Пределы мечтаний

sdze — 25.08.2022 С начала времен, неисчислимые поколения иммигрантов, прилетев в Нью-Йорк, первым делом селились на Брайтон-Бич, чтобы по традиции съесть свое ведро говна, а затем уже ехать дальше в Америку, за американской мечтой. На самом Брайтоне эту разновидность мечт давным-давно извели под корень — последний экземпляр был пойман за хвост моим дальним родственником Борей еще в начале 90-х. В то время когда мы все, громко жалуясь, еще кушали из своих ведер, Борис уже имел белоснежные зубы, черный загар, станцию техобслуживания на четыре подъемника и приличную девочку с бюстом как два ленина, только что сказавшую «да». Зубы объяснялись медикейдом, загар — жарким брайтонским летом, а авторемонт и новая жена не объяснялись никак, сколько мы не спрашивали. Впрочем, оно и так было ясно — какая ж американская мечта без своего бизнеса и семейных ценностей?

   Боря и тут оказался сразу на всем готовом: у его девочки уже были свои — девочка Наташа и мальчик Фима, двойняшки. Фима был на сорок минут старше, зато Наташа была в полтора раза крупнее. Впрочем, в этом возрасте девочки всегда развиваются быстрее: Наташа уже год как была совершеннолетней, а Фима только-только готовился отмечать бар-мицву.

   Ерзая на жесткой скамейке, Боря с огорчением смотрел на Фиму, который балансируя на пуантах, вытягивая шею и щурясь белесыми глазенками из-под диоптрий, пытался читать молитвы из свитка Торы. Слабый писк доносившийся из-за свитка перемежался заиканиями, запинаниями и сморканиями, а иногда просто захлебывался и затухал, будто «Голос Америки» из приемника Бориного отца на Молдаванке. Молитвы должны были превратить Фиму из мальчика в мужчину, но всем в синагоге было ясно, что бар-мицва не сработала. На следующее утро, Боря привел сынишку на работу и поручил техперсоналу сделать из ребенка то, что вчера не получилось у господа бога. С того дня, Фима поселился в автомастерской. В будни — сразу после занятий; на зависть одноклассникам, его забирали оттуда несколько различных чумазых отцов. По выходным, каникулам и государственным праздникам, Фима находился в автомастерской всегда. Борин план сработал — Фимин голос сбился с фальцета на дискант, его рост увеличился ровно на семь сантиметров толщины подошв рабочих ботинок, а стекла очков были орамлены брутальной чугунной оправой. Впрочем, очень скоро Фима стал нужнее авторемонту, чем наоборот: несмотря на в диоптрии, он легко находил мелочь, выкатывающуюся из штанов лежащих под автомобилями, трезвая память ребенка всегда помнила что-где-когда, плюс все вычисления мгновенно и совершенно верно совершались прямо в Фимином уме, хотя механики считали что это у него из-за очков. Маленький очкастый подросток легко дирижировал сворой небритых пьяных дядек — вырастив Фиму в настоящего мужчину, механики полюбили его, как родного. И даже русские брайтонские автолюбители, которые с традиционным подозрением относились к автомеханикам, особенно русским, особенно с Брайтона, почему-то изменяли традициям, когда дело касалось Ефима — может быть из-за очков, а может из-за контраста с окружающей действительностью, но он выглядел положительно договороспособным. Машины выстраивались в очередь во втором и даже в третьем ряду проезжей части, подъемники исправно гудели, звенела касса, и Боря все чаще и чаще с легким сердцем оставлял бизнес на сынишку и шел на пляж.

   Девочки взрослеют раньше мальчиков и пока Фима досиживал последний класс средней школы, чтобы наконец-то поселиться в авторемонте на фулл-тайм, Наташа вымахала в огромную смешливую деваху, готовящуюся вскоре стать матерью. Помимо школьных занятий, у Наташи в жизни были только две страсти — чебуреки и посещение салонов для загара. Статью, цветом и улыбкой, она совершенно не отличалась от своих соседей из Кони-Айлендского гетто. На её поспешной свадьбе, ямайские родственники жениха даже и не поняли сначала, почему церковь вдруг стала заполняться белыми тетями в шубах из «Ле Монти» и дядями в пиджаках и лицах бордо а-ля рюсс. Через неделю у Наташи родились два мальчика, которые младенческими глазенками, розовыми ручками и льняными волосиками на макушках страшно напоминали своего дядю Ефима. Пока её муж в огромном грузовике гонялся за своей американской мечтой по сорока-восьми континентальным штатам, Наташа толкала свою в двойной коляске — от субсидированной квартиры на Кони-Айленде до автомастерской на Брайтоне, а затем к бабушкам и дедушкам — отмывать близнецов от следов любви Фимы и его команды. По дороге, районные пенсионеры как черного, так и белого цвета, тормозили коляску, угощали двойняшек своими рецептурными препаратами, спрашивали если Наташе платят надбавку за двух белых детей, желали успехов и не воровать.

   Близнецы еще даже ходить толком не научились, когда любовь к чебурекам и ультрафиолетовому излучению внезапно дала метастазы и Наташа умерла от меланомы.

   Отгоревав, Фима начал операцию по переоформлению опекунства на себя. Он справедливо считал, что Брайтон гораздо лучше приспособлен для детского проживания, чем Кони-Айлендкое гетто — и еда вкуснее и негров поменьше. Бывший шурин почему-то был категорически не согласен и Фима с удивлением обнаружил, что даже самые понимающие адвокаты из самой белоснежной юридической фирмы «Спенсер, Спенсер и Бармен» не очень оптимистично оценивали Фимины шансы, утверждая, что согласно законодательству штата Нью-Йорк, родной папа, пусть даже и черного цвета, для ребенка предпочтительней, чем какой-то там дядя, пусть даже и самого белого. И для второго ребенка — тоже.

   Фима сделал вид, что согласен, подождал пока грузовик шурина не покинул пределы штата, а затем заехал к ямайским бабушке и дедушке, навестить близнецов и презентовать их самой большой бутылкой самого сладкого и самого дремотного вина «Манишевиц». Он вернулся на работу и предупредил своих самых рукастых механиков, что после окончания рабочего дня их ожидают сверхурочные и возможно неплохие чаевые. Шли часы, бежали минуты, Фима как обычно летал по авторемонту — этот рабочий день ничем не отличался от других таких же долгих рабочих дней. За полчаса до его окончания, к мастерской подъехала очередная болеющая машина и остановилась в третьем ряду, прямо на проезжей части — как обычно, первые два ряда были плотно забиты клиентами, подъехавшими ранее. Фима залез в боковое окно, поглядеть на панель управления — его ботинки, пуантами еле касались асфальта и — в этот момент, двигаясь не быстрее, чем разрешенная предельная скорость 30 миль в час, и машину и Фиму снес грузовик.

   Говорят, что если бы Фима вырос еще буквально на пол-дюйма, то его резиновые подошвы плотнее обеспечили бы сцепление с асфальтом — и его разорвало бы на две части, а так все его части уехали в машине, уехавшей на капоте того грузовика. Сначала брайтонские пожарники осторожно доставали Фиму из машины, а затем хирурги из Кони-Айлендского госпиталя 17 часов сшивали его в правильном порядке. Ерзая на жесткой больничной скамейке, Боря понял, что брайтонская разновидность американской мечты вряд ли потянет Фиму во второй раз; было и так ясно, что она начала сдавать еще перед смертью Наташи. Пришла пора ехать дальше, в Америку, за новыми мощными экземплярами. Боря продал автомастерскую первому попавшемуся механику, дождался когда Фима вышел из комы и увез его с Брайтона на запад, в нормальные реабилитационные центры.

   Двойняшки подросли, закончили среднюю школу и уехали из Кони-Айлендского гетто за своей американской мечтой — прямиком на Брайтон-Бич: женились на двух сестрах-узбечках и теперь работают менеджерами в гастрономе «Ташкент». По русски говорят иногда получше, чем некоторые ихние коллеги, иногда — похуже. Бывает, они развлекают публику рассказами о своей родословной. Надо же, говорит публика, никогда б не подумала, что вы — черные, то есть — белые, то есть — русские, тьфу-ты, то есть..

   — Ямайцы? — спрашивает один.

   — Еврейцы! — немедленно отвечает другой, и видно, что они это уже не раз репетировали.

Пределы мечтаний