Посрамлённый Калиостро 2

Для Марка Захарова дураки были новой целевой аудиторией, и он завоевал её сердца с тем же успехом, как десятилетием раньше – сердца советской интеллигенции. Между прочим, это говорит о незаурядном уме и творческой интуиции Марка Захарова.
Разумеется, никаких признаков театральных декораций в кадре не было: дураки любят реализьм, поэтому лес снимался в лесу, а дворянская усадьба – в дворянской усадьбе. Разумеется, сложная эстетическая рефлексия Алексея Толстого, проходившая красной нитью через всю повесть до последней строчки, была выброшена за ненадобностью. Тонкая меланхоличная ирония сменилась разухабистым балаганом – тонкость иронии оценит не каждый, а вот сиськи-пиписьки, это да, это повод для ржачки. Вместо пронзительной ноты любви к русской земле в сюжет был буквально вбит истерически-пафосный патриотизм, и это тоже правильный расчёт – дураки очень гордятся своей Родиной, им положено.
Ну, и самое главное: связный сюжет был заменён цепочкой эстрадных номеров. Всё остальное я бы принял и понял, потому как всегда считал, что очень смешно, когда маляр ничтожный мне пачкает мадонну Рафаэля или, на худой конец, фигляр презренный пародией бесчестит Алигьери. От сурового Данта и сладостного Рафаэля величия не убудет, зато пять минут здорового смеха заменяют полстакана дефицитной сметаны. Но распада сюжета в бессмыслицу я простить не смог.
Начинается фильм с залихватской песенки про то, что надо грести золото, но в дальнейшем о гребле золота преспокойно забывается и никто из персонажей насчёт золота особо не заморачивается. Можно догадаться, что граф Калиостро с голосом Армена Джигарханяна и внешностью малоизвестного до премьеры этого фильма Нодар Мгалоблишвили (позже он эпично сыграл в позднесоветском треш-фильме с нудистами «Любовь на Острове Смерти») хорошо заработал на сеансах в Петербурге, но внешне никакой алчности ни он ни его слуги ни прочие персонажи фильма не высказывают. Зато сама песня дана как эффектный цирковой номер с чумазыми шутами, которые, кстати, в дальнейшем никакой роли не играют и вообще на экране не появляются. Мы настроились на одну тему, но режиссёр быстро подсовывает нам другую, звучающую как «иностранцы – дураки и жулики, но от них нас спасает отважный КГБ, коему не впервой всяких иноземных пройдох «в астрале» отлавливать». Окей, мы переключились на кино с погонями, но внезапно всё тормозится и граф Калиостро решает вывести «формулу любви». Как же он её выводит? А очень просто. Он становится в дверях, элегантно опершись на притолоку, и оглушительно пукает, так что сей звук звучит подобно раскатам отдалённого грома. При этом граф Калиостро гипнотически сверлит взглядом юную деву, избранную объектом эксперимента и потому украшенную причёской «я барашек мамин». Хорошо! Мы переключились на любовные эксперименты, пусть и несколько странного толка, но начинается очередной сюжет, никак с предыдущими не связанный – дивертисменты на фоне идиллической помещичьей усадьбы, где господа и их рабы живут весело, приятно проводя время во взаимных розыгрышах. Ну, пусть так. Пусть глупый дворянчик хочет, чтобы Калиостро оживил статую голой нимфы в парке (не портрет прежней хозяйки усадьбы, ослепительной красавицы-садистки, как в повести), но даже этот сюжет не выплясывается. Никакой юной нагой нимфы не возникает, вместо неё по лужайке скачет, задирая колени, странно одетая брюнетка бальзаковского возраста. Соблазниться этакой буратиной никто не может, и неслучайно Марк Захаров именно подобным образом дал сцену «искушения». Он очень хорошо рассчитал уровень восприятия своего зрителя. Ни один зритель не скажет «Герой дурак, променял изящную таинственную красавицу (да ещё голую!) на какую-то овцу с вечно открытым ртом». Никто не поддастся соблазну ожившей статуи, потому что она глупо и мерзко выглядит. Никто не поддастся соблазну «формулы любви», потому что «формулы», математического расчёта чувств, в фильме-то и нет, хотя декларируется его разоблачение.
Это дешёвые шулерские трюки, игра в поддавки, когда следствия не имеют причин, действия повисают в воздухе, а нестыковки сюжета заглушаются бравурной музыкой и петросянистыми остротами персонажей. Но зато всё громкое, шумное, пёстрое, все бегают, кричат, поют и пританцовывают. Целевая аудитория довольна и вместе с коверными клоунами запевает «Уно, уно, уно, ун-момэнто!»
Впрочем, Марк Захаров не был бы Марком Захаровым, если не отсыпал щедрой рукой семечек и для своих старых поклонников из среды советской интеллигенции. Он таки насытил фильмическую ткань аллюзиями и тонкими намёками на толстые обстоятельства. Хотя докопаться до смысла этих намёков так же затруднительно, как понять, почему взмах руки Евгения Леонова в «Обыкновенном чуде», скопированный со взмаха руки Леонида Ильчиа Брежнева, должен считаться проявлением гражданского мужества. Кукишей в карманах «Формулы любви» довольно много, но что они означают? Вообще-то, ничего не означают. Это кукиши, как таковые.
К примеру, свита графа Калиостро и он сам. Демонический иностранец, дающий сеанс чорной магии, а в свите его ведьма и два шута, один высокий, другой низенький. Вам такой расклад ничего не напоминает? Правильно, это Воланд, Гелла, Фагот Коровьев и Бегемот. Не хватает только Азазелло, но на территории Матушки-России убивать не положено, поэтому Ангел Смерти выпадает. Да-с, реминисценция к самому культовому из культовых романов советской интеллигенции. А зачем? Что это должно означать для тех, кто разглядит туманную аллюзию?
Или то, что русских персонажей играют подчёркнутые евреи: русскую бабушку изображает темпераментная еврейская старушка Пельцер, русского провинициального доктора – Леонид Броневой. Зачем? Никакой "сионисткой" или антисемитской нагрузки такое распределение ролей не даёт. Впрочем, тут можно догадаться о скрытом посыле. Идёт вселенская смазь, весьма успешно отполировавшая мозги советским (и постсоветским) гражданам. Все всем равны. Нет разницы между господами и рабами, нет разницы между людьми екатериниской эпохи и людьми познего застоя, ну вот разве что квартирный вопрос испортил их, а так – ну просто никакой разницы. Такое «неразличение разностей» навязывалось советским людям разнообразно и очень агрессивно. Стиралась, как говаривал профессор Выбегалло, различие между городом и деревней, между мужчинами женщинами, а в перспективе - между добром и злом. Естественно, что и ведущий режиссёр видного столичного театра не мог остаться в стороне от тотального процесса оболванивания граждан и в "Убить Дракона" увлечённо замазывал именно раззличие между добром и злом.
Впрочем, на увлекательную тему последовательного и неуклонного оглупления советских граждан надо говорить отдельно.
|
</> |