Продолжение Истории одного города
Алексей Жоголев — 16.08.2011
Глава первая
Чертовщина, какая то
На доме Мартина закукарекал флюгер. Бронзовый петух медленно развернулся в порыве ветерка клювом аккурат на Заксобрание. В хрустальной тишине июньского рассвета снова и снова разливалось его пение. Над Волгой слышится на полгорода.
Бронзовый человек на площади отогнал фуражкой парочку бомжей, вожделенно застывших над пайком из оранжевого пищеблока. "Банки, вокзалы, мосты…" – прокашлявшись, начал он свою ежедневную утреннюю проповедь. "Аптека, улица, фонарь" – передразнил его один из бывших пролетариев. Взяв товарища за руку, продолжил: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь". Превратившись в галок они улетели на "Волжский пекарь". И вовремя, потому, как заглушая крик петуха, с востока приближалась песчаная буря.
- Как это у Вас милейший Михаил Афанасьевич: "Туча нависла над Ершелаимом, во тьму погружался ненавистный прокуратором город" - закрывая лицо "Тверской жизнью" съязвил Максим Горький.
- Это не у нас, а у Вас дорогой товарищ Пешков: "Пусть сильнее грянет буря!" - отплевываясь от пыли, парировал автор "Мастера и Маргариты".
"Ацкий трактор", находясь в центре тайфуна - в сухую разметал дорожную пыль. Утренний город в лучах запыленного солнца отсвечивал бронзой.
Из пустой кабины раздавалась задорная песня: "Мы покрыты бронзовым загаром, ягоды в лесу горят пожаром. Лето, лето красное не даром…"
- "Более всего на свете он ненавидел запах розового масла, и теперь все предвещало недоброе, потому, что запах этот преследовал его с рассвета", как закамуфлировали-то любезный Михаил Афанасьевич, Вы, батенька, весьма шифрующийся автор. - Алексей Максимович попытался повести носом, от чего с унылых усов посыпалась бронзовая пыль.
- Это по ассоциации с "…Ягоды в лесу горят пожаром…" Вы имеете в виду дым с торфяников, или горящую городскую свалку? Пахнет-то и тем и другим. – С некоторой тревогой в голосе переспросил Михаил Афанасьевич – Раньше-то было кому следить, даже у Вас, товарищ Пешков, упомянуто: "…Один осторожный человек, боясь чего–то, наступил на горящее сердце ногой. И оно, рассыпавшись в искрах, угасло."
- Контроль и надзор, вот основы – всплакнул Алексей Максимович. – А свалка, это свальный грех.
- Раньше за всем следили, а теперь через Госдуму, для чекистов выбивают право следить за пожаром в головах, для профилактики. Только вот либералы опять морщатся, мол, к лику святых всем ведомством причислять, без суда и следствия, можно только посмертно и с позволения Вселенского Собора.
- А приглядитесь к думским депутатам в Пасхальную ночь на праздничной службе, чем вам не Вселенский собор, аки агнцы Божие, а охрана да помощники, как воинство святое. Чинно внемлют, богобоязненно! - влажные глаза автора романа "Мать" снова наполнились ласковой слезой.
Песчаная буря, приводимая в движение "Ацким трактором", приобрела циклический, замкнутый характер. Только автовладелец, живущий в центре города, мог догадаться, что таинственные круги, выписываемые машиной по улицам, продиктованы абсурдной схемой расположения дорожных знаков, организующих движение по стрелке, каких-то дьявольских часов. Все попытки вырваться из этих кругов пресекались знаками "движение только на право" и разметкой игнорирующей перекрестки.
Петух надрывался из Затверечья.
- "В этом крике жажда бури…", не так ли Алексей Максимович – споткнувшись на колдобине, вырвалось у Михаила Афанасьевича – а дороги, как море взволнованное этой бурей.
- Дорогам, специально к Дню Победы, придали вид военного времени, вовлекая всех в грандиозное празднование. Сильный ход – восхищенный собственной догадкой Максим Горький даже остановился среди лопухов перевести дух.
- Нам гагарам не доступно наслажденье битвой жизни, гром ударов нас пугает…
- Ну и язва Вы дорогой Михаил Афанасьевич, память о прошлом, это, как четвертое измерение – встав к бывшему парапету набережной и вглядываясь вдаль, произнес Горький – оно незримо.
- Набережной нет, а память о ней есть, Вы это, уважаемый, называете четвертым измерением?
- Вы Михаил Афанасьевич лучше меня разбираетесь в четвертом измерении, особенно касаемо квартирного вопроса. Как из однокомнатной на окраине Москвы, четырехкомнатную в центре сделать.
- Сегодня практика "чертвертого измерения" шагнула от единичных экспериментов к массовым. Вот например: Праздник Победы есть, ветераны есть, а квартир, им обещанных к празднику - нет. В "чертвертом измерении" даже закон сохранения энергии не действует, деньги на праздник затрачены, лист календаря оторвали и, только память осталась о том, чего нет! Чертовщина? – ни черта подобного, это и есть "чертвертое измерение" – поддержал Горького автор "Дьяволиады".
Через Тверецкий мост бронепоездом проехал первый трамвай. От его грохота вздрогнули, пролив ведерко, ботаники, красившие на набережной Степана Разина скамейки и стволы деревьев белой фасадной краской.
- Хорошая краска, не отмывается – посетовал один из них, глядя на перемазанную обувь – зато лет десять на деревьях продержится, не то, что известка.
- Набережная, это главный фасад города, на краске экономить нельзя - деловито заметил другой ботаник, густо вымазывая валиком липу с прикованным к ней штендером, на котором под белыми потеками исчезала надпись "Графика-М".
Петух прокричал как-то особенно громко, и Аннушка пролила масло с заправочной "Подсолнух".
"Ацкий трактор", выписывающий очередную шестерку между площадью и набережной, как-то особенно высоко подпрыгнул на лежачем полицейском и, бешено вращая помелом, взмыл над набережной, над Волгой, проплыл над покосившимся шпилем Речного вокзала и скрылся в направлении базы "Спейсавтохозяйства".
- Сегодня Маркс может опять потерять голову – подумал Булгаков, но ничего не сказал – странная вещь память, прошлое крепко сшито с настоящим, в прорехах сегодняшнего дня оно зияет торжественными бронзовыми заплатами.
Пропищал мобильник. Михаил Афанасьевич достал телефон и принял вызов. Звонил Прокуратор Иудеи Понтий Пилат.
- Встречаемся в "Бронзе"…
Глава вторая
Что изменилось за век минувший
Как вы уже догадались, ничего такого на самом деле не происходило, да и не может случиться, без какого либо указания верховных инстанций.
Дом Мартина, бывшего бухгалтера фабрики Берга, упомянутый в начале, стоит в Затверечье, и шпиль его действительно украсил петухом нынешний владелец Эдвард. Рядом расположен монастырь Мученицы Екатерины, и, из монастырского курятника по утрам доносится безвредное кукареканье. В руке Бронзового человека на площади Ленина есть предмет похожий на кепку, но доподлинно не установлено чем он разгонял "огалтелую" оранжевую революцию. Трактор, улетевший за Волгу, в конце концов, нашли и залили бак водой для полива. Деревья на набережной, покрашенные фасадной краской, перестали на зиму сбрасывать листву, сей метод, теперь, предложен к повсеместному внедрению.
Дорожные знаки и разметка постепенно ветшают. Есть надежда, что к зиме можно будет выехать с центральной набережной в сторону Москвы без нарушения правил. Квартиры ветеранам войны так и позабыли передать, но и позабыли извиниться.
В общем, все осталось так же, как было раньше – как всегда.
Просто тогда с первым петухом чертовщина заканчивалась, а теперь только начинается.
Мастер Жоголев
|
</> |