по мотивам разговора с alisa_old

Толщина намека, как мне кажется, превышает приличия сравниваемых обстоятельств.
- Да ладно, - говорю, - па. Не расстраивайся. Я тоже большую часть своей жизни успешно занимался какой-то никому ненужной ерундой.
И в наступившей тишине становится слышно, как укоризненно тонко позвякивают его несуществующие ордена.
Первый орден он не получил за рац.изобретение повышенной полезности.
Что-то там связанное с непомерным расходом ракетного топлива. Думал-думал, и сообразил, как сэкономить родине сумасшедшие тысячи рублей.
Примерно в тоже самое время у него в подчинении появился грузинский солдат Бадашвили.
- Не буду мыть полы, - заявил солдат. - Это занятие для баб.
- Бадашвили, - сказал папенька. - Советская власть стерла условности социальных предрассудков, уравняла в праве на труд женщин и мужчин. Она и тебя уравняет, и сотрет: не дури.
- Я - мужчина! Я повешусь, но полы мыть не буду! - сказал солдат. - А вам за меня отвечать.
- Хорошо, - сказал папенька и снял ремень. - На, вешайся. Я выйду, чтоб не мешать.
Он вышел. Вернулся, забрал у плачущего солдата ремень, выдал тряпку с ведром.
Через месяц папеньку вызвали к начальнику космодрома и тот сказал:
- Вот твое представление к ордену. А вот заявление на расследование попытки доведения солдата до суицида. Плюс на минус, все рвем: служи, лейтенант.
- И вступил бы ты в коммунизм, - доверительно сказал начальник. Не отстанут ведь. Заявление - работа замполита.
С замполитом была отдельная история. Он вынуждал папеньку узаконить свои отношения с с советской властью.
- Ты, - говорил, - лейтенант, а все еще комсомолец. Между тем, на нашем отдельно взятом полигоне дело ленина живет и крепнет с особо неистовой силой: весь офицерский состав - партийный. Самойлов, будь коммунистом!
- У меня ракеты и техника безопасности, - сопротивлялся папенька. - Мне некогда обсуждать естественно верные решения партии и правительства. Если что-нибудь в моем хозяйстве пойдет не так, дело ленина, конечно, будет жить и крепнуть, но уже без нас.
И потом замполит требовал вовсе похабного, он хотел, чтобы папенька сбрил усы.
- Устав, конечно, не запрещает ношение усов, - говорил замполит. - Но в свете вашей демонстративной беспартийности, они выглядят вызовом всему укладу социалистического строя. Немедленно сбрить!
- Никак нет. Усы - предмет национальной гордости!
- Тогда да, тогда ладно, - растерянно отвечал замполит, но однажды сообразил уточнить.
- Ты какой национальности?
- Той самой, у которой не принято сбривать усы по пустякам.
О втором ордене я знаю мало. Все еще шла гонка вооружений. Было успешное сверхсрочное внедрение какой-то спутниковой системы слежения, и следом - уборка урожая где-то в Ростовской области.
Жуткая жара, перебои с питанием и водой. Вернувшись в очередной раз из штаба, папенька обнаружил роту пьяной с характерным настроением и оружием в руках.
Он угомонил заводилу, отвез его в больницу и по возвращении в часть осязал привычную схему: вот представление к награждению - вот дело к расследованию, взаимозачетом - по нулям.
Потом стукнул девяносто третий год. Зарплата военного была, кажется, долларов сто и те задерживали годами.
Папенька сказал, - выслугой лет любви к Родине семью не накормишь, - бережно упаковал подполковничий мундир, засунул его в шкаф, достал из него же телогрейку и пошел на рынок торговать ваучерами, пылесосами, квартирами.
Наше с ним общение долгое время строилось по принципу нашла коса на камень.
Слово за слово, потом - годовало-тактичные паузы молчаливых перемирий.
Но однажды, когда мы на удивление мирно беседовали, папенька сказал: ты сейчас не понимаешь, но пока живы родители - очередь к богу кажется длиннее.
К сожалению, мне кажется, я прекрасно понял о чем он: это о том, когда уже стоишь лицом к лицу, и не за кем спрятаться от этого вездесущего холодного ветра.
Только ты и он, между вами больше никого нет.
|
</> |