Последний пароход

Всего-то надо представить доказательства, что был членом церкви, в те годы, когда это не одобрялось коммунистическим режимом.
Чтобы получить такой статус, надо было заполнить анкету и опустить ее в специальный ящик возле американского посольства в Москве.
Анкеты заполнялись на всех членов семьи, а семьи у верующих были многодетные.
Основная сложность заключалась в том,что документ был на английском, и ответы требовались на английском, и обходился перевод по тем временам дорого.
Я же была хоть и странная, но своя, и переводила всем их анкеты бесплатно - очень мне хотелось, чтобы эти многодетные женщины получили просвет и облегчение в быту, потому что они реально были матери-героини: восемь-десять детей роди, выкорми, вырасти, воспитай - кромешный труд, который они несли безропотно, а тут перестройка, денег нет, но зато можно уехать в сытые края.
Мифов об эмигрантской жизни ходило много. Споры вокруг мифов не утихали. Суровая протестантская мораль в целом не одобряла позывы к материальному благополучию: "За колбасой едете! А кто тут трудиться будет на ниве Божьей" - укоряли одни других.
"Вот, захватит ваших детей тамошний безбожный разврат в телевизоре, поплачете еще!".
Как оказалось позже, бояться стоило не безбожного разврата по телевизору. Худшим врагом эмигрантов оказались завышенные ожидания от жизни в другой стране.
Ксати, бедствующие многодетные семьи отлично прижились в Америке, слали из новой родины цветные лаковые фотографии с застолий, украшенных громадными бутылками кока-колы и фанты, которые только-только появлялись в начале девяностых тут у нас. Немножко освоившись, слали оставшимся друзьям посылки со снедью: что-то сами покупали по фудстэмпам сэкономленным, но чаще оставляли адрес друзей в гуманитарной миссии, и та уже сама паковала муку, шоколад, арахисовую пасту, сухие супы, чай, кофе, сахар, консервы. В голодные девяностые эти посылки были приветом из земного рая.
И вдруг нашу тусовку облетел слух: зажиточная семья, уехавшая в Америку со статусом беженца, вернулась. Это было так странно, невообразимо.
- Тут я себя чувствовала человеком, - поясняла жена, - у меня было три шубы, хорошие сапоги, дом, достаток, статус. А там что? Там я себя чувствовала никем! Там таких как мы был вагон и тележка! Это унизительно. Мы помыкались два года и поняли: надо возвращаться, это общество не для нас, тем более дом мы не продавали, как чувствовали! Чтобы такой дом в Америке купить, надо всю жизнь пахать, или чтобы с бизнесом везло, но нам там везухи не было. Дети, правда, страшно дулись, когда мы решили вернуться, говорили: мы вам никогда не простим, что увозите нас из Америки.
Не то чтоб я эту женщину понимала тогда. Мне казалось, что уезжают не для того, чтобы возвращаться, это смена сценария, а не проба сценария, и упускать такой шанс - нелепость и расточительство, но что я знаю о чужих жизнях.
Доступного как сейчас интернета тогда не было, никто не проводил выставки и семинары для эмигрантов, как сейчас, людям не хватало данных для анализа, чтобы принять единственно верное решение.
Те, кто эмигрируют сейчас, делают это с открытыми глазами, и не от безысходной бедности, как многодетные семьи в девяностые. Нынешняя потенциальная публика может получать консультации по эмиграции в любую доступную для этого страну, читать дневники давно живущих заграницей русских, да хоть и скататься в Москву на выставку 28-29 октября - рассмотреть всякие предложения со всех сторон, чтобы знать на что идешь, соизмерить ожидания и реальность, узнать технологию процесса, и начать дело спокойно и рационально.
Мы живем в невероятное время возможностей, включая возможность просчитать все ходы наперед, заполучив побольше информации для обработки.
В те годы, когда я помогала заполнять анкеты многодетным семьям верующих, информации было малым-мало, и ее заменяла мифология. Это тоже неплохо, если кто привык к такому, только плата бывает непомерной.
Сейчас же, те, кому на роду написано уехать в иные края, обслуживаются всесторонне.
Вот и про выставку вы теперь знаете, кто не пошел - я не виноват)
|
</> |