Поморы Бурковы

vaga_land — 04.12.2010




В конце 19 века семья Бурковых жила неподалеку от острова Мудъюг, в деревне Наволок Патракеевской волости. Глава семьи Иван Ильич Бурков был капитаном и инспектором Архангельско-Мурманского пароходства, занимался торговлей лесом, и часто ходил в Северную Норвегию.




Братья Бурковы. Стоят: Петр (слева) и Иван (справа). Сидят: Илья и Александр. На фотографии нет старшей сестры Анны, а Фаина еще не родилась.




У Бурковых в деревне была своя лесопилка и три шхуны, на которых доски и брус переправляли в Тромсё и в Вардё. В начале прошлого века моряки и рыбаки, часто ходившие в Северную Норвегию, говорили на руссенорске, смешанном русско-норвежском языке. Руссенорск был достаточен для простого общения на тему «купи-продай», но от купцов и капитанов требовалось хорошее знание норвежского языка. В 1905 году отец отправил 16-летнего Ивана и 15-летнего Петра в Тромсё. В Тромсё, во время катания на коньках Пётр поранил ногу, и умер от гангрены. Похоронили его не в родной деревне, а в Печенге, на территории монастыря. Видимо, не было возможности доставить гроб с телом умершего домой.




Тромсё (1900 год)

«В книге «Мир моего детства», в которой историк г. Тромсё Нильс А. Итреберг рассказывает о мальчишеских годах в городе в начале 1900-х годов, дается подобное же описание поющих поморов, гурьбой бродивших по улицам. То, что они почти всегда были в группках, Итреберг объясняет тем, что русские матросы, видимо, чувствовали себя чужими, и им было непривычно в стране с иными обычаями и нравами. Он добавляет при этом, что почти никогда не было слышно о драках между городскими парнями и русскими, однако не обходилось без того, что дети могли подбежать к чужеземцам и крикнуть в шутку: «Руссманн икке браманн» («Русский человек - нехороший человек!»). Но «Иван» на шутку не обижался и подыгрывал ребенку: «Да, да, руссманн - браманн!» («Да, да, русский - хороший!». По мнению Итреберга, в целом отношения между поморами и жителями Тромсё были хорошими.
Во второй половине 19 века поморские шкиперы начали ходить в одежде западноевропейского покроя, так что их уже не так легко было выделить в общей массе. Бывало, однако, что они брали с собою своих жен, а те более рьяно придерживались в своем стиле русским традициям. «Российские мадам» были по-старомодному одеты в цветастые платья и платки, волосы их были гладко зачесаны с пробором посредине под кружевным чепцом, они носили броские золотые украшения,- вспоминает Итреберг. Матросы также сохранили свои явные русские приметы до самого заката поморской торговли: меховые шапки (даже посреди лета), высокие кожаные сапоги и длинную рубашку, свисающую поверх широких штанов, что вызывало удивление и насмешки городских парней в Тромсё. Российские моряки были отчасти бедно одеты по норвежским меркам.
Хотя одежды моряков могли быть плохими, поморы, тем не менее, очень следили за чистотой. При первой же возможности они ходили в баню, а мытье рук до и после принятия пищи носило почти ритуальный характер. Рукомойник для этой цели был обязательной частью инвентаря на борту шхун. Русские, кроме того, очень любили купаться в море, что было весьма необычным для жителей города столетие назад. После купания и мытья они смазывались березовым маслом, имевшим сильный характерный запах. «Русский дух» можно было почуять издалека, рассказывает Итреберг. Он помнит также, что матросы с удовольствием ныряли в гавани в теплые дни. Они были хорошими пловцами и умели плавать кролем, стилем, который в то время был почти неизвестен в Северной Норвегии».
(из каталога выставки «Кусочек России в Тромсё»)







В деревне Наволок.




Шхуна «Вега», которую Иван Ильич Бурков строил на судоверфи в Патракеевской волости.




Патракеевская волость (желтый цвет) и Тромсё (красный цвет).




Холодильников в те времена не было, но яблоки в погребе с осени до весны прекрасно сохранялись.




Иван Бурков, отучившись, регулярно приходил в Тромсё на отцовской шхуне «Иоанн Креститель» матросом, а потом на «Веге» капитаном (Иван Бурков справа, слева норвежец).




Тромсё

«Сохранилось много свидетельств о том, что российские шкиперы высоко ценили посещение их норвежскими гостями во время стоянки в порту. Во время своего пребывания в Тромсё Блом хотел посетить российскую лодью. Его провели по паруснику, а затем щедро угостили китайским чаем крепкой заварки, Мадейрой, шампанским, конфетами и пшеничным хлебом, который был испечен в каменной печи на борту судна. Обычаем было и приглашение местного торгового партнера с семьей на чаепитие в капитанскую каюту, однако и детей, которые сами по себе плавали кругом судов на шлюпках, также приглашали на судно. Здесь они встречались с чужеземным и заманчивым миром.
Для Юнаса Ли и других детей русские парусники, кроме того, представляли собой желанную и удобную воможность заполучить экзотические сладости: «На борту этих судов имелось много странных вещей. Там было желтое твердое печенье, которое называлось «преника» (пряник), которое можно было купить за одну медную копейку, когда мы на нашем мальчишеском русском языке кричали «Преника копум!». Там были и сибирские орехи, которые можно было получить в подарок. Тоже случалось и с Осе Хохлин, но, будучи девушкой, она была научена проявлять большую осторожность в общении с русскими: «Я помню, когда мы были подростками, мы брали на время лодку, плавали на ней вокруг шхуны и просили «бон-бон» и «русские орехи». У русских были чудные карамели с начинкой, обернутые в бумагу. Орешки были маленькие, но очень вкусные. Мальчишки на судне нависали тогда на поручни и зазывали по-норвежски: «Норвежская девушка приходит в моя каюта, нет зловонного там духа». Это то, что они научились говорить. Было очень забавно, но мы, конечно не, принимали приглашения, и ребята бросали нам «бон-бон» и орехи». (Описываемые здесь «орехи» были на самом деле семенами сибирского кедра)».
(из каталога выставки «Кусочек России в Тромсё»)




Поморские шхуны в Тромсё.

«Одна черта, которая постоянно повторяется в описаниях поморов - их высокоразвитая музыкальность. К своему удивлению, Густав Петер Блом констатировал, что русские, несмотря на свою неотесанность, очень хорошо пели. Он дает при этом достоверное объяснение этому феномену: «…они очень любят музыку, чего почти невозможно найти среди некоторых простолюдинов в северных (норвежских) губерниях; ибо любовь их распространяется не только на естественное восприятие музыкальных образов, но и на исполнение. Многие поют чистым, сильным голосом, имеют тонкое понимание созвучности и гармонии; редко увидишь русского, который работал бы или шел на веслах, и при этом не пел бы свои прекрасные народные песни. Эти песни распеваются на четыре голоса, они написаны в миноре, имеют торжественный, редко бодрый настрой в форме фуги и часто исполняются каноном. (...) Чудным тихим вечером плыли в лодке восемь русских, а среди них - самый странный исполнитель песен шкипер Пашен - по проливу Тромсё и пели свои национальные песни, и я не знаю иной другой музыки, которая бы произвела большее впечатление на меня, чем эта. (...) Явная природная любовь русских к музыке развивается благодаря их церковному пению, которое в православном богослужении не является, как у нас, безвкусной и без правил трескотней, где каждый участвует, не думая о том, есть ли у него голос или слух, но оно является гармонией, настраивающей человека к благоговению, исполняющейся немногими, но укрепляющей всех».
В книге «Год - штука круглая» Хелене Эбельтофт рассказывает, как она и ее сестра Тира были приглашены на шхуну Метрофанова в гавани. Здесь он исполнял девушкам печальные русские мелодии на своей балалайке, а матросы подпевали ему и аккомпанировали на гармони. В конце представления матросы показали акробатические номера в славянских танцах на палубе. «Час на борту создал у нас ощущение, будто мы были в самом Архангельске» - восторженно пишет Хелене об этом случае из детства».
(из каталога выставки «Кусочек России в Тромсё»)




Поморская шхуна «Иоанн Кронштадтский» на ремонте в Тромсё.

«Воспоминания указывают на то, что люди в Тромсё в основном высоко почитали поморов. Город извлекал большую пользу от торговли, а тон в отноше¬ниях между норвежцем и русским, похоже, в большинстве случаев был добродушным. Многие, поэтому, испытали грусть, когда поморский этап в истории города подошел к концу. Писатель Кора Сандель, жившая в Тромсё с 1893 по 1905 гг., и, соответственно, лично заставшая поморов, в романе «Не покупай Донди» (1958 г.) вкладывает в уста двух пожилых людей следующий диалог:
- Времена, видимо, уже никогда не будут как прежде, - говорит Лагерта с тоской, словна разговаривая сама с собой, и Юнас торопится спасти разговор, вернув его назад к приятной нотке:
- Русские мореходы, помнишь?
- Нет, но о них прабабушка рассказывала так часто, что мне кажется, будто я вижу их перед собой. Стеганый бушлат и волосы, подстриженные, словно под горшок; жена на два шага позади в цветастом старомодном платье с воланами. Они иногда приходили к ужину и приносили с собой сладости, засахаренные фрукты и «караванный» чай, а твой отец и дед говорили с ними по-русски. Бабушке достались и чудные китайские чашки. Как жаль, что все это в прошлом, Юнас».
(из каталога выставки «Кусочек России в Тромсё»)




Фаина родилась в 1908 году, после смерти Петра.







Иван Ильич Бурков умер в 1912 году в возрасте 51 года. Фаине было 5 лет, Александр и Илья были подростками. Деньги для семьи должен был зарабатывать Иван. В 1914 году началась война. Последний рейс капитаном на «Веге» Иван Бурков совершил в 1915 году. Когда суда союзников с военными грузами пошли в Архангельск, в северных водах появились немецкие подводные лодки и торговые связи с Северной Норвегией прервались.
Иван Бурков стал работать в Архангельском порту штурманом на ледоколе №9, а затем на ледоколе «Козьма Минин».




Ледокол № 9 был построен в Англии в 1917 году, затонул в Белом море в 1932 году.




Ледокол «Козьма Минин» был построен по правительственному заказу в Англии в 1916 году.

19 февраля началась спешная эвакуация Северной области и штаба генерала Миллера. На ледоколе «Козьма Минин» Архангельск покидали 650 офицеров и членов их семей. Среди них было 220 армейских и 100 морских офицеров, около 50 солдат, 40 матросов, 66 гражданских и военных чиновников, 7 врачей, 100 женщин, в основном, жены офицеров, и 65 детей. Иван Бурков тоже был на борту ледокола. Эвакуация была неожиданной, поэтому у Ивана не было возможности перевезти мать, братьев и сестер из деревни в Архангельск.
В Тромсё ледокол пришел 25 февраля. Из Тромсё ледокол перешел в Хоммельвик, где беженцев разместили в военном лагере, а затем ледокол ушел в Англию, в Ньюкасл.
Из Англии Бурков вернулся в Тромсё, где у него было много хороших знакомых.

В Патракеевке все шхуны Бурковых вскоре национализировали, но торговля поморов с Норвегией не была остановлена. Илья и Александр нанялись матросами на свою бывшую шхуну, уходившую в Норвегию, и остались там. «Вега» тоже осталась в Норвегии, т.к. Ивану Буркову удалось доказать, что она принадлежит его семье. В море шхуна больше не выходила. Через некоторое время ее разобрали и продали на дрова.




Не вернулся в Россию и ледокол «Козьма Минин». Он был передан Франции, переименован в Кастор» и использовался как минный заградитель.

В Тромсё Ивана хорошо знали, и он избежал судьбы многих беженцев, которые долго не могли найту работу. Иван работал инспектором рыбного хозяйства, браковщиком шкур, секретарем в фирме, торговавшей лесом с Англией. В 1927 году он открыл бакалейную лавку, и женился на норвежке. Александр работал у него в магазине. Илья устроился таксистом в Хаммерфесте, потом перебрался к братьям в Тромсё, и тоже стал работать в магазине Ивана.
У Ивана родилось трое сыновей-Георгий, Алексей, Сергей. У Александра и Ильи детей не было.







Письма от матери и сестер доходили до Норвегии через Шпицберген, но в 1929 году мать написала Ивану, чтобы он больше не посылал ни писем, ни денег. Переписка оборвалась.
Потом Анна с мужем уехали в Мурманск, затем туда перебрались и Фаина с матерью.
После смерти матери и мужа Анны сестры стали жить в одной квартире. 72-летняя Анна умерла в 1966, Фаина в 1981. Ни в шестидесятые, ни в семидесятые никто из них не пытался наводить справки о братьях. Братья их тоже не разыскивали.
Китель отца и альбом с фотографиями начала 20 века Фаина перед смертью передала соседке Анастасии Павловне Бокиной.
Анастасия Бокина разыскала детей Ивана Буркова (Георгий к тому времени уже умер), в 2001 году приехала в Тромсё и передала сыновьям Ивана Буркова китель и альбом с фотографиями. В Тромсё она узнала, что Илья умер в 1965, Иван в 1967, Александр в 1979.. Все трое похоронены в Тромсё.




То, что каждая из четырех деревень на берегах речки Мудъюга раньше называлась по своему, сейчас помнят только местные жители. Для большинства приезжих рыбаков и охотников сейчас это одна деревня, Патракеевская, или, проще говоря, Патракеевка. За последние двадцать лет народ из деревни, конечно, поразбежался, но полностью деревня не обезлюдела. В ней даже рыболовецкий колхоз не умер, и называется колхоз как и прежде, «Красное знамя».

(часть фотографий из каталога выставки «Кусочек России в Тромсё»)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив