про Китай

А ещё в далёком Китае внезапно переводят и издают мой старинный бестселлер, и издают с размахом, с картинками, ых, его бы тогда есчо, в 2009, с картинками издать. И, значит, меня нагрузили подбором картинок. И так странно сейчас погружаться в свою первую книгу, изданную шестнадцать – а написанную и вовсе двадцать лет назад. Я-то эти двадцать лет, «с момента написания», прожила в мире, свободном от смрадного «богословия иконы». Как художник, как препод и как теоретик – я двадцать лет с неослабевающей любовью и неизменным любопытством занимаюсь всеми оттенками красоты и безобразия. И мне дико и странно думать, что для кого-то всё ещё актуальна чистка авгиевых конюшен посредством моего архинесложного научпопа двадцатилетней давности. Что кто-то ещё дышит прокисшей русско-парижской портянкой и не решается разуть глаза и наконец озаботиться различением добра и зла, а не только различением «своего», т.е. нас*анного ему в голову Леонидом Успенским, от всего остального.
Про картинки. – интересно, что за отчётный период, за полтора десятка лет, и мои и сетевые закрома по части истории христианского искусства несказанно расширились. Там, где прежде едва-едва виднелась пачка рыжих сканов с советских репродукций, теперь цветут десятки тысяч качественных фоток – от катакомб и саркофагов до Филиппа Одарте и Ян ван Эйка, до Рубенса и Гвидо Рени, до Бугро и Мориса Дени, и от Софии Константинопольской до Симона Ушакова, Виктора Васнецова и, скажем, хотя бы Натальи Пискуновой.
И только в пыльной нише «богословов иконы» не изменилось практически ничего. Ни по количеству картинок, ни по качеству. Иконы кистей самих аццов-основателей, Леонида Успенского и Григорья Круга, иконы кистей Марии Скобцовой и Иоанны Рейтлингер, иконы непосредственных их учеников, типа св. Софрония Сахарова или Эгона Сендлера, и иконы нынешних их толкателей-продвигателей, типа Асланова или Дробота, - ау, хде? В Сети висят, как и висели, всё те же картиночки размером с почтовую марку.
Чтоп интересующиеся «богословием иконы», божэупаси, всей красоты не разглядели.
...Но кое-что новенькое я таки выцепила. Например, вот такие драгоценные портреты Леонида Успенского.


Тут он, правда, ещё не пишет «Богословия иконы», но уже явно готовится, готовится...
Ну и Круга уж заодно новый для меня качественный портретик. На этой фотке он, простихосподи мой внутренний эвигвайблихе, моложе меня.

Поисковик, кстати, вывалил в пачке «похожих картинок» ещё и эту. Ну что тут скажешь? Похож, похож.

(Для тех же, кто захочет мне вставить, что грехъ потешаться над некрасивым, нездоровым и самашеччим на всю голову человеком – что ж тут поделаешь? Если бы парижское православие не пиарило в хвост и в гриву мутные отходы арт-терапевтических практик нервного неофита, то и не было поводов сравнивать то с этим.
Можете считать, что «похоже» относится не к несчастному заблудившемуся старику, а, например, к главной нынче парижской "богословке иконы" Эмили ван Таак.
Нет, меня несёт, таки повешу цитат пару из её доклада на семинаре в Афинах семь лет назад -
«В иконописании Успенского сильно не то, что он приобрел через технику и старался повторить. А когда это удается, почему это особенно прекрасно? Потому что это даровано Богом, один раз. И когда он рисовал, Леонид Успенский не старался (и можно привести множество примеров этому) исправить не совсем удачные, немного неловкие или даже плохо нарисованные детали: он принимал дар Божий, таким, каким он есть. И следовательно его подвиг, его отречение от самого себя и в этом: «Я пишу икону, которую Бог велит мне писать».»
«Католическая монахиня приходила на уроки Успенского, позже, благодаря ему, она стала православной. В его личности было нечто очень сильное и глубокое. Он заставил ее переделать по крайней мере десять раз святого Серафима. Она работала у себя и приходила с иконой. Он ее спрашивал: «Вам нравится то, что вы сделали?» Сестра была простой и скромной и простодушно отвечала «О, да!» А он непременно отвечал: «Ладно, тогда стирайте». Она это рассказывала с большой радостью и благодарностью: за полное изменение своей личности через этот подвиг.»
«Своим художественным темпераментом Успенский был прежде всего скульптором, и он нас учил, что когда пишешь икону, надо постепенно накладывать блики. Он никак не хотел, чтобы заранее предусматривали — как вам известно, в наши дни, заранее отмечают где будут блики,на носу, на лбу, все предусмотрено — но он совсем не хотел, чтобы мы так делали. Конечно, надо сначала нарисовать, чтобы иметь представление о том, как это будет, но затем он хотел, чтобы мы накладывали санкирь без меток и после этого чтобы мы раскрывали глаза, нос, рот, а затем писали бы объем лика, как скульптуру, постепенно накладывая блики, в зависимости друг от друга. Сначала более широкий первый слой, со вторым слоем сокращая размер, понемножку осветляя и так далее. Это замечательно, это те навыки, которые мы унаследовали от него, в его мастерской и так же делал отец Григорий. Мы не знаем заранее каким получится лик, и это открытие. А когда делаешь ошибки, когда получается не так как хотелось, иногда открываешь чудеса: хорошо видно что ты сделал не то, что хотелось бы сделать, но чувствуешь, что стоит упорствовать и пытаться продолжать, чтобы увидеть, что получится. Поэтому, ты продолжаешь и постепенно открываешь, что это гораздо лучше того, что ты предусматривал, это тот лик, который Бог хочет для иконы.
Конечно, у каждой мастерской своя манера работы, но в наиболее серьезных мастерских следуют такому порядку: они очень точно рисуют образ, накладывают тени там, где будут блики, таким образом, они абсолютно уверены в том, что получится и … это катастрофа!»
И рюсский язык этих пассажей, кстати, оцените. Докладец ван Таак переводила некто Анна Воронтсофф.
Вот, короче, в чём я в настоящее время снова гваздаюсь, вместо того чтобы дышать весной и розами на давно уже освобождённой для себя и друзей площадке. Но наши китайские друзья-христиане, возможно, всё ещё сидят по горло в авгиевых конюшнях, и ради них я снова беру лопату.