Плясать от восхищенья, что народился дед...
tuchiki — 31.03.2021
Сегодня полагается, как писала в деньрожденческом послании отцу Лидия Корнеевна, "Плясать от восхищенья, что народился Дед". Родился Чуковский 31-го марта, но, по вполне понятным причинам, праздновали этот днеь 1-го апреля. В день смеха. Хотя это огрубляет далеко не цельный образ Чуковского, который, как и его кумир Некрасов, был носителем «совмещающихся антиномий». Доказательство размаха этих антиномий — в Дневниках Чуковского. Но читать, похерив двухтомник, надо только и именно трехтомник. Он издан позже и без купюр. Там есть страшное о себе. 10 марта. 1901. «Только что побил свою больную маму. Сволочь я такая. Сильно побил. Она стала звать дворничиху. Стучала, рвала окно. Я держал ее, что есть силы. «Смейся, смейся! – говорит она. – И над чем ты смеешься?» А у меня слезы на глазах. «Я этого и не заслуживаю, – я дура, ты умный, а кто ж уму тебя научил?» – Черт возьми, какая я дрянь.« А через несколько страниц — гимн матери, ее самоотверженности, ее бессонному труду прачки: «Она стирала, не разгибая спины, чужое бельё, чтобы дать нам образование...». И это только один крошечный пример.
По прочтении Дневников вам откроется, что Дед, невзирая на природное гипертрафированно развитое чувсто смешного, был скорее фигурой скорее трагической, чем комической. Недаром, он, вслед за Некрасовым, называл себя «Гением отчаяния».
Но в день рождения Чуковского, отбросим рассуждения об его склонности к унынию, а припомним лучше прелестный литературный анекдот, где фигурирует Чуковский.
Вернее, не анекдот, а реальный «случай из жизни», т.е., чистую, беспримесную правду:
На одной литературной вечеринке Корней Иванович Чуковский познакомился с писательницей Евдокией Нагродской, автором нашумевшего романа «Гнев Диониса».
У Нагродской, кроме того, была громкая родословная: она была дочерью Авдотьи Панаевой, гражданской жены поэта Некрасова. ( я как раз перечитываю ее воспоминания сейчас — нет лучшего средства «уколоться и забыться» от кафкианской действительности — СТ). В наследство ей досталась рукописная тетрадь Некрасова, чрезвычайно заинтересовавшая Чуковского, который многие годы исследовал творчество великого поэта. Корней Иванович решил раздобыть драгоценную рукопись, для чего договорился с Нагродской о встрече у нее на квартире. Однако, не надеясь уломать писательницу своими силами, он приехал к ней с друзьями: Эмилем Кротким и Исааком Бабелем.
Первым был брошен в бой Эмиль Кроткий. Он долго разглагольствовал о том, каким сокровищем владеет Нагродская, какую огромную важность представляет для потомства каждая некрасовская строчка. Нагродская слушала его с полным равнодушием, и тогда Чуковский двинул в дело Бабеля. Тот подошел к Нагродской и внушительно произнес:
— Позвольте, Евдокия Аполлоновна, поговорить с вами интимно. Наедине.
Они ушли в другую комнату и оставались там бесконечно долго. Наконец, в дверях появился раскрасневшийся и вспотевший Бабель. Подмышкой у него была заветная черная тетрадь. Когда взволнованный Чуковский писал Нагродской расписку, руки его дрожали.
По дороге домой Корней Иванович, конечно, попросил Бабеля рассказать, каким волшебным заклинанием он убедил Нагродскую расстаться с ее сокровищем.
— Я говорил с ней не о Некрасове, я говорил о ее романе «Гнев Диониса», — ответил Бабель.
— Я сказал, что она для меня выше Флобера и Гюисманса, и что я сам нахожусь под ее влиянием. «Зачем вам какие-то пожелтелые архивные документы, если вы владеете настоящим и будущим?! Вы сами не знаете, как вы талантливы!» — сказал я ей.
— Но ведь «Гнев Диониса» — бездарный роман! — горячо возразил Чуковский.
— Не знаю, не читал, — ответил Бабель.
Ну, а на посошок, автоцитата, из себя любимой. Глава «Переделкино» из «Лети, корабль, неси меня к просторам дальним…» («Травелог по Вайлю»):
Переделкино
Как у всех, давно и прочно «подсевших» на семействе Чуковских, давно была мечта – поехать в Переделкино. Мечта сбылась. Поехали туда воскресным утром, на машине. Ехали через пламенеющее золотом и багрянцем Подмосковье. Для таких, как мы, кто годами не видит осеннего леса – уже радость. Коганы решили начать с дачи-музея Пастернака, а мы с Сережей двинули на кладбище.
Указателя не было. Прошли минут 10. Вернулись. Прямо к кладбищу (через стоянку автомобилей) примыкает Резиденция патриарха всея Руси. На стоянку каждую секунду подъезжали машины. Много молодых семей. Женщины с младенцами на руках. Видимо, в этот день в церкви при резиденции был обряд крещения. Молодые матери пересекали площадку как-то неуверенно, ступали слишком осторожно, как будто у них лезвия ножа, вместо ног, как у Русалочки андерсеновской. Приглядевшись, поняла, что осторожность не от того, что несли конверты с младенцами. Почти все они были в туфлях на ужасающе высоких каблуках. Такая мода нынче в Москве (да и не только в Москве, но нигде больше в Европе ей не следуют столь фанатически) на женскую обувь: закругленный нос, громадная платформа и невероятной высоты каблук-шпилька. Безобразно и к тому же опасно для здоровья.
Время шло, и, отчаявшись, мы стали спрашивать у прибывающих на крестины, не знает ли кто, в каком направлении могилы. Никто не знал. Возможно, что они вообще не подозревали о каких-то знаменитых могилах на этом сельском кладбище. Я успела мельком поговорить с несколькими пожилыми женщинами. У женщин истертые жизнью, страдальческие лица. Они мне рассказали, что приезжают сюда к старцу - отцу Илие. Что он заочно, по фотографии благословляет мужей-алкоголиков на излечение и они излечиваются.
Уже совершенно разуверившись в успехе, увидели вдруг двух молодых особ, очень уверенно углубляющихся внутрь кладбища вдоль правой ограды. Догнали. Спросили. Да, знают. Но только - к могиле Пастернака. А дальше я уже сама найду. Помнила, что Чуковские и Пастернаки лежат рядом. Обе женщины не по-здешнему смуглые, черноглазые, вполне прилично говорят по-русски, с каким-то милым и неопределимым акцентом. Оказалось – журналистки из Барселоны. Живут в Москве и пишут для тамошней газеты или журнала.
С двух сторон от могилы Пастернака - плиты, под которыми лежит его жена, Зинаида Николаевна, и их общий сын Леонид Борисович Пастернак. Остановились. На вопрос, почему они здесь, девушки ответили, что любят Доктор Живаго. Стихов из него не знают. Вообще, стихов Пастернака не понимают. А у меня, как раз, все наоборот. Никогда не смогла себя заставить дочитать Живаго до конца. Стихами же из него жива до сих пор. Начала им рассказывать про Ольгу Ивинскую, (они не знали совсем об этом), про Малую Дачу, которую он снимал в соседних Переделках для нее, про то, как он ушел туда, к ней, с Большой Дачи, в свой последний Новый Год, как только куранты пробили 12. Про Лару из Живаго, что она составлена из З.Н. и Ивинской, почти поровну. Про то, как беременная на девятом месяце З. Н. умоляла его подписать вместе с другими писателями расстрельное письмо в 36-ом («Боря, пожалей ребенка»), а он не подписал, сославшись, что вырос в доме, где был культ Толстого. Девушки выказали невероятную заинтересованность, просили как дети: «Еще, еще нужно рассказать». Не могли понять, почему я с такой симпатией говорю о безалаберной, любящей дорогие заграничные тряпки Ивинской и с такой неприязнью - о практичной Зинаиде Николаевне. «Что плохо, что она всегда имела обед?». Эта тема могла меня завести слишком далеко. И я предложила продвинуться вперед, к могиле Чуковского, имя которого им было неведомо. Они согласились, но попросили прочесть что-нибудь из Пастернака. Прочла из «Августа». А из чего еще читать, здесь...
...И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.
С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно...
Нет, понять до конца, до горловых спазм, почему это так прекрасно, нельзя никому, кто не говорит с детства по-русски. Вот, я сама, сколько не подступалась к стихам Одена, не понимаю, в какой момент получать удовольствие. А уже 20 лет в англоязычной среде.
Могилы Чуковского, его жены Марии Борисовны - в двух шагах от Пастернака. Справа от них – могильная плита, Лидина. Крестов на этих могилах нет. Отец и дочь были убежденными атеистами. Собственно, ради того, чтобы постоять у плиты с именем «Лидия Корнеевна Чуковская», я сюда и приехала. Когда-то, она писала:
"Вот так же будут на могиле
Сходиться и мои друзья
Печалясь, что меня зарыли
И услыхать меня нельзя.
И так же будут торопиться
На электричку, по делам,
И впечатленьями делиться
От новых радиопрограмм".
Это место очень часто упоминается в дневниках Корнея Ивановича. Мария Борисовна умерла в 50-ых. 21 февраля, в каждую годовщину ее ухода, он приходил сюда вплоть до самой своей смерти, в 69-ом. «Вот и 8 лет миновало с тех пор как скончалась моя милая Мария Борисовна. Сегодня еду на ее могилу, как всегда растерянный, без какого-нибудь единого чувства… Все мое оправдание перед ней, что скоро, очень скоро я лягу навеки рядом с ней, искуплю все свои вины перед нею, вольные и невольные…»
После кладбища мы воссоединились с Коганами в ресторане с горьковским названием "Дети Солнца": по лестнице вверх, во втором (необычайно унылом, в сравнении с первым) корпусе Переделкинского Дома Творчества. Добротная, безликая еда. Назойливо блеет по кругу Демис Русис. На стенах криво развешенные в дешевых пластмассовых рамочках фотографии "деятелей культуры". Почему Демис Русис? Не знаю. Необъяснимо, особенно когда узнаешь, что имя ресторатора - Иван Панфилов, и что он ни кто иной, как сын кинорежиссера Панфилова и актрисы Инны Чуриковой.
Чтобы писать, ей нужна была абсолютная тишина. А на даче бесконечно гостили, шумели приходящие к дедушке Корнею дети, безобразил подросший племянник, Женя, с которым она не ладила. В «Пиво-Воды» написана большая часть ее гениальной публицистики. «Прорыв Немоты». "Процесс исключения". Написаны уходившие в самиздат «Открытые Письма» в защиту Бродского, Даниеля и Синявского, Сахарова и до последнего дня ее жизни боготворимого ею Солженицына.
В этом месте нельзя не вспомнить ее стихи о себе. О своем даре. (Они меня когда-то так восхитили, что я поставила их зачином к своей книге .)
Маленькая, немощная лира.
Вроде блюдца или скалки, что ли
И на ней сыграть печали мира!
Голосом ее кричать от боли.
Неприметный голос, неказистый,
Еле слышный, сброшенный со счета.
Ну и что же! Был бы только чистый.
Остальное не моя забота.
Как и договорились, встретились с испанскими девушками у Чуда-дерева, обвешанного настоящими детскими ботиночками. Лицезрение этого дерева с сопутствующими разъяснениями вызвало у них детский восторг.
Вместе с ними и Коганами идем на экскурсию по Дому. Там Наташа. Чудная. «Мы все тут Чуковскими зараженные», - говорит Наташа, и я сразу ее полюбляю. Живет она в Клину. Оформлена второй ставкой сторожихой. Домой ездит раз в неделю. Простое, курносое лицо. Говорит изумительно, вольно переходя от главного объекта – Дома Чуковского - к друзьям дома – Ахматовой, Пастернаку, Паустовскому, но неизменно возвращаясь к Дому с его уникальными экспонатами и к его Хозяину. Говорит, как говорят с друзьями, в формате диалога, а не начетнически. С особым удовольствием отвечает на вопросы о Солженицыне, который в этом доме несколько раз находил убежище. «Вот за этим столом Ал. Исаевич написал свое знаменитое «Письмо Вождям». Смотрю, трогаю, с благоговением. Студенткой его наизусть заучила, это письмо.
Спрашиваю ее об отношениях между отцом и дочерью. «Он ведь не любил Лиду, правда? Ценил, уважал, доверял, но не любил?». Не шарахается от вопроса. «Она ото всех, и особенно от отца, ожидала такого же мужества, которое для нее самой было будничным, ежедневным делом… Таких людей любить трудно. Но отец понимал, что называется, «масштаб личности», и изо всех своих потомков, именно ей и ее дочери, Елене Цезаревне, завещал архив и доходы от продажи своих книг,– отвечает Наташа. И добавляет: "Если бы не Елена Цезаревна, нам конец. У федералов на наш музей денег почти нет". В это время чужестранные девушки шепчут мне что-то в самое ухо. С трудом разбираю слова: "Мы дали ей вопрос (имеется в виду экскурсия в Музее Пастернака)– кто есть Олга Ивински? Она нам дала ответ - это имя не должно здесь говорить".
Надо же. Как чувствовала, что не надо туда идти. И Коганы подтвердили, что там было скучно. Потому, что там нет такой Наташи. А, кажется, невестка З.Н. водит экскурсии. Она, правда, недавно переиздала переписку между З. Н. и Пастернаком.
Он так ее (З. Н.) любил когда-то, что ревновал к ней антресоли, которые сверху любуются ее прекрасными плечами.
«Как то, что даже антресоль при виде плеч твоих трясло".
Ну, все, Остапа несло. Надо остановиться, оставить место для Питера.
Чем застеклить лоджию: пластиковыми окнами или алюминиевыми? 
Старый Оскол. Поляна. 6-7.04 
"...подталкивают к милитаризации плодородных приграничных территорий" 
Можно уже без шапки:) 
Война на Украине (05.04.24): Российская армия начала штурм Часова Яра... 
03.04.2023 - День придумывания хороших примет 
Раиса и Михаил Горбачёвы в Ницце, 1977 
Одерборн П. Жизнь Ивана Васильевича, великого князя Московии. М.: Наука, 2024 
«Лаборатория Касперского» обнаружила суперсверхтяжёлую воду. 
