Полеты и истории летчика, журналиста, юриста и связиста Гераскина

docogo — 23.02.2016 «Я хочу драться, меня вынуждают к этому любовь и моя внутренняя религия. Я не могу оставаться в стороне и спокойно смотреть на это».
Антуан де Сент-Экзюпери

Он летал за правдой, писал о ней книгу и рассказы, отстаивал ее в суде, искал ее не только для себя, но и для всех, кому она жизненно необходима. И он ее находил, настойчиво выпалывая «баобабы» нечестности, которые могли заполонить всю планету. Он находил правду до грани возможного. И находит до сих пор. И будет находить. Ведь ему всего лишь восемьдесят лет. Не уже, а всего лишь. Потому что он – Николай Викторович Гераскин. И все, кто его знают, подтвердят: наш неординарный земляк свершит еще много добрых и честных дел.


В биографии Николая Викторовича есть немало строк, схожих со строками биографии знаменитого француза Сент-Экзюпери. Да и в характерах Николая и Антуана схожести тоже немало. Оба они военные летчики, оба журналисты, оба имеют государственные награды, оба романтики, для обоих особенно ценны честность и порядочность, оба готовы отчаянно рисковать ради любви к правде и ради самой правды. Но биография Сент-Экзюпери знакома многим, а вот жизненные вехи Николая Викторовича известны лишь его близким да семейному архиву. Что неправильно и несправедливо. Ведь эти вехи, а также слова и дела нашего земляка не только увлекательны, но и поучительны. А потому такую неправильность мы, корреспонденты современной «Борьбы», газеты, близкой Гераскину во многих смыслах, решили хотя бы отчасти устранить.
И устраняем мы ее сразу после 80-летнего юбилея Николая Викторовича.

Четыре котелка – в колхоз, пятый – себе
Родился Коля в селе Карповка в год главного рекордного чкаловского перелета – в 1936-м. Его отец умер, когда мальчику было полтора года. Мама со старшим сыном жила в Сталинграде, а младшего, Колю, оставила в деревне. Воспитывала мальчика сначала прабабушка Галя, а после ее смерти в 1943-м году – дедушка с бабушкой. Именно их Коля называл отцом и матерью. А маму, приезжавшую иногда проведать родителей и сына, он звал…тетей Ниной – так он ее воспринимал.

Папа-дедушка Андрей был сам из Карповки, а мама-бабушка Харитина – из Мариновки. В Карповке у них был большой добротный дом, который цел и сейчас, хотя там никто и не живет. Дед до прихода гитлеровцев дежурил на пороховом складе завода Баррикады, в степи южнее Прудбоя. Ему было за пятьдесят, поэтому мобилизации он не подлежал. В сентябре 1942 года в село ворвались оккупанты. Несколько немцев стали квартировать в доме деда с бабкой, а потому большой семье (а в ней было еще три дочери) почти полгода пришлось ютиться и тесниться в землянке.

Время оккупации было голодным. Немцы быстро расстреляли из пистолетов всех кур, потом они съели домашнюю скотину, потом кошек и собак и с октября стали голодать. Понятно, что местное население голодало еще сильнее.

После Сталинградской битвы выживать было совсем сложно. «И мы решились на обмен: обменяли трофейную немецкую амуницию на… кормилицу-корову. Сделали это в далеком Борисоглебске, ведь боев там не было. А корову эту баба Харитина гнала 350 километров по степям», – вспоминает Николай Викторович. И продолжает: «Я с очень раннего возраста кормил семью. Совсем еще пацаном начал рыбачить – с самой весны до поздней осени ловил рыбу и раков. С бабушкой мы держали 4 огорода у речки, которые через каждые два-три дня нам приходилось поливать вручную. Учился я в семилетке. Домашние задания делал на переменах. После уроков прибегал домой, хватал в руки ведра, и айда в степь – выливать сусликов. Жареные с картошкой суслики были нашим основным праздничным блюдом. И такие праздники бывали у нас очень часто. В одно лето я даже стал рекордсменом школы – уничтожил две с половиной тысячи этих шустрых вредителей сельхозугодий. Также я работал на полях, собирал морковь и капусту, подбирал колоски после уборки, стоговал солому – зарабатывал трудодни, которые потом, зимой, «обналичивались» пшеницей и просом. Я почему живу долго и почти всегда полон оптимизма? Потому что занимался физическим трудом с самого детства. А еще закалкой – бегал босиком до самых морозов».

В восемь лет Коля «твердо осознано принял решение быть агрономом». Это было летом 43-го года, когда женщины и дети убирали урожай яровых. «Мы шли за комбайном, который подрезал пшеницу, – рассказывает Николай Викторович. – Подрезать-то он ее подрезал, а вот поднимать не поднимал. Но это же нечестно по отношению к природе, терять то, что она нам дарит. Поэтому я тогда по-мальчишески мечтал, что как агроном, придумаю, как этого не допускать. А колоски приходилось собирать нам – вручную. Наберём колосков, намолотим, провеем – четыре котелка в колхоз, а пятый себе».

Взлететь над землей
После окончания седьмого класса мама забрала Колю в город. Здесь, еще раз проучившись в седьмом классе (в сельской школе не преподавали немецкий язык), Николай поступил в специальную среднюю школу военно-воздушных сил. В то время основной мечтой парней в Советском Союзе было стать летчиком. Ребятам хотелось взлетать над землей, видеть больше и дальше и добиваться того, чего на земле добиться нельзя. Отучившись в летной школе три года, Николай был распределен в военное училище в латвийский город Даугавпилс. По окончании обучения его направили на Украину, в город Нежин Черниговской области, о котором он знал только, что там учился Гоголь.

С особым чувством и восторгом вспоминает Николай Викторович годы своей службы в авиации: «Приехал я в Нежин в октябре 1957 года, в полк дальней авиации, где был назначен штурманом-оператором бомбардировщика. А что такое дальняя авиация? Это огромные самолеты стратегического назначения. В нашем полку было несколько десятков новеньких Ту-16. Длина гигантских крылатых птиц была 35 метров, 33 метра – размах крыльев, 72 тонны взлетного веса и 9 тонн бомбовой нагрузки! Ежедневно я наблюдал эпические картины, когда громадины-«тушки» готовились к вылету и ревели реактивными двигателями. Ощущение невероятной мощи передавалось от техники людям. Такое же ощущение было во время полетов».

Там же, в Нежине, Николай Викторович познакомился с ребятами из газеты «Советский Нежин», и впервые стал писать для газеты. Очень уж ему хотелось поделиться своими эмоциями и своей правдой летной службы. А следом он стал писать заметки военно-летной направленности в окружную армейскую газету в Киеве.

«И в это же время потянуло меня писать рассказы – первый мой рассказ назывался «Тюльпаны», про первую любовь, – Николай Викторович улыбается. – Тяга писать была так сильна, что я решил поступать заочно в Литературный институт им. Горького. Я несколько раз подавал рапорт командиру полка о том, чтобы мне разрешили поступить – но не разрешали. Потом сменил тактику – стал просить о поступлении на факультет военной журналистики в Военно-политическую академию имени Ленина, но и туда меня не пустили».

«В среду 12 апреля 61-го года у нас был выходной, – продолжает свой рассказ Гераскин. – Мы с офицерами сидели в ресторанчике, когда по радио передали, что Юрий Гагарин полетел в космос. Наш коллега-летчик полетел в настоящий космос! Ой, что было! Мы очень радовались. Но радость наша была хоть и большой, но короткой. Ведь буквально сразу после грандиозного события нас информировали, что наш полк, как это принято говорить сейчас, оптимизируют. Его накрыла очередная волна «хрущевского» сокращения вооруженных сил – в 60-61 годах численность личного состава армии СССР была уменьшена на треть, на 1200 000 человек. Попал под «оптимизацию» и я».

В поисках правды
Вернувшись на родину, в Сталинград, который как раз в то время переименовывали в Волгоград, Николай Викторович пошел работать в газету. Да не в простую, а хоть и в гражданскую, но в самую боевую – «Молодой ленинец». Особенно привлекло Николая то, что в прогрессивной газете кроме журналистики можно было фактически заниматься литературным творчеством.
«Куратором мне назначили Евгения Чистякова. И вместе с ним мы взялись писать повесть про карповских ребят-подростков, расстрелянных гитлеровцами. Повесть эта была литературно-документальной, в ней мы рассказывали о подвиге мальчишек, которые по-своему, в том числе и с оружием в руках, сражались с оккупантами. История эта в чем-то перекликается с той, которую через 7 лет Виктор Дроботов рассказал о вербовских ребятах в повести «Босоногий гарнизон». Свою повесть мы назвали «Несгибаемые». За нее, а также за репортажи про тогдашнюю царицу полей кукурузу меня приняли в Союз журналистов СССР», – говорит Гераскин.

Николай никогда не был рафинированным мечтателем, далеким от жизни. Но те вольные нравы, которые разделяли руководители региональной молодежки, удивляли его и расстраивали. Как-то изменить эти нравы, будучи рядовым журналистом, было не возможно. В редакции сложилась нездоровая обстановка, и решением обкома партии редактора и нескольких журналистов уволили. Как ни странно, сократили заодно и молодого журналиста из сельскохозяйственного отдела.

Николаю пришлось устроиться на работу в отраслевую газету «Мебельщик». Там, конечно же, не было той широты и остроты тем и возможности для творческого роста. А потому вскоре Гераскин надумал расти совсем не там, где раньше. Он решил попробовать себя в неожиданно другой роли – в роли сотрудника… исправительно-трудовой колонии. И тогда же он поставил перед собой еще одну новую задачу – получить высшее юридическое образование. Ведь именно у юристов, по его мнению, было безусловное право на установление правды. А потому Гераскин принялся свои планы предметно реализовывать – поступил учиться заочно в Саратовский юридический институт.

Когда любознательный парень приезжал на установочные лекции и на сессии, его, что называется, заметили, сообщили о нем в областную прокуратуру. А потому, проучившись всего три года, он был назначен в донской городок Серафимович помощником прокурора.
И вот там, в Серафимовиче, Николаю поначалу удалось очароваться тем, что правда, вроде бы, есть, и ее можно добиваться. Но потом ему пришлось горько разочаровываться. Это в фильмах той эпохи преступность находили и изобличали, а в реальной правоохранительной жизни правила были совсем другие. Через несколько лет честный и принципиальный сотрудник прокуратуры Гераскин окончательно убедился, что установить правду он может как угодно, только не на бумаге, а потому фактически правды нет. За правду конечно, можно и нужно было биться, но толку-то от этой борьбы было не больше, чем от битв Дон-Кихота.

А потому Николай Викторович решил вернуться в журналистику. Так он оказался в серафимовичевской районке «Коммунистический путь». Но и там – ненадолго. Его судьба заложила очередной крутой вираж. Неожиданно о Николае Викторовиче вспомнили в областном центре и предложили ему работу… нотариусом. Так он стал нотариусом в Серафимовическом и Клетском районах. Вот эта работа была Гераскину и по уму, и по сердцу. Ведь нотариусами сверху не манипулируют, а потому мечта о правде, которую можно нести не только в себе, но и отдавать людям, наконец, удачно осуществилась. Межрайонным нотариусом Николай Викторович проработал в течение восьми лет, вплоть до переезда в Калач – в 1979-м году.

И кнутом, и юмором
В Калач он приехал, чтобы жить, работать и быть поближе к исторической родине, к Карповке (кстати, Карповку только в 1977 году административно вывели из состава Калачевского района). Николая Викторовича пригласили на должность старшего юриста в Управление сельским хозяйством. Вот где Гераскин нашел житейские гром и молнии, увлекательные и напряженные поездки по всему району и непрерывное разгадывание юридических, а то и криминальных шарад! Он без малого 15 лет отвечал за законность в сельхозпроизводстве, оказывал юридическую помощь сельским предприятиям, отстаивал их интересы в суде, занимался правовой пропагандой среди населения и прочим подобным.

«Я знал 41 чабанскую точку только в одной Крепи – приходилось решать многочисленные правовые вопросы с чеченскими животноводами: то они увозили овец в Чечню или в наши Октябрьский и Светлоярский районы, списывая убыль скота на падеж, то их стада портили посевы земледельцев, – вспоминает Гераскин. – И за всем этим стояли чьи-то непростые схемы, уловки, жажда несправедливых доходов».

Но приключения его не ограничивались распутыванием юридических шарад. Сельская жизнь – это и драмы, и комедии, и неожиданности, которые жизнь выдумывает на все лады. Гераскин смеется: «Однажды был случай, когда мы всем управлением ездили убирать неуродившийся ячмень – в тот год была столь сильная засуха, что ячмень, едва взойдя, уже был обречен на погибель. Вот мы его и рвали, руками, целое поле в 170 гектаров (вот когда я вспомнил свое детство!) – ну и какой-то урожай свежего сена для овец заготовили».

В 1991 году Гераскин ушел из сельхозуправления и продолжил свою юридическую деятельность в электроцехе связи юристом-электромехаником по безопасности и охране линий связи. Он привлекал к ответственности виновных в разрывах сетей. А одновременно оказывал юридическую помощь различным организациям. Среди них, например, был калачевский мясокомбинат. Кстати, Николай Викторович был последовательным противником его приватизации, предлагая другие формы реорганизации, которые могли бы способствовать его сохранению и развитию комбината, а не его развалу.

Ну и как мог Гераскин быть в стороне от нашей районки? К тому же она в то время отлично оправдывала свое название и была весьма боевитой газетой. А потому Николай Викторович с удовольствием готовил для «Борьбы» статьи и материалы с пропагандой правовой грамотности, освещал различные юридические вопросы, приводил примеры, разъяснял, объяснял. А еще он умело, то с кнутом, а то с юмором обличал нерадивость, расточительность, безалаберность, халатность в работе местных предприятий. Писал он в «Борьбу» и теплые, добрые тексты: очерки, зарисовки и заметки про хороших и разных земляков. И, конечно, еще одна его страсть – охота – не могла не найти отражения в его творчестве: его рассказы «Про хитрого зайца», «Про дятла» и другие, иллюстрированные собственными фотографиями, украшали литературные странички районной любимицы – «Борьбы».

С удовольствием вспоминает он сейчас свою дружбу с сотрудниками редакции того времени: талантливейшим редактором Тамарой Алексеевной Гребцовой, умницей, интеллигентом и замечательным художником Владиславом Филипповичем Хлюстовым, человеком феноменального интеллекта и обширных знаний Юрием Ивановичем Суминым, Фотографом с большой буквы Владимиром Ивановичем Луценко, и, конечно, закадычным другом детства (да, именно карповского детства!) Витей, Виктором, Виктором Селиверствовичем Хвощевым.

Вспоминает Владимир Иванович Луценко, бывший фотокор газеты «Борьба»: «Николай Викторович писал для Борьбы юридические статьи, очень тщательно, досконально все объяснял людям в них. Кроме этого, он как юрист отстаивал интересы моей семьи в суде. Показал себя порядочным и справедливым человеком, бессеребренником. Редкий правдолюб, он очень прямолинейный, вспыльчивый, за словом в карман не лезет, но отходчивый, камня за душой ни на кого не держит. Общался он больше всего с Суминым, плотно общался. Они спорили друг с другом чуть не до драки. А уходя, Гераскин даже грозил кулаком. А потом снова приходил, и они снова общались и снова спорили. А еще он большой любитель природы, охотник, рыболов и грибник. Фотографий он приносил немного, но они были очень хорошими».

После ухода на пенсию по возрасту Николай Викторович занялся активной адвокатской деятельностью. Он брался за дела из принципа, а не из-за денег, тщательнейшим образом готовился к процессам и сражался за правду так, будто каждый раз шел в главный бой своей жизни. Это вызывало удивление простых калачевцев и уважение коллег-юристов.

Владимир Валентинович Миронов, бывший председатель Калачевского районного суда, говорит о нем так: «Я его знал как юриста, который выступал на процессах, где я был судьей. Николай Викторович – очень вдумчивый, даже въедливый, в хорошем смысле этого слова, человек, настоящий профессионал своего дела. Это редкое качество для юриста – желание докопаться. Он всегда старался быть правильным настоящим юристом. Обладал смелостью в высказываниях и действиях. Мне в нем эти качества очень нравились».

Однако со временем Николай Викторович понял, что зловредных баобабов, о которых писал Экзюпери, стало настолько много, что ему их никак не прополоть. А потому он отошел от активной юридической практики. На время, пока законности в мире не станет больше. И окунулся в рыбалку, охоту и семейные ценности.

Мы намеренно не упоминали о делах семейных Николая Викторовича – это отдельная и большая тема. Достаточно сказать, что женат он был четырежды, каждая жена для него была новым миром посреди войны с внешними обстоятельствами. Не пишем мы о детях и внуках Николая Викторовича, потому что о них можно рассказывать еще больше, чем о женах. И, к сожалению, не только что-то радостное, но и трагическое: сын Гераскина погиб, будучи уже взрослым.

Несколько лет назад Николай Викторович как-то сник. Он перестал летать, словно на крыльях, по калачевским улицам, спрятал свои велосипед и Оку в гараж и превратился было в обычного неспешного пенсионера.
Но потом воля к активной жизни взяла свое. Николай Викторович снова полетел, и его походка приобрела уверенность и стремительность. И он снова стал оказывать юридические консультации. Так предварительно договариваясь о встрече с нами, он просил позвонить прямо накануне интервью – он планировал уехать на хутора, где его ждали не только как доброго гостя, но и как юриста.

А на празднике Дня печати Николай Викторович вдруг пообещал поднять свои рукописи и найти что-то интересное читателям «Борьбы».


А то и новое что-то написать. И ведь поднимет, найдет и напишет. Да еще как!
С юбилеем вас Николай Викторович! Бодрости духа вам! Сбывайтесь и дальше!

Очерк из сегодняшнего номера газеты "Борьба".
Авторы Олег Горбунов, Татьяна Горбунова. Фото Татьяны Горбуновой.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив