Покаянное утро. Амнезия. Эпизод третий

lifemimo — 02.01.2014 Иногда приветливость и улыбчивость Питера устрашающе стремится к нулю. Происходит это в те трагические моменты, когда вы, сидя на краю дивана и обхватив расплавленную после вчерашнего голову руками, мучительно издаёте мычащие звуки, усиливающиеся при напоминаниях о каждом эпизоде вашего вчерашнего дня очевидцами этих событий. При этом я никогда не сомневался, что очевидцы непременно с изощрённым садизмом преукрашают каждую деталь вашего поведения, убеждаясь в вашей полнейшей амнезии и пользуясь вашим беспомощным состоянием.

Из многочисленных примеров моего морального разложения того дня, я могу упомянуть лишь моё посещение холла гостиницы Астория, на которую ранее я затравленно всегда взирал только с внешней её стороны. Сам же я помню троих в красных ливреях и одного в штатском, бросившихся наперерез мне в гостиничном предбаннике, пытаясь вытолкать меня восвояси на промозглую сырую питерскую улицу. С трудом вспоминаю свою пламенную речь об уроках октябрьского переворота и грядущем 2017 годе, об умученном в застенках Англетера Серёже нашем Есенине, хотя сам ни на минуту не сомневаюсь в его банальном алкогольном психозе. Видимо сила моего красноречия остудила их головы и рассеяла ошибочные убеждения в том, что я не что иное, как рядовой питерский ханыга, перепутавший по-пьяни двери этого гнезда буржуазного разврата с обшарпанными дверями своего питерского подъезда.


Пафосное нутро Астории, помнящее многих исторических персонажей




Не могу разобраться в действии, которое представляет скульптурная композиция



Дальнейшие обрывки воспоминаний сохранили в памяти лишь многочисленные всполохи автомобильных фар, отражавшихся на мокром асфальте и громкое посылание всех окружавших меня в дальние ебеня. Словом, суммировать всё это можно выдержкой из поэзии Шевчука: "Просил любви и требовал на водку". До концерта "Аукциона" в тот вечер я так и не добрался, и это было наигорчайшей расплатой за содеянное.

После утренней взъёбки, отчего-то именуемой в интеллигентских кругах труднопроизносимым словом "аутодафе", моя туристическая жизнь вернулась в привычное русло.

Длительная прогулка по блестючим от новогодней мишуры, прямым как стрела питерским улицам: Антонинке, Казанской, Гороховой, Садовой с обходом вкруг мрачно-тёмной великолепной Новой Голландии, заканчивается у Александринского театра -- уже практически на бегу за три минуты до начала спектакля.

Александринка помпезна. Многоярусье позолоты, выдрессированные распорядители, провожающие зрителя к местам, все как один в смокингах и бабочках. Роскошь царской ложи.





Всё это никоим образом не сочеталось с действом, творимым на сцене. Действо, явно рассчитанное на домысливание, абсолютно не предназначалось узколобому мотовилихинскому (район ссыльного поселения, название которого стало нарицательным в интеллигентских кругах) быдлу навроде меня. Справедливости ради нужно сказать, что справляя нужду в сортире императорского театра после окончания спектакля, я был свидетелем недоумения по поводу просмотренного даже со стороны рафинированной петербуржской публики. И лучшего места для обсуждения спектакля, пожалуй, найти было просто невозможно.

Несколько позже я попытался расширить сознание до уровня приведения себя в состояние гармонии с высоким искусством, парой добрых глотков водки из фляжки у подножия памятнику Екатерине Второй в окружении её пухлощёких фаворитов. Лишь старик Суворов имел покойницкий вид посередь этой компании пупсов, благодаря своей худобе и впалым щекам. Сознание до степени понимания высокого искусства расширяться отказывалось и я нырнул в привычную городскому плебсу среду — канализационный коллектор, отчего-то именуемый в интеллигентских кругах метрополитеном.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив