Про идиллию мира жужжащих пчёлок


Солнышко встало и я встаю. Облака бегут по синему небу. Птички поют. Бабочки порхают. Пчёлки жужжат, со цветка на цветок перелетают. Одним словом, идиллия. Благодать. За пример брать можно, мол, вот такой жизнь должна быть - счастливой и радостной. Все ею наслаждаются, не ведая ни ссор, ни драк, ни ругани.
Только вот дни становятся короче. И солнце позднее встаёт. Цветы отцветают, листочки на кустах в разноцветный наряд осени одеваются. Птицы уже не поют. Сегодня с утра с севера на юг, печально перекликаясь, пролетели два клина гусей. Но всё равно хорошо. Как когда-то написал один поэт:"Люблю я пышное природы увяданье, в багрец и золото одетые леса..." А я каждое утро начинаю с обхода. С обхода моей деревенской усадьбы. Пройду, во все углы загляну: всё ли в порядке? Не знаю, что это такое - благоприобретённая привычка или врождённый инстинкт. Напоследок обязательно пройду на свой пчёльник, чтобы убедиться, что и там ничего не случилось. Хотя что там может случиться? Пасека всегда и у всех ассоциируется с миром и ладом, навевающими благостное умиротворение. Царство благодати - лучше не скажешь.

Сначала, ещё издали, общий взгляд - не изменилось ли что в привычной картине. Вроде нет, всё также, как вчера, как позавчера, как всегда. Улики стоят ровно, крышки не сдвинуты. Но мне этого мало. Теперь я пойду вдоль них, внимательно рассматривая летки и то, что под летками. А под летками у меня перед каждым ульем лежит пластина шифера. Она вроде то же самое, что для человека термометр или аппарат для измерения давления. Случись что в улье, происшествие чем-нибудь да отразится на пластине. Перед этим ульем я, если скажу, что остолбенел, то это очень сильно будет сказано, поэтому выберу вариант встал, как вкопанный. Первая мелькнувшая мысль - пчёлы отравились. Но сейчас осень, не лето, да и пчёлы почти не летают - нет взятка. Но чуть приглядевшись, рассмотрел - ведь это не пчёлы. Куча трупов, по другому не скажешь, и исключительно одни трутни. Вот она правда жизни и обратная сторона царящей в ульях идиллии, о которой многие даже не догадываются.
На самом деле мир не просто жесток, а очень жесток. И, по большому счёту, к нему не применимы так называемые нормы морали с их определением добра и зла. Всё лето пчёлы заботливо выращивают трутней. Трутней, которые ничего не делают. Они даже не умеют брать нектар со цветков. Всё лето трутень ест и спит, ест и спит, лишь иногда вылетает из улья на прогулку и несёт своё тяжёлое тело, громко гудя. Смысл существования трутня до примитивности прост - однажды спариться с молодой маткой, вылетевшей в брачный полёт. Один единственный раз, если крупно повезёт. За точный процент не ручаюсь, но обосновано полагаю, что такое удовольствие выпадает не больше, чем одному из ста. И это оптимистичное предположение. А остальным остаётся абсолютное ничегонеделанье: кушать, как говорится, от пуза, да периодически совершать полёты, чтобы опорожнить переполненный кишечник.

Так и живут 99% трутней, пока не подойдёт пчёлам время собираться в клуб перед предстоящей зимовкой. Вот тогда пчелиная семья и вспоминает о своих сверхупитанных братьях. Их просто даже не изгоняют, а вышвыривают из ульев. Тот, кто застал советские времена, тому памятны вечера пятницы, когда милиционеры собирали упившихся любителей крепких напитков, набивая ими вытрезвители и комнаты для задержанных в райотделах. Картина один в один, когда видишь, как две пчелы, подхватив упирающегося трутня с двух сторон под крылья, волокут его из летка, чтобы сбросить с прилётной доски. А вокруг улья кружатся негодующие трутни, тяжело приземляются перед летком и пытаются проникнуть в улей. Как бы не так! Перед летком их встречает тесная группа пчёл, словно дружинники с красными повязками на рукавах. Прорваться через такой заслон практически невозможно. Подобное изгнание ничего хорошего трутням не сулит. Во-первых, зачастую оно сопровождается смертоубийством, когда из летка просто выбрасывается труп. Во-вторых, изгнанного живым трутня ждёт та же участь - он умрёт вне улья от голода и холода, если раньше на него не наткнётся та же птичка-синичка. Но то, что в этот раз я увидел у улья, однозначно можно квалифицировать, если прибегнуть к языку права, как геноцид - массовое убийство населения улья по признаку половой принадлежности. Но, как известно, на пчёл не распространяются статьи и параграфы законодательства, им неведомы нормы морали, а подчиняются они, если верить учёным, той программе, что вложена в них природой и которой имя - инстинкт.
|
</> |