Пожиратели Пармы

aes_si — 22.02.2024

Вернувшись пару лет назад с премьерного показа "Сердца Пармы" Антона Мегердичева, мы пришли к выводу, что хорошо бы иметь в России нечто вроде аналога американской Антидифаммационной Лиги, только занятой защитой чести и достоинства не евреев, а коренных народов Северной Евразии. При этом управляться такая организация должна, разумеется, не иноагентами и не из Лондона/Эдинбурга и т.п.

Мы уже делали разбор на потешную карикатуру на манси, нарисованную в нашумевшем мини-сериале "Перевал Дятлова", но действие книги Иванова и ее экранизации происходит в XV веке, а не в XX. Кроме того, перед нами на сей раз образчик не (хотя бы и декларативно) реалистического жанра, а довольно прихотливое и при том весьма качественное (в своем роде) криптоисторическое повествование ("современный сказ") в духе "магического реализма" с неизбежными для этого жанра элементами фэнтези. Поэтому прежний разбор мансийских дел здесь не годится, и мы делаем новый.

Этот разбор будет посвящен не всему фильму (который, с нашей точки зрения, можно в целом считать удачей российского коммерческого массового кинематографа), а только тому, как представлены в нем коренные народы Урала.

ЗОЛОТАЯ ХУМБАБА

Фильм начинается сценой разорения ушкуйниками вогульского капища во время обряда жертвоприношения русских пленников. Набег оказывается успешным (впрочем, не для пленников), и сразу приносит ушкуйникам добычу – легендарную Золотую Бабу.

Сюжетно сцена вполне уместна и достоверна: вогулы (манси), как и практически все народы Северной Евразии, имели в описываемый период институт человеческих жертвоприношений, новогородские, а затем вятские ушкуйники и другие русские "бригады" действительно разоряли культовые места вогулов – и не только культовые места, но и кладбища, причем не только язычников-угров, но и тюрков-мусульман. Более того, в некоторые периоды истории разоренные капища и места захоронений становились основным источником драгоценных металлов для первичного накопления капитала на Урале и в Западной Сибири. Первое золото на Урале русские добывали вовсе не из рек и рудных жил, а из "татарских" могил. Вот, к примеру, документ (доклад царю Алексею Михайловичу), датированный 1670 годом:

/ В прошедшем, во 7177-м году, в ведомостях Сибирской губернии из Тобольска показано, что в Тобольском уезде, около р. Исети и по окружности оной, русские люди в татарских могилах или кладбищах выкапывают золотые и серебряные вещи и посуду, чего ради велено взять известие: откуда те татары в прежние времена такое золото и серебро получали, или из какого государства оно к ним привожено было? /

В другом акте по тому же делу сказано:

/ Русские люди раскапывают татарские тризны и находят всякое серебро и золото в сосудах и слитках. /

Ушкуйники же, как известно, не брезговали и вовсе ничем, нападая в том числе на русские поселения. Свидетелями последнего такого нападения на Каме (на Кайгород) было посольство Избранта Идеса и Адама Бранда, хотя эту вылазку уже можно назвать "реликтовым" событием, поскольку организованный ушкуй как таковой к тому времени уже давно канул в Лету. Конечно же, ушкуйники не стали бы спасать русских пленников, подвергая себя ненужному риску. С этой точки зрения, сцена дана правильно.

Однако, квалифицированного зрителя смутит уже локация, выбранная для съемок капища: типичный "каменный город" (скальная геологическая формация), каких на Урале десятки, если не сотни. На самом деле священные места вогулов в это время выглядели совсем иначе: укрепленное поселение (городок) на возвышенном мысу, в котором жили жрецы и воины (или жрецы-воины). Манси Чусовой например, до середины XVII века имели их несколько на протяжении всего среднего течения этой великой реки. Такие же места в XVI веке имелись на Лозьве и Северной Сосьве: вогулы не были дураками и не без оснований опасались набегов, прибегая к фортификации везде, где позволяли ресурсы. В XVII веке все мансийские крепости были разрушены, сами манси оттеснены в Зауралье, и вогульские капища приобрели совершенно иной вид – пурлахтын-ма: скрытой "жертвенной земли" в таежной глуши, обставленной ловушками-самострелами.

Другим типом капища являлось место поклонения в горах, обычно приуроченное к перевалам ("пурлахтын-сори"), а вовсе не к скальным формациям. Однако, хотя в таких местах действительно могли быть накоплены значительные материальные ценности, они посещались лишь спорадически. Многие из них благодаря своей труднодоступности уцелели до второй половины XX века. Не могло быть и речи о том, чтобы доставлять туда пленников. С другой стороны, скальные формации почитались манси как "пупыги" (самопроизвольно проявленные фетиши), но... в них не было капищ. Таким образом, не совсем понятно, где вообще происходят все сцены "на капище". К большому сожалению, остается признать, что модель этой локации позаимствована из китчевого сериала "Британия" Джеза Баттеруорта, где в подобном месте обитают друиды, чем-то напоминающие шотландских наркоманов из фильмов Дэнни Бойла. Печать творения Баттеруорта, увы, видна и на работе художников съемочной команды "Сердца Пармы", обслуживавших вогулов.

Наконец, на капищах всех типов убийство жертв производилось бескровным способом, при помощи удушения шнурком и удара по голове тупым деревянным орудием. Такой способ жертвоприношения – один из маркеров гуннско-сяньбийского культурного ареала, о чем ниже.

"Кровавость" уральских культов достаточно сильно преувеличена и раздута европейцами. Действительно кровавой могла быть (и была, согласно многочисленным дореволюционным описаниям, на которые мы не составим себе труда здесь ссылаться) лишь совместная трапеза, основанная на употреблении сырого мяса жертвенного животного. Манси Мегердичева же по кровожадности куда больше напоминают доколумбовые культуры Месоамерики, что создает ситуацию уже полного гротеска.

Что же касается действительного уровня материальной культуры манси, то, о том, что манси т.н. "песенной поры" (к которой и относится действие книги и фильма) была известна не только фортификация, но и выплавка железа и оружейное дело, имеется достаточно свидетельств. Так, по словам одного из информаторов, К.П.Хозумова, "манси раньше сами железо плавили". На реке Ялбынь-я (верхний приток Северной Сосьвы) существовал мыс Най-варн-щахл, Тер-варн-щахл ("Богатыря делающее место, железо делающее место"), то есть крепость-кузница.

В Средние Века манси "скатились" на бронзу, получая железные изделия только путем меновой торговли с Шейбанидами и Булгарией, затем на медь... К XIX веку по единодушным свидетельствам очевидцев, манси занимались выплавкой изделий только из свинца и олова (то есть, на простом костре, без печи и угля).

Так исходный уровень культуры манси и реальные события и конфликты собственной историии превратились в недосягаемое пространство мифа о богатырях-полубогах, сверкающих доспехами и оружием.

Если бы у манси не были налажены связи с зырянами, татарами и русскими, что было бы дальше? Костяное оружие и уникальный случай полного одичания не в бассейне Амазонки, а на Чусовой, Лозьве и Сосьве. Далее почти неизбежный каннибализм. А далее возможны и еще более интересные сценарии.

Проще говоря, мы имеем дело с упадочной, обскурирующей культурой некогда высокого уровня и объема, находящейся в нисходящей фазе цикла этногенеза и претерпевающей инволюцию и упрощение, а вовсе не с "примитивным народом". Таковые являются выдумкой французской школы этнографии, и, согласно Рене Генону (письмо Юлиусу Эволе от 14 октября 1933 года), нигде и никогда не существовали.

Что же это за культура?

Манси – это боковая ветвь этногенеза гуннов (с III в. до н.э.). По сути, это протовенгры modj, растворившиеся в камских автохтонах (совершенно безвременных, от неизвестных доисторических этногенезов, описанных еще античными авторами), в то время, как другая часть modj, "пропущенная" через оногуров и хазар, стала hungari. Пик пассионарного напряжения всей гуннско-сяньбийской суперсистемы пришелся на V-VI века н.э., когда ее ветвями был разгромлен Рим на западе и основана Тибетская империя на востоке соответственно. Видимо, в это же время в Приуралье и начинают формироваться манси. Весьма наглядно различные фрагменты этих процессов (хотя и механически объединенные венгерским церковно-национальным мифом) показаны в замечательном венгерском мультфильме 2002 года "Песнь о волшебной оленихе":


["Песнь о волшебной оленихе" с португальскими субтитрами]

Гуннская пассионарность постепенно угасала в Уральских горах, реализуя себя лишь через отдельных эпических богатырей из доминантной фратрии пришельцев Мось (modj) – отыров (слово не совсем понятного происхождения). Другая, автохтонная, фратрия манси – Пор, видимо, изначально была менее энергетичной, а богатыри-отыры ей были приписаны задним числом, когда они стали рождаться у Пор после унии с Мось по мере иррадиации пассионарных признаков.

В культуре манси имеется много иранских рефлексов, даже ведийских и мидийских, то есть, до- и протоиранских, прежде всего культ коня.

Кроме того, согласно мансийскому преданию, первый мужчина Мось чудесным образом родился из колена старухи. Он появился на свет в виде камня и стал богатырем. Едва он вырос, ему пришлось сражаться с многоголовыми людоедами Ялянями. Здесь мы видим отзвуки индийских мифов о ракшасах, о мангусах, с которыми бился еще сяньбийский Гэсэр. При этом название чудовищ-яляней, вероятно, имеет позднейшие тюркско-кыпчакские корни (от общетюркского jilan – змей). Чудесное рождение от старой женщины – сюжет, унаследованный впоследствии историческими тюрками от этого древнего континуума (см. монографии о тюркском героическом эпосе).

Но есть в мансийской культуре и специфические гуннские рефлексы. Например, почитание молнии и производимого ею действия, в том числе имажинативного: согласно А.В.Бауло, манси полагали, что древние бронзовые изделия в землю "внедряет" молния, после чего они постепенно выходят на поверхность. И, следовательно, в соответствии с основным симпатическим принципом, определенное воздействие на эту бронзу может возобновить ее связь с так называемым "атмосферным электричеством":

/ Если громогласное огненное сверкание молнии, обжигающей эфир, поражало человека или другое животное, то они считали, что это жертва, посвященная богу Куару, и служили ему. И еще почитаемому ими идолу какому-то, огромному и безобразному богу Тангри-хану, которого персы называют Аспандиат, приносили в жертву коней на кострах. /

(Мовсес Каганкатваци, "История страны Алуанк", о кавказских гуннах.)

Увы, имя Аспандиат в переводе с иранских языков значит всего лишь Святой Бог. А вот Куар до сих пор жив среди эпитетов мансийского Нуми-Торума как "Золотой Кворыс". Похоже, это то же самое, что иранское Хварено или Фарн, греческая "харизма" – "конденсированная световая энергия, отождествляемая с небесным огнем, которая делает человека равным богам" (В.И. Карпец)

Почитание золота как "земного огня", имеющего также связь с определенным типом воздействия, которое мы ассоциируем с так называемым "атмосферным электричеством", является архетипическим для уральских культур и наилучшим образом воплощено в фигуре божества Зарни Ань (коми) или Сорни Най (манси). Исходным словом, вошедшим в этот теоним, было реконструируемое В.И.Абаевым скифское Zaranya, которым обозначалось золото. Даже и сегодня в составе катайских башкир существует еще племя Хенрен, в составе которого есть род Синрян. Некоторые видят в нем ассимилированных коми-зырян, другие отстаивают его древнебашкирское происхождение, указывая на существование в юго-западном Приуралье, на территории нынешнего Оренбуржья, аула Сынгряново. Все эти имена и названия восходят, в конечном счете, к исходному иранскому понятию.

Достигнута ли передача этого сложного культурного кода в фильме? И да и нет.

С одной стороны, вроде бы все на месте: единственный харизматичный отыр Асъка, ездящий на лосе вместо всего лишь коня, который был у Иванова (об этом далее), харизматичный же в самом сугубом смысле слова культ "Золотой Бабы", под воздействием которого манси, "скованные одной цепью" посвящения валятся на землю в корчах, как участники радения харизматической секты (см. нашу публикацию о т.н. Конвульсионерстве), институт "живой богини", (не аттестированный у манси как таковых, но хорошо известный у азиатских народов и, в частности, в Непале), вполне реальные человеческие жертвоприношения и все еще сильное племя, клонящееся к упадку:


[Спонсор погоды выдал на день золота солнца]

С другой стороны, конкретная реализация исходного качественного концепта представляет собой крайний гротеск, сразу же переходящий грань трэша. Завалы этой эстетической помойки разгребать крайне сложно и неприятно. Явное влияние Баттеруорта мы уже отметили, но есть и попросту мосфильмовская гниль, которая не излечена еще со времен "Земли Санникова" и проявляет себя каждый раз, когда москвич пытается реконструировать языческий мир коренных народов Северной Евразии, который почему-то представляется ему чем-то средним между палатой для буйных в психиатрической клинике Улан-Удэ и театром "Ромен". Наконец, не дающие почему-то покоя режиссерам ацтеки... Возможно, режиссеры все еще считают, что дымящееся человеческое сердце на бронзовом блюде – яркий визуальный образ, находка. Но человеческое сердце, завернутое в берестяную грамоту?

Вогулы Мегердичева одеты в какие-то обноски, вооружены непонятно чем. Здесь сказывается уже влияние "пеплумов", согласно негласному канону которых, варвары должны выглядеть по-возможности, максимально бомжеподобно. Меж тем, в мансийском языке есть понятие, обозначающее "шелковый халат". Хорошо известно, что средневековые манси всегда одевались в яркую тканую одежду и шубы, были вооружены саблями и носили стальные кольчуги и шлемы – да и могло бы быть иначе, если они находились на средоточии богатейшего торгового пути из Азии в Европу? Художники "Сердца Пармы" явно метались между этими двумя крайностями, делая красивое слишком красивым (как в случае с Тичертью и ее атрибутами), а уродливое – еще более уродливым. В результате получилась полнейшая несуразица и антиистория.

Золотую Бабу Мегердичев вообразил наивно-буквально, как "палеолитическую Венеру" из золота. Это так нелепо и неожиданно, что не веришь своим глазам. Ведь уже давно и хорошо известно, что Баба являлась артефактом, происходившим из развитой городской культуры античного типа. По одной версии, она представляла собой римскую Юнону, вывезенную гуннами из Рима, по другой – статую Авалокитешвары или Гуань-Инь, приобретенную в Китае. Мы, в свою очередь, на основании ряда наиболее убедительных трактовок предполагаем, что это была статуя Матери Востока Сатриг Эрсанг (Шераб Джамма) из одного из центров добуддийской религии Бон, которую следует ассоциировать с Эос-Авророй и Иштар-Ауштрой. Всякий и сегодня еще может поклониться этому архетипу, выставленному в виленской Остробраме, причем сделать это согласно сохранившемуся тибетскому молитвенному канону.

[Продолжение следует]

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив