Про художников и деспотов

ludmilapsyholog — 10.02.2012 Из-за всеобщих сетований над "списком подержавших" вдруг вспомнился по ассоциации давно, в юности, написанный рассказ. Лет в 15 или 16, точно еще в школе. Он назывался, как сейчас помню,  "Вишневый пирог". Текст не сохранился, но сюжет был примерно такой.
В неком  выдуманном городе правил деспот. Не то чтобы совсем кровавый, но мерзкий, алчный и временами довольно жестокий. И очень этому деспоту важно было, чтобы граждане его любили и присягали на верность. Поэтому каждый год в день особого праздника (не помню как назывался) все собирались на площади и уважаемые горожане, главы цехов и гильдий, произносили хвалебные речи в адрес Самого. Причем тут же на площади стояла плаха и палач с намеком, что кто откажется, того...
Героем рассказа был некий Художник (не помню, было ли у него имя), который как раз в этом году стал главой гильдии художников (прежний умер от старости) и, значит, должен был говорить речь. А он не хотел, потому что деспота презирал и ненавидел.  И очень ему было жалко умирать, у него молодая жена была, и страшно было думать о палаче и плахе, но он понимал, что сказать при всех на площади ложь просто не сможет, и все. Это было невозможно для него. Он привел в порядок дела и всю ночь перед праздником провел, прощаясь с женой, и когда за ним пришли стражники, чтобы проводить на площадь, поцеловал ее в последний раз и пошел на смерть. Потом там описывался сам праздник, и его чувства при виде толпы, деспота и палача, я уж не помню подробности.
И вот -- кульминационный момент, очередь доходит до него. Он то ли отказывается, то ли говорит какую-то дерзость. Повисает мертвая тишина, все в ужасе. Палач делает шаг в его сторону. И тут в тишине раздаются хлопки и смех -- деспот весело аплодирует и говорит, что вот же наконец кто-то что-то оригинальное сказал, а то заладили как попугаи все одно и то же. И велит продолжать церемонию. Ошарашенный Художник возвращается спокойно домой, и живет дальше, и никто его не трогает, его гильдия очень при нем расцветает, жена ждет ребенка и все такое.
На следующий год все повторяется: он опять боится,но уже меньше, но приводит в порядок дела и прощается на всякий случай с женой, и опять ничего страшного не происходит. И на следующий. Это уже почти ритуал - он говорит не то, что остальные, деспот улыбается, кивает -- и все.
И вот какой-то очередной год, Художник уже не готовится заранее к этому дню, не переживает,  с семьей не прощается, да и вообще о нем забыл, если честно, он своей новой картиной увлечен и других дел полно. Утром он играет с сыном в саду, потом они садятся пить чай с вишневым пирогом, и тут на пороге появляются стражники -- пора идти на площадь. "Я быстро" -- говорит он жене и сыну, на бегу их целует и оставляет на тарелке, не доев, кусок пирога:  "Не убирай, приду доем".
Идет на площадь, все как обычно, доходит очередь до него, он привычно заявляет, что ничего хорошего сказать о деспоте не может, и тут вдруг... Правитель серьезно смотрит на него и говорит: "Ты уверен? Хорошо подумал? Сам знаешь. что за это будет" -- и совершенно определенно на палача показывает. Тот начинает точить топор. Площадь замерла и ждет. Художник растерян, он не готов, он пытается собраться с мыслями, но перед глазами -- только образ недоеденного вишневого пирога. Он старается вспомнить, почему решился на протест тогда, много лет назад, найти в себе ту же смелость и решимость -- но не может, перед глазами -- недоеденный пирог, сочные вишни на разрезе, белая сахарная пудра -- они необыкновенные, пироги его жены. Уже сдаваясь, он пытается найти себе оправдание, что у него сын, что он с женой не простился, не оставил ей достаточно денег, что картина не дописана - прекрасная картина, его шедевр, но чертов пирог перекрывает все другие образы и прямо стоит перед глазами.
В какой-то момент он понимает, что слышит свой собственный голос, восхваляющий деспота, потом всеобщий выдох и благосклонное "Ну то то-же" Самого. И пустота внутри.
Конец.

Совсем забыла, а тут вдруг всплыло.
ПС. А не сохранилось оно тоже интересно почему. Мой друг Синовер, один из последних советских политзаключенных, как-то рассказал, что на суде вслух зачитывали его юношеские рассказы и стихи, найдены при обыске, в издевательской манере. У меня в это время уже были очень напряженные отношения  с теми самыми органами, дела светили, и вот же странно как было в голове устроено: сама по себе тюрьма не так пугала, да что там тюрьма -- вполне могли бошку пробить любым темным вечером, это было принято в наших краях. А вот от мысли, что будут читать вслух и издеваться,  дурно просто стало. И я все уничтожила. Теперь немножко жалко.
Странные все же создания 22 летние девицы.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив