Про книги...

sams_lena — 30.04.2022 После наших прошлогодних покатушек в Красноярский край в целом и в Овсянку конкретно, задумалась и решила восполнить очередной пробел в образовании.
Знакомство с творчеством Виктора Астафьева началось для меня в далеком детстве с небольшой повести серии Библиотека юношества - "Где-то гремит война"


Про жизнь подростка во время Великой Отечественной где-то глубоко в тылу, в Сибири. Вроде рассказ для детей и учить должен хорошему и правильному. Но какое-то странное послевкусие осталось от него в моем тогдашнем не сильно окрепшем мозгу. Послевкусие, которое невозможно было мне тогда внятно сформулировать и правильно обозначить.

А потом в Роман-газете, которую тогда выписывали родители, вышел роман "Прокляты и убиты" про неприглядную изнанку войны. И здесь уже не послевкусие. Здесь реально дохнуло смрадом. Горьким, ядовитым, грязным. При этом понятно, да, что этот быт некрасивый и непричесанный - это военная обыденность есть и должна быть, но у Астафьева, кроме грязи, мата и жести больше не было ничего. Вот у Шолохова не так же! Среди всего этого неумытого, потного, в крови и пыли обязательно есть что-то светлое, какая-то грусть и обязательно надежда, а тут полный беспросвет, полный, тотальный, мрачный. Опять же тогда, когда эта книга ко мне в руки попала, я была подростком и внятно свои мысли сформулировать не могла, но общее ощущение от этого романа помню. Хотелось помыть руки и больше не брать в руки его книги никогда.

Но сейчас же я уже взрослый и умудренный опытом (ну, вроде бы)) человек. Может это тогдашний юношеский максимализм сформировал мое такое долгоиграющее неприятие Астафьева? Может он прекрасный писатель на самом-то деле - вон целый музей, столько посетителей, земляки им гордятся и всё такое. Опять же лауреат всяких премий, один из родоначальников "экологической" и "деревенской" прозы и остальное всякое.

Хотя царапнуло упоминание экскурсовода в Овсянке, что жену свою он не сильно любил и уважал, мог запросто унизить перед посторонними да и вообще несколько раз уходил из семьи. С другой стороны, Высоцкого тоже сложно образцовым мужем назвать!

И вся эта долгая преамбула мне нужна была для того, чтобы объяснить, зачем же я взялась за "Царь-рыбу" - апофеоз творчества Астафьева, как писателя "эколого-деревенской направленности" )


И знаете, я теперь могу внятно сформулировать свои мысли по поводу всего ранее прочитанного астафьевского. Все объясняется очень просто. Он не любит своих героев. Никого, о ком он пишет в "Царь-рыбе", он не любит. Ни людей, о которых рассказывает, ни собаку, с которой ходит на охоту (живая душа, помощник и друг в забытых богом таежных буреломах), ни даже ту самую "царь-рыбу" осётра - "холодная, туполобая, в панцире плащей, с желтенькими, восково плавящимися глазками, похожими на глаза не зверя, нет – у зверя глаза умные, а на поросячьи, бессмысленно-сытые глаза". Ладно там, писатель-мизантроп, презирающий людей, поэтому все они у него тупые, пьяные, неопрятные, жизнь прожившие зря, не так, не там и не затем, но он же вроде как за природу рубится?! Против браконьеров, хищнически вылавливаемой рыбы, загаживания рек и тайги. Так ведь и природа у Астафьева злая и жестокая, подминающая и убивающая людей холодом, голодом, ветром, морозом, болотом, медведем-людоедом. И описывает автор все эти природные жернова, сминающие человеческие жизни, даже с некоторым сладострастием - вот мол, так ему и надо!


Однажды он видел утопленника. Тот на дне реки лежал, подле самого берега. Выпал, должно быть, с парохода, почти к суше прибился, да не знал того и сдался. А может, сердце отказало, может, пьяный был, может, и другое что стряслось – не выспросишь. Глаза утопленника, подернутые свинцовой пленкой, пленкой смерти, до того были огромны и круглы, что не вдруг и верилось, будто человечьи то глаза. Разгляделся Игнатьич, съежился – так велики, так уродливо вывернуты глаза утопшего оттого, что рыбка-мелочишка выщипала ресницы, веки обсосала, и ушли рыбешки под кругляши глаз. Из ушей и ноздрей человека торчали пучками хвосты сладко присосавшихся к мясу налимишек и вьюнов, в открытом рту клубились гольяны.

И это даже к случайному, ничем не виноватому, проходному по сути дела, своему герою. Что уж говорить о тех, чью историю он рассказывает с самого начала - от детства до времени повествования! Там он бьет по ним от души, с размахом. И нет у него ни к кому из действующих лиц своей книги ни любви, ни сочувствия, ни даже элементарной жалости. Хотя книга большая и состоит из полутора десятков рассказов, которые иногда связаны героем, но чаще всего только местом действия - низовья Енисея и тайга вокруг него, да в одном из рассказов - Норильск с тундрой.
Рассказы "дыбровые", сюжетные, интересные - читать бы взахлеб, как ЖЖ Шпиленка! Но отношение автора к написанному просто вымораживает. В своем наблюдении за жизнями тех, кто живет в таких суровых условиях, нет у него даже бесстрастности ученого, фиксирующего результаты проводимых опытов. Только брезгливость и нелюбовь. Вот такое чувство в одно слово - "это нелюбовь" (с)

А язык-то какой образный! Красивые слова сплетаются в картинку, которая встает перед глазами (особенно для тех, кто уже это видел)

На речке появился туман. Его подхватывало токами воздуха, тащило над водой, рвало о подмытые дерева, свертывало в валки, катило над короткими плесами, опятнанными кругляшками пены. Нет, нельзя, пожалуй, назвать туманами легкие, кисеей колышущиеся полосы. Это облегченное дыхание земли после парного дня, освобождение от давящей духоты, успокоение прохладой всего живого. Даже малявки в речке перестали плавиться и плескаться. Речка текла, ровно бы мохом укрытая, мокро всюду сделалось, заблестели листья, хвою, комки цветов, гибкие тальники одавило сыростью, черемуха на том берегу перестала сорить в воду белым, поределые, растрепанные кисти полоскало потоком, и что-то было в этой поздно, тощо и бедно цветущей черемушке от современной женщины, от ее потуг хоть и в возрасте, хоть с летами нарядиться, отлюбить, отпраздновать дарованную природой весну.

Ну, красиво же, скажите?! Не отнимешь, ведь - есть талант, определенно есть!!

Залегла зима по Пясине, по Дудыпте, по всему Таймыру, сровняла снегом впадины речек с берегами, ухни - напурхаешься, пока вылезешь. Снег еще не перемерз, рыхлый, еще лицо до крови не сечет, слава Богу. Маячившие у приморья скалы растворила, вобрала в себя все та же безгласная ночь. Лесок, островком ершившийся средь тундры, захоронило снегом. Переливались, искрили до рези в глазах снега, да небо, чем дальше в зиму, тем живее светилось и двигалось. Но уже не пугало и не завораживало северное сияние охотников, да и достигало оно земли все реже и слабей - подступала пора диких, вольных ветров и обвальных метелей.

Чувствуешь тающий снег на губах, видишь эту бескрайнюю белую тундру, щеки, так и хочется протереть от фантомного мороза. С таким талантом владения словом - самое оно нести людям "разумное, доброе, вечное" (с)! Объяснять, помогать, показывать, пробуждать в читателе хорошие чувства, учить его сопереживать, воспитывать его душу, лечить его сердце. Но...
Только "Сон о белых горах", по которому в 70-е снят фильм "Таежная повесть" с Михаилом Коновым в роли Акима, немного выбивается по общему ощущению, но даже в этой повести через общие слова просачивается авторская желчь и недовольство поступками своих героев.

Зато теперь стало понятно то, что я не могла сформулировать тогда в детстве и то, почему после его "Проклятых и убитых" мне было так нехорошо.

Планировала я еще прочесть его "Прощальный поклон", но вряд ли это теперь сделаю.


Как-то так...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив