера рабочий день заканчивался в 2 часа ночи. В состоянии полного изнеможения я добирался до Бегемота и, иногда даже не раздеваясь, валился на постель и засыпал мёртвым сном. Зато следующий рабочий день начинался только в 8 часов вечера. 
         Ночные смены, как ни тяжелы были ночные часы, особенно ближе к рассвету, когда глаза слипались непроизвольно, и я часто засыпал, стоя у станка, были более предпочтительнее. Днем можно было не только выспаться, но и побегать по магазинам или сходить на рынок в надежде добыть что-нибудь по талонам и продать, приготовить какую-то еду в печке. Удавалось иногда даже сходить в кино. 
       Выходных дней не было, но раз в месяц или даже реже объявлялся «санитарный день», завод останавливался, работали ремонтные бригады, а мы получали возможность отдохнуть.
       На моём участке обработки клапанов стояли несколько токарных станков «ДИП-200», на которых работали мои ровесники и даже еще моложе меня, выпускники РУ (ремесленных училищ) или ФЗО (училища фабрично-заводского обучения). На каждом станке выполнялась только одна элементарная операция. Требовалась очень большая точность обработки, для чего на станках устанавливались специальные приспособления: на станине крепилась рейка-шаблон, по которой должен скользить упор, крепившийся к шпинделю.
       В начале процесса (у первого станка-поста) в раздаточное окно передавались из соседнего кузнечно-прессового цеха грибообразные заготовки, в полость которых был запрессован натрий. После каждого поста мне надлежало проверить точность соблюдения проектных размеров, пользуясь штанген-циркулем или специальным калибром-скобой, иногда прибегая к использованию микрометра. После завершения последней операции на шлифовальном станке, обработанные, получившие завершенную форму, клапаны передавались в раздаточное окно в соседний цех термообработки. В конце смены нужно было проверить баланс: сколько поступило деталей, сколько было выбраковано и сколько отправлено в дальнейший путь технологического процесса.
       На первый взгляд работа не казалась сложной и трудной, но в конце смены, проведенной на ногах в бесконечных переходах от станка к станку, сил уже не хватало. Где попало садился и тут же засыпал, пропуская часть деталей без контроля. 
       К усталости добавлялось непреходящее чувство постоянного голода. 
       При работе в дневную смену дневной рацион состоял из 800 г хлеба и обеда в заводской столовой, по тем временам вполне приличного: суп с макаронами или вермишелью на мясном бульоне, вероятно столь жидком, что присутствие мяса совсем не ощущалось, хотя иногда попадались его отдельные волоконца. На второе – картошка или тушеная капуста с микроскопической котлетой или кусочком отварного мяса или рыбы. После обеда ощущение голода не исчезало, а лишь несколько притуплялось. 
       После изнурительной ночной смены оставалось некоторое время дня для поиска возможностей пополнить свой продовольственный рацион: побегать по магазинам в поиске того, что вдруг выдавалось по талонам, походить по рынку, чтобы купить что-нибудь для приварка (картошки или капусты), пока не израсходована зарплата. В столовой техникума можно было получить порцию супа-затирки или рассольника, и, наконец, приготовить в топке печки какую-нибудь еду.
       Стоит рассказать о «меню» тех дней.
       Самое доступное блюдо – картофельный суп.
       Отвариваются три-четыре целых картофелины, выуживаются и оставляются на второе. Отвар заправляется поджаренной на растительном масле половинкой луковицы, вот вам и вкусное и почти питательное первое блюдо. Еще лучше, если удавалось добыть крупы или гороха и разварить немножко в этом отваре.
       Ну и нельзя забыть о «королевском» блюде – супе из селёдочных голов.
       На первом этаже Бегомота существовала столовая. Питаться там было невозможно: подавали на второе тушеную капусту, а на первое – её же, разбавленную кипятком. Но там можно было за копейки приобрести отходы производства: головы от селёдок.   
       Головы отмывают, выковыривают глаза и жабры, то, что остаётся, варят. Получается рыбный бульон. Процедив и добавив картошки, получаем почти настоящую уху. 
      О затирке, простом в изготовлении и питательном супе, я уже рассказывал ранее.
       Ну и в завершение «кулинарной» темы не могу не рассказать об одном любопытном эпизоде.
       Однажды в конце удлиненной ночной смены (пересменки) меня подозвал пожилой татарин, работавший на последнем посту – шлифовальном станке, Нигматуллин.
      - Я живу здесь поблизости, у меня свой дом, - сказал он. - Идём со мной, отдохнёшь, погреешься и еще к себе успеешь до начала следующей смены.
      Отказаться от такого предложения у меня не было сил, и мы пошли вместе. В обычном сельском деревянном доме с дымящей печной трубой поднялись на высокое крыльцо. Он открыл дверь в сени и пропустил меня вперед. И тут я чуть не проглотил свой язык от аромата настоящего жаркого, исходящего из открывшейся нам навстречу двери комнаты. На уже заблаговременно накрытом столе чугунный котелок исходил паром….   Думаю, нет нужды описывать то блаженство, которое я испытал, уписывая щедро наложенное в миску яство – картошку с кусками жирного мяса. Кажется, я, наевшись, заснул, не выходя из-за стола.
         На следующий день я несколько раз ловил на себе взгляды хитро ухмылявшегося Нигматуллина, а в конце смены он спросил меня:
        - Ты знаешь, чем нас накормила моя хозяйка?
        - Думаю, баранина.
        - Ошибаешься, это – собачье мясо!  
        Это сообщение не вызвало во мне никакого особенного чувства, кроме воспоминания о полученном удовольствии от вкусной еды. И в дальнейшем я задавал себе вопрос, отказался бы я от такого приглашения еще раз? И, не особенно задумываясь, отвечал: не смог бы, даже если бы это следовало сделать.   

Оставить комментарий

Популярные посты:

tescin

Интернет и ТВ в одном пакете: телекоммуникационные решения для всех

wildcompany

Декабрь!

grigoriyz

День Святого Андрея Первозванного.

amarok_man

Дом для Барсика...

kirovtanin

"А поезд тихо ехал на Бердичев"

olly_ru

Перу 2024. Аусангате. Самый разноцветный треккинг. Альтернативные радужные

anna_bpguide

Гугл, ты сбрендил?

covetor

Новая работа

kacho

Встретились с другом, дружим уже лет 15 семьями, но они

• Ранее
• Архив