Под ручку с Зощенко
sergeytsvetkov — 30.10.202430 октября в дневнике Корнея Чуковского за 1927 год:
Я пошел к Зощенке. Он живет на Сергиевской, занимает квартиру в 6
комнат, чернобров, красив, загорел. Только что вернулся с Кавказа.
«Я как на грех налетел на писателей: жил в одном пансионе с
Толстым, Замятиным и Тихоновым. О Толстом вы верно написали: это
чудесный дурак». А Замятин? «Он — несчастный. Он смутно чувствует,
что его карьера не вытанцевалась, — и не спит, мучается. Мы ехали с
ним сюда вместе: все завешивали фонарь, чтобы заснуть... Теперь он
переделывает «Горе от ума» для Мейерхольда». — А вы? — А я здоров.
Я ведь организую свою личность для нормальной жизни. Надо жить
хорошим третьим сортом. Я нарочно в Москве взял себе в гостинице
номер рядом с людской, чтобы слышать ночью звонки и все же спать.
Вот вы и Замятин все хотели не по-людски, а я теперь, если плохой
рассказ напишу, все равно печатаю. И водку пью. Вчера вернулся
домой в два часа. Был у Жака Израилевича. Жак женился, жена
молодая
(ну, она его уже цукает, скоро согнет в бараний рог). У Жака были
Шкловский, Тынянов, Эйхенбаум — все евреи, я один православный,
впрочем, нет, был и Всев. Иванов. Скучно было очень. Шкловский
потолстел, постарел, хочет написать хорошую книгу, но не напишет, а
Всев. Иванов — пьянствует и ничего не делает. А я теперь пишу
по-нормальному — как все здоровые люди — утром в одиннадцать часов
сажусь за стол — и работаю до 2-х — 3 часа, ах какую я теперь
отличную повесть пишу, кроме «Записок офицера» — для второго тома
«Сантиментальных повестей», вы и представить себе не можете...»
Мы вышли на улицу, а он продолжал очень искренне восхищаться своей
будущей повестью. «Предисловие у меня уже готово. Знаете, Осип
Мандельштам знает многие места из моих повестей наизусть — может
быть потому, что они как стихи. Он читал мне их в Госиздате. Героем
будет тот же Забежкин, вроде него, но сюжет, сюжет».
— Какой же сюжет? — спросил я.
— Нет, сюжета я еще не скажу... Но я вам первому прочту, чуть
напишется.
И он заговорил опять об организации здоровой жизни. «Я каждый день
гимнастику делаю. Боксом занимаюсь...»
Мы шли по набережной Невы, и я вдруг вспомнил, как в 1916 году,
когда Леонид Андреев был сотрудником «Русской Воли» — он мчался тут
же на дребезжащем авто, увидел меня, выскочил и стал говорить,
какое у него теперь могучее здоровье. «Вот мускулы, попробуйте!» А
между тем он был в то время смертельно болен, у него ни к черту не
годилось сердце, он был весь зеленый, одна рука почему-то не
действовала. Я сказал об этом Зощенке. «Нет, нет, со мною этого не
будет». Когда он волнуется или говорит о задушевном, он произносит
«г» по-украински, очень мягко.
«Ах, я только что был на Волге, и там вышла со мною смешная
история! По Волге проехал какой-то субъект, выдававший себя за
Зощенко. И в него, в поддельного Зощенко, влюбилась какая-то
девица. Все сидела у него в каюте. И теперь пишет письма мне,
спрашивает, зачем я не пишу ей, жалуется на бедность - ужасно! И,
как на грех, это письмо вскрыла моя жена. Теперь я послал этой
девице свой портрет, чтобы она убедилась, что я тут ни при
чем».
Мы пришли к Радлову, Ник. Эрн. Радлов только что встал. Накануне он
пьянствовал у Толстого. До 6 часов утра. Ничего не пил - кроме
водки и шампанского. По пьяному делу было у него столкновение с
Щеголевым - очень мучительное. Щеголев говорил о ГПУ, что для
партийного человека ГПУ учреждение не одиозное. Радлов хотел
защитить противоположную точку зрения: «Ну, представьте себе, Павел
Елисеевич, что вы сами служите в ГПУ». Жене Щеголева показалось,
что Радлов обвиняет его в службе там, и она подняла скандал, т. к.
тоже была пьяна. «Кончилось все миром, я объяснился, поцеловал у
нее длань, но нехорошо».