ПРИНЕСЕННЫЕ ВЕТРОМ (1)

putnik1 — 06.08.2013

К многими читанной серии ликбезов "Идем на Восток" многие же читатели, справедливо хваля, столь же спрведливо и предъявляют претензии: дескать, есть лакуны и пропуски. Не спорю и восполняю. С той лишь оговоркой, что речь-то все-таки велась о народах, к которым Россия, - от Волги до Чукотки, - пришла, но не о тех, кто сам пришел к России. А были ведь и такие...



Без Чингиза

Восстание «Красных повязок» и воцарение в Поднебесной династии Мин положило конец истории Дома Юань, но не монголов. Монголы ушли в свои степи, однако остались очень серьезной силой, - вот только теперь сила эта была разделена сама в себе: три исторических региона, и в каждом – множество улусов, как до Чингиса. Халха (Запад) – семь осколков, Юг – более сорока, Ойратия (Восток) – семь, но только в Ойратии сохранялось некоторое подобие единства. Хана не было, - ему неоткуда было взяться, ибо Чингизидов в Ойратии не водилось, - а делился народ на «тумены» (десять тысяч воинов с семьями) во главе с тайшами («тайчи» - царевич или, по-европейски, герцог) и «минганы» (тысячи), управляемые нойонами (князьями). Причем, если в Халхе и на Юге каждый был сам за себя, то семь ойратских племен раз в год собирались на чуулган (съезд представителей), решения которых были обязательны для всех, а нарушение их каралось, и выбирали «даргу» (формального главу конфедерации). Это вносило некоторый порядок, а значит, способствовало процветанию. Кроме того, кочевья ойратов были удалены от границ Чжунго и китайцы не особо вмешивались в тамошние дела, зато напрямую граничили со Средней Азией, и ойраты бойко стригли купоны с транзитной торговли.

Вполне логично, что именно ойратские тайши в какой-то момент поставили вопрос о том, что Монголии не худо было бы, опять объединившись, снова стать силой, определяющей политику региона, - и вся первая половина XV столетия была подчинена решению этой задачи. Дарги ойратов, - сперва Махаму, затем Тогон и наконец Эсен оказались достаточно умны, чтобы, не проливая крови, увлечь тайшей и нойонов великой целью, и достаточно сильны, чтобы идти к этой цели, не сворачивая. В итоге, в 1454-м, ойрат Эсен объединил таки восточные и западные племена и был, - покончив с традицией, гласившей, что ханом может быть только человек из рода Чингиса, - поднят на белой кошме, возглавив государство, раскинувшееся от Ляодуна до границ Средней Азии, после чего, разумеется, началась внешняя экспансия. И складывалось все очень даже неплохо. Казахи, только-только создавшие собственное ханство и щупавшие ойратов на прочность с тыла, получили жестокий укорот; Уз-Тимур-тайши, сын Эсена, сходил в большой и очень успешный поход на запад, набрав огромную добычу в Ташкентском оазисе, а сам Эсен-хан в 1449-м близ урочища Туму наголову разбил огромное китайское войско, взяв в плен имератора Инцзуна со всем штабом и продиктовав побежденным условия мирного договора.

Далее, однако, началась черная полоса. В 1455-м, на пике успехов, Эсен-хан погиб, подавляя мятеж тайшей, недовольных возвышением своего дарги. Халха тут же отпала, Китай денонсировал мирный договор, а Ойратия надолго погрузилась в омут разборок всех со всеми на предмет, как такое вообще могло случиться. Значение чуулгана упало до нуля, даргу больше никто не выбирал, каждый тайша стал полным хозяином в своем тумене. А поскольку в такой обстановке очень оживились казахи, давно льстившиеся на ойратские пастбища и угодья, взоры князьков обернулись в стороны Халхи. Влияние которой, естественно, возросло, - аж до того, что в первой половине XVI века Даян-хану, прямому потомку Чингиса, удалось вновь объединить не только халхаские и ойратские, но и южные племена, заставив Китай сильно вздрогнуть, - и увы, вновь счастье длилось недолго. Даян умер, его сыновья схватились за наследство, китайская дипломатия не сплоховала, - и Монголия вновь распалась, на сей раз окончательно, причем в самом тяжелом положении оказались ойраты. Они были окружены врагами со всех сторон: на западе – сильный Турфанский султанат, на севере – усилившиеся казахи, а на востоке и юге – свои же, монгольские кузены, рвавшие под шумок все, что плохо лежало.



Обратной дороги нет

По сохранившимся сказаниям видно: ребята, оказавшись в ситуации, хуже некуда, вели себя достойно, но драться против всех сил не хватало. В 1552-м коалиция княжеств южной Монголии, опираясь на всестороннюю поддержку китайцев, разгромила объединенное ойратское ополчение, вынудив их покинуть пастбища в верховьях Орхона. Спустя десять лет все повторилось по-новой, и ойратам пришлось, спасаясь от уничтожения, отходить еще дальше на запад, к Иртышу, а в 1587-м в «великий поход» выступил могущественный Убаши-хунтайджи, державший по мандату Пекина всю Халху. Тут уже оставалось только упереться рогом, и ойраты уперлись: срочно собравшийся (впервые за полвека) чуулган избрал гур-даргой (диктатором) сильного человека Байгабас-хана, правителя племени хошоутов, и ему, после наведения самыми жесткими мерами дисциплины, удалось разгромить халхасцев, а затем как-то пригасить склоки.

Тем не менее, неприятностей меньше не стало. И казахи, и южные кузены, и западные держали захваченное цепко, вернуть свое сил не хватало, а значит, не хватало и пастбищ. Выжив и сохранив независимость, ойратские племена голодали и слабели. Тем паче, что улусы начали дробиться: не имея возможности завоевывать новые земли, тайши теперь делили владения между сыновьями, и новые улусики, маленькие и слабые, впивались друг дружке в глотки за лишний гектар пастбища или спорный колодец. Естественно, в такой ситуации тайши и нойоны пытались найти выход, а единственным выходом (при полной невозможности воевать на три фронта) оставался поиск новых территорий, причем таких, обретение которых не стоило бы слишком уж большой крови. И вполне естественным объектом интереса стала Сибирь, - вернее, ее западные и южные районы, - куда на исходе XVI века и начали осторожно прощупывать дорогу ойратские отряды.

Следует признать, решение было разумным. Сибирь в тот момент кипела кровью: поход Ермака положил начало проникновению «за Камень» русских, вокруг которых объединились мелкие племена, недовольные диктаторскими методами Кучума и Кучумовичей, а поскольку те опирались на Бухару, ничего против появления в крае ойратов не имело и сильное Казахское ханство, считавшее бухарцев злейшими врагами. Равным образом, с симпатией отнеслись к пришельцам и русские воеводы. По первому времени, - когда улусы торгутского тайши Хо-Урлюка и дербетовского Далай-Батыра в 1605-1606 объявились в окрестностях их городов, - без стычек, конечно, не обошлось, но очень скоро стало ясно, что силы примерно равны: ойраты не имели возможности штурмовать хорошо укрепленные стены, а небольшие гарнизоны не могли разгромить конницу пришельцев в полевом сражении. Так что начались переговоры, облегченные еще и тем, что тайши враждебности не проявляли, данное слово, в отличие от мусульманских вождей, держали (Яса обязывала), торговля с ойратами приносила немалую прибыль, а «язычество» новых степняков предполагало возможность превращения их в противовес степнякам, исповедовавшим ислам.



Сами мы нездешние...

Короче говоря, уже в январе 1607 года тарский воевода сделал решительный шаг, направив к Далай-Батыру своих полномочных представителей с предложением подписать шерть (договор) и присягнуть на верность Белому Царю. Дербетовцы не отказались, их старшины приехали в Тару и объяснили, чего хотят и чем могут быть полезны, после чего информация была экстренно донесена до Москву, и Дума, одобрив воеводскую инициативу, дала «добро» на разрешение ойратам торговли в Таре на льготных условиях, «без пошлин и всякой лихвы». А помимо прочего, и повелела продолжать переговоры, вменив воеводе в обязанность «проявлять к тем зюнгорцам почетную приветливость». Но самым главным, определившим все дальнейшее, стало «царское изволение» дербетам кочевать вверх по Иртышу и Тоболу, то есть, в границах Русского царства, при необходимости (ежели вдруг казахи и ногайцы будут недовольны), обращаясь за помощью к сибирским воеводам, в свою очередь, получившим указание такую помощь оказывать.

Не приходится удивляться, что уже в 1608-м тайша Далай-Батыр, подтвердив в Тобольске «устную шерть на огне», данную тарскому воеводе, свободно кочевал со своими людьми под Тарой, Тюменью и Тобольском, а ойратские торговцы начали осваивать рынки Уфы, Казани и даже самой Белокаменной. А там их появление и «низы», и «верхи» приняли с доброжелательным интересом: Москва прознала, что «зюнгорцы» - лютые враги «ногайским псам», а этого для Москвы было более чем достаточно. Так что, не приходится удивляться и тому, что очень скоро примеру Далай-Батыра последовал и торгутский Хо-Урлюк, ранее выжидавший, чем все кончится. И в том же 1608-м, 14 февраля, послы обоих тайшей были приняты в Кремле на высшем уровне, самим царем Василием Шуйским, официально попросив принять дербетов и торгутов в российское подданство, как «вечных и верных слуг государевых».

Послов встретили милостиво, просьбу оценили, как важную, и вскоре, без спешки, но и без лишних проволочек были сформулированы условия. Согласно грамоте от 20 августа 1609 года, Москва гарантировала торгутам, дербетам и вообще всем ойратам, которые пожелают поселиться в пределах России, - вне зависимости от племенной и улусной принадлежности, - режим наибольшего благоприятствования, без вмешательства в их внутренние дела. При условии, что те будут «жить мирно и по первому слову Государеву присылати войско конно и оружно». Кстати, именно в это время в официальных русских документах впервые появляется слово «калмыки». Откуда, точно не скажу, но, судя по всему, от ойратского слова «хольмг» (смесь), - в знак того, что подразумевались не отдельные племена, но весь «зюнгорский народец».



Ордер на жилплощадь

Впрочем, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. В российских пределах ойратам пришлось по вкусу, с русскими они ладили, но грянула Смута, и мир стал зыбок. К тому же, в самой Джунгарии, - куда гонцы, разумеется, исправно доносили информацию о происходящем в мельчайших подробностях, - новость про «новые сладкие земли и доброго Белого Хана» встретили хоть и не без интереса, но и без ажиотажа. Ойратские тайши все еще надеялись преодолеть кризис традиционными средствами, покорив оазисы Средней Азии и сделав их тыловой базой, а затем развернувшись против недоброй родни, как когда-то сделал Эсен. И только после провала Великого Похода 1613 года, когда бухарский хан Имамкули в ходе многодневной «Ташкентской битвы» сокрушил объединенные силы монголов, нанеся им очень серьезные потери в живой силе, ситуация изменилась. Некоторые тайши из числа понесших наибольший ущерб, сознавая, что оставаться дома означает быть ограбленными и покоренными своими же соседями, начали обсуждать вариант ухода всерьез, а затем понемногу, посылая вперед себя нойонов, и стронулись с места, постепенно осваивая слабо заселенные территории от Южной Сибири до междуречья Яика и Волги.

По идее, самое время было возникнуть сложностям: «царской воли» кочевать на Волге ойраты (то есть, уже калмыки) не имели, так что, можно сказать, проявляли самовольство, а Москва самовольства не терпела. Но, с другой стороны, дьяки в Белокаменной отмечали и то, что «зюнгорские новики смиренны и шерть держат исправно», - и на то были основания: всех, кто прикочевывал в русские земли, старейшины «старожилых», дербетов и торгутов, строго-настрого предупреждали, что за любую попытку навредить Белому Хану наказание будет строгим и неукоснительным, сообщая в Москву, что «берут шерть на себя». То есть, гарантируют, что принесенная ими присяга будет соблюдаться и вновь прибывшими. А немногим ослушникам, - были и такие, - приходилось туго: «старожилые» отказывали им в помощи против казахских налетов, а Москва приказывала разобраться с «неслухами» башкирам, иметь дело с которыми в тех краях никто не хотел. Тех же «калмыков», что соглашались с этими простыми условиями, башкирам трогать категорически запрещалось.

В общем, Дума присматривалась и думала, стараясь понять, в связи с чем «зюнгорский народец» движется в российские пределы и определить, насколько новым подданным можно доверять. Информация к размышлениям была самая благоприятная. Ойраты, кочуя в землях, хоть и российских, но почти пустынных, их благоустраивали (как писал позже академик Иван Лепехин, «от них прямая польза есть. Они занимают пустые степи, ни к какому обитанию неугодные. В них мы имеем, кроме других военных служб, хороших и многочисленных оберегателей наших пределов от набегов… От скотоводства получаем наилучший… скот»). Караваны они не грабили (Яса по-прежнему была в почете), торговали честно и налетов на русские крепости не учиняли (с башкирами, правда, по мелочи дрались, но на это правительство закрывало глаза). К тому же, «калмыки» оказались отличным противовесом казахам, любившим тревожить русские рубежи, но самое главное, не на жизнь, а на смерть схватились с ногайцами, Восточным Крылом и главной ударной силой Крыма. А это означало, что искренность новых подданных очевидна, вреда от них никакого, а польза велика.

Итак, во второй половине четвертого десятилетия XVII века, почти через 30 лет после первой «шерти», царское правительство официально признало за «зюнгорским народцем» право кочевать на Волге. А спустя какое-то время определило и «черту оседлости»: по правой стороне Волги — от Астрахани до Царицына, по левой — до Самары, с правом беспошлинной торговли в Черном Яру, Царицыне, Саратове и Самаре. Взамен от признанных «калмыцких» вождей, - в лице торгутского тайши Дайчина, - потребовали вновь подтвердить готовность «служить России навечно прямой правдою», против чего те ничуть не возражали. Так что, в конце концов, параметры «дозволенных кочевий» были расширены, а всем подданным, включая русских и башкир, Москва настрого запретила «раздориться с калмыками», предупредив, что «будут вешать безо всякой пощады».

А мир между тем менялся...

Продолжение следует.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив