Прочитанное — 15

Алекс Керр, «Потерянная Япония» (1993)
Тот, кто открывал «Записки гайдзина», знаком с моей философией:
иностранцу всё равно не стать в Японии своим, поэтому не стоит и
пытаться, лучше отыскать в статусе чужака позитивные моменты и
наслаждаться ими. Алекс Керр доказывает обратное: ему удалось не
просто стать своим среди японцев, но более того — переяпонить их по
многим параметрам.
Американский студент, в начале 1970-х годов он забрался в самую
глушь острова Сикоку, купил там по дешевке пустующий деревенский
дом и вдохнул в него новую жизнь по строгим лекалам японской
старины — вплоть до соломенной крыши и ничем не загроможденного
дощатого черного пола. Позже он повторил этот трюк с другим старым
домом, недалеко от Киото — и наполнил его огромной коллекцией
азиатского искусства (удивительно, но такое роскошное хобби
оказалось по карману бедному студенту: рынок антиквариата в те годы
был перенасыщен, а сами японцы своим искусством интересовались
мало). Алекс также сдружился со знаменитыми актерами театра Кабуки
и в течение пяти лет был своим человеком за кулисами. Тесные
знакомства появились у него и среди реставраторов, и среди
каллиграфов, и среди мастеров икебаны. Во всём он старался дойти до
самой сути, и это ему удавалось.
Японская культура может показаться цельной и однородной лишь самому
поверхностному стороннему взгляду. Человек, мало-мальски в нее
вникший, знает, что на самом деле это невообразимый синкретический
винегрет, соединяющий несоединимое, а японская история представляет
собой череду эпох, отрицающих одна другую. Любить всё это целиком
невозможно. У таких, как Алекс Керр, неизбежно появляются ярко
выраженные симпатии и антипатии:
«Не все достижения военного периода негативны, так как они
включают в себя дзэн, чайную церемонию, театры Но и Кабуки и почти
все искусства, которые сегодня мы считаем высокими достижениями
японской культуры. Но под всем этим есть более глубокий слой,
состоящий из тумана, скал и стволов гигантских деревьев «Эпохи
богов», из которого родилась религия синто. Именно этот мир волнует
меня больше всего.»
Чайная церемония в ее нынешнем формализованном виде для автора
книги скучновата. Современная икебана представляется ему мертвым
искусством (за вычетом одного-единственного гениального мастера). В
буддийских храмах Киото он видит один лишь утрамбованный песок и
более ничего. А занятия каллиграфией всегда проводит глубокой ночью
и всякий раз совмещает их с выпивкой. Мне нравится такой подход,
это по-нашему.
Совершенно неудивительно, что этот пропитанный древностью
американец на дух не переносит ничего современного. Вся книга —
непрекращающийся плач по великой, но гибнущей культуре. Автор
рисует пугающую картину. Живописное побережье заковывается в бетон,
горы срезаются, леса засаживаются чуждым кедром, города уродуются
электропроводами и рекламой, вместо былых природных красот —
гольфовые поля. Население же наплевало на высокие эстетические
идеалы прошлого, залило дома флюоресцентным светом и просиживает
штаны в залах игральных автоматов.
Я попал в Японию в 1993 году — именно тогда, когда вышла в свет эта
книга. Понятно, что мне, выросшему в стране, где на корню была
уничтожена всякая историческая преемственность, в глаза бросалось
совсем иное. Большинству моих соотечественников не придет в голову
хоронить японскую культуру — как раз наоборот, мы все рады лишний
раз восхититься тому, как бережно и умело японцы сохраняют свои
традиции в стремительно меняющемся современном мире.
И всё же, и всё же... Поживя достаточно долго не только в Японии,
но и в Европе, я склонен теперь согласиться со многими горькими
констатациями Алекса Керра. Невозможно спорить с тем, например, что
британцы и датчане сохраняют исторические ландшафты и архитектуру
куда лучше японцев. Для того, чтобы получить представление о том,
как выглядела в прошлом английская деревня, не нужно покупать билет
в тематический парк — достаточно доехать до английской деревни.
Однако, рассуждая предельно философски, прошлое на то и прошлое,
чтобы с ним расставаться. Те или иные потери всегда неизбежны.
Культуры, которые пытаются их минимизировать, сопрягая традицию с
прогрессом, вызывают гораздо больше симпатии, нежели те, которые
пытаются совсем остановить поступь времени. У японцев — при всех
срывах и заскоках — это получается лучше многих и многих.
Перечитывая «Потерянную Японию», я искренне печалился вместе с
автором-романтиком — но, перевернув последнюю страницу, мысленно
говорю: «Всё равно молодцы!»
|
</> |