Поучительная история
naval_manual — 31.03.2021Как интерпретировать снарядный ответ.
Завершение снарядного сериала заслуживает
развёрнутого комментария. Тема, полагаю, была интересна многим
подписчикам как таковая. Сам я когда-то пробовал себя в роли
Пузыревского и Кэмпбелла. Иными словами, исследование вполне
способствовало достижению главной цели - развлечения автора и
публики. Тем не менее, стоит придать "снарядному вопросу"
лоску. Актуальность, научная новизна и практическая
значимость - здесь есть всё.
У нас, в России, накоплен богатый опыт критического анализа
действий отечественного Морведа. В том числе - а местами в первую
очередь - при разработке и закупке снарядов. Знак равенства между
"интегральным качеством" наших и японских снарядов может показаться
поводом для столь же сурового суда над Морведом японским. Я
полагаю, что подобное было бы и несправедливым, и
непродуктивным.
Одним из главных выводов - и основных мотивов для подробного
исследования - является вывод о чрезвычайной сложности "снарядного
вопроса" в целом. Описать действие снарядов - наших и японских -
гораздо проще, чем объяснить, скажем, весьма своеобразную работу не
только наших, но и японских взрывателей. Принятие решений по столь
сложному вопросу при дефиците исходных данных почти неизбежно ведёт
к ошибкам, которые можно обнаружить только постфактум.
Не рискну утверждать, что в целом арсенал русского и
японского флотов в 1904 г. был не хуже других. У меня недостаточно
информации по этому вопросу. С одной стороны, имеющиеся данные по
французам позволяют предположить, что у них дело обстояло лучше. Со
стороны другой, стоит заметить, что американцы в 1898 г.
использовали снаряды, начинённые порохом, в то время как в России
уже использовался пироксилин. Что, кстати говоря, способствовало
"самоуспокоенности" нашего МТК:
считая имеемые снаряды не достигающими тех максимальных
требований в отношении бризантности, которые имелись в виду еще в
1889 году, Комитет, тем не менее, не имел поводов считать их
особенно слабыми по разрушительному действию, принимая во внимание:
1) что в боях при С. Яго и реке Ялу испанские и китайские суда были
сожжены или подбиты обычными пороховыми бомбами, тогда как наши
фугасные снаряды снаряжались более сильным взрывчатым составом —
пироксилином.
Можно так же вспомнить, что как минимум в 90-х гг. XIX в. и в
британском, и в немецком флоте имелись так же сплошные бронебойные
снаряды, болванки.
Впрочем, у нас есть более надёжные свидетельства в пользу теории
"чрезвычайно сложности". Для начала заметим, что британцы и немцы
во время Первой мировой столкнулись с проблемами, удивительно
похожими на проблемы японцев и русских за десять лет до того.
Действие снарядов обеих сторон был далеко от желаемого.
Британские снаряды плохо пробивали броню - об этом сказано много, и
это роднит британцев с японцами. Немецкие же - что роднит их с нами
- часто не взрывались. Про это говорят реже. Густой дым от взрывов
на "Инвинсибле" и "Куин Мэри" заслонил факты менее масштабные, но
весьма интересные. Например, историю о том, как из 15 снарядов
"Эмдена", попавших в "Сидней", взорвались только 5. Между тем,
поскольку большинства попаданий "Эмден" добился в самом начале боя,
это не просто уменьшило потери на австралийском корабле - а,
возможно, лишило немцев победы. Да, как мы отметили, немецкие
крупнокалиберные снаряды времён Первой мировой были эффективнее
наших или японских времён Цусимы - тем не менее, и немецкие снаряды
были далеки от идеала.
История с японскими бронебойными снарядами типа 91 относится к
числу общеизвестных. Она интересна как попытка абсолютизировать
частный результат испытаний в стремлении получить решительный
качественный перевес над численно превосходящим противником.
Результаты боевого применения снарядов типа 91 разительно
отличались от желаемых и ожидаемых. В целом же вплоть до Второй
мировой войны "снарядный вопрос" не получил полноценного решения.
Поэтому едва ли имеет смысл сурово критиковать недальновидность
нашего Морведа или наивность Морведа японского.
Проблема проектирования снарядов морской артиллерии является
частным случаем проблемы проектирования морского оружия. Каковая
всегда осложняется дефицитом экспериментальных данных - и,
подчеркнём, здесь важны не только технические вопросы (каковые
отчасти можно решить, раскошелившись на дорогостоящие опыты), но и
вопросы тактические, связанные, в свою очередь, со стратегией.
"Неправильная" работа японских снарядов типа 91 объяснялась как
минимум отчасти неожиданным характером артиллерийских боёв -
ночных боёв на короткой дистанции, в которых рассчитывать на
"нырок" снаряда не приходилось. Что роднит этот опыт с опытом
русско-японским - опытом боёв на неожиданно больших
дистанциях. И - с экспериментами менее седыми. Вспомним не менее
легендарную историю с аргентинскими бомбами у Фолклендских
островов.
Вернёмся к русско-японской. Неслыханные дистанции боёв 1904 г.
были, как минимум отчасти, следствием стратегической специфики.
Того и Камимура выбирали эти дистанции в том числе из-за того, что
им надо было беречь свои корабли для встречи "Балтийского флота".
Одновременно бой на таких дистанциях оказался возможным
благодаря развитию техники и в целом артиллерийского
искусства, того, что британцы называют словом gunnery. Новые
прицелы и дальномеры, системы внутрикорабельной связи, сделавшие
возможным централизованное управление огнём - всё это появилось
всего за несколько лет до войны. И, в свою очередь, радикально
изменило "технический смысл" в первую очередь 152-мм орудий. В 1895
г. они были вполне "крупнокалиберными", т.е. предназначенными для
поражения брони как минимум средней толщины, а в 1905 г. стали
"вспомогательными". Между тем, основные решения по конструкции
снаряда и взрывателя принимались в 90-х. Когда, образно говоря,
152-мм пушка Канэ целилась в 102-мм верхний пояс "Фудзи" на
дистанции 15 кабельтовых. А "работать" этой пушке пришлось на
дистанциях 30 кабельтовых и более. И по кораблям с бронёй более
толстой и прочной.
Словом, "ошибки" наших и японских снарядных архитекторов были
связаны не только со сложностью проблемы, но ещё и с "перманентной
революцией" сразу в трёх смежных областях: производство брони,
производство орудий, развития приборов методов управления огнём.
Это так же следует иметь в виду прежде, чем спешить ставить оценки
нашим и японским адмиралам и инженерам.
Впрочем, вместо оценок лучше делать продуктивные выводы. И,
суммируя первую часть текста - в очередной раз неожиданно
многословного - можно сказать: результаты применения того или иного
морского оружия если не всегда, то очень часто оказываются
неожиданными. По разным причинам. Создание оружия с предсказуемым
действием является задачей если не неразрешимой, то как минимум
очень сложной. Единственным возможным априорным решением
является наличие нескольких сценариев действий, предполагающих либо
только изменение тактики, либо одновременный выбор иного оружия.
Например, не совсем желаемый результат применения ракет "экзосет"
аргентинцы очасти компенсирован использованием обычных бомб и новых
тактических приёмов. Подобный же вариант "Б" был у американской
палубной авиации во время Холодной войны. А вот советскому флоту -
и особенно советской ракетоносной авиации - сложно было бы найти
новые решения в том случае, если бы ракеты оказались не так
хороши.
Японцы проблемы своих снарядов скомпенсировали тактически, за счёт
выхода на короткую дистанцию при выгодном относительном положении в
первый час Цусимского сражения. Это - ещё один важный вывод, на
который следует обратить особое внимание. Цусимский разгром стал
возможен благодаря особому сценарию первого часа. Он
не был ни предопределённым, ни неизбежным. Это важно при анализе
как стратегического решения Николая II, не пожелавшего отозвать
эскадру З.П. Рожественского после падения Порт-Артура, так и при
разборе оперативного решения самого З.П, Рожественского, решившего
рискнуть почти неизбежным боем с главными силами противника.
Не менее важным в этом контексте становится анализ собственно
событий первого часа Цусимского боя.
Разбор причин, по которым японцы оказались в столь выгодном
положении на дистанциях, которые позволяли им достичь решительного
результата. Как мы уже говорили, одной из причин были действия З.П.
Рожественского, перестроения нашей эскадры перед боем. Следует
особо подчеркнуть, что ни во второй, ни в третьей фазах сражения
Того не демонстрировал желания сократить дистанцию до 20
кабельтовых. Более того, не только в третьей, но и в первой фазах
"Микаса" отворачивал, если дистанция была 30 кабельтовых или
меньше. Иными словами, есть основания сомневаться в том, что Того
считал дистанцию в 20-25 кабельтовых выгодной - вероятно, таковой
он полагал дистанцию чуть большую (при этом всё равно меньшую, чем
та, на которых шёл бой при Шантунге).
Таким образом, странные манёвры Рожественского оказались
необходимым условием японской победы при Цусиме. Сами же эти
манёвры были связаны с тем, что у Рожественского не было чёткого
представления о том, в каком строю - кильватера или фронта -
следует начинать бой. Отсутствие чёткой тактической доктрины,
простого и однозначного ответа на важнейший тактический вопрос,
оказалось одним из главных условий итоговой катастрофы. Подробное
исследование снарядного вопроса позволяет говорить об этом намного
увернней.
"Доктринальная" концепция Цусимского поражения является частным
случаем "офицерского объяснения" результатов русско-японской в
целом. Объяснения, которому исследование "снарядного вопроса" так
же придаёт дополнительный вес. Мы не видим безусловного
превосходства японцев в деле разработки снарядов. Мы видими нечто
иное: обе стороны принимают как решения, являющиеся правильными,
так и решения, оказавшиеся ошибочными. В чём-то лучше русский флот,
в чём-то - японский. Ровно то же самое можно сказать практически по
любому частному вопросу: будь то вопросы "артиллерийского
искусства", штурманской подготовки, работы машинных команд - или
вопросы внедрения передовых разработок в области создания котлов и
брони.
Причиной итогового успеха японцев не было превосходство во всём,
подразумеваемое в рамках теории "системного кризиса". Причиной
столь убедительного результата стал кумулятивный эффект: японские
успехи накапливались, связывались в единую сюжетную линию, в то
время как наши успехи оставились "голами престижа". Эта ситуация, в
свою очередь, объяснялась тем, что в Японии - благодаря в первую
очередь лично Ямамото - имелась цельная концепция применения флота.
У нас такой концепции не было. И как бы ни старалось наше Морское
ведомство решать частные вопросы - технические, тактические -
скомпенсировать фундаментальную безыдейность это не могло.
Из этого, в свою очередь, следуют ещё два вывода. Первый -
методический, касающийся изучения истории русско-японской. Наш
Морвед "увяз" в частных вопросах, не сумев использовать деревья для
создания сада. И точно так же наши историки при изучении войны
разбирали десятки частных вопросов, упуская из виду главное,
фундаментальное. Даже самоочевидный и важнейший факт - японцы все
сражения проводили с исходным перевесом в силах - не получил ни
должного внимания, ни соответствующего объяснения.
Второй вывод уже относится к разряду вечных. Никакие попытки идти в
ногу со временем, никакое стремление использовать новейшие
достижения техники - а наш Морвед всё это делал - не компенсируют
отсутствие стратегических идей, обдуманной и оформленной морской
политики. Полагаю, эта простая мысль весьма ценна и
сегодня.
|
</> |