Первая любовь

В самом конце 80-х -начале 90-х мы, большая и дружная компания парней и девушек, сидели у ночного костра на берегу озера, затерянного в уральских горах. Звучали струны гитары и песни, веселые и шуточные  распевались  громко и с улыбками, а грустные пелись тихо, проникновенно, и  компания подпевала певцам едва слышно.

Молодые  парни и девушки, спортсмены и комсомольцы, все красивые телами и  чистые душами, от которых тогда веяло обаянием молодости и уверенностью  в завтрашнем дне и я был среди них, и мы  засматривались на огонь, улыбались, и погружались в задумчивость, грустили светлой грустью и радовались чистой и звонкой надеждой.
И всем  нам было на сердце хорошо и немного печально, и впереди у каждого была  прямая и светлая жизнь, по-крайней мере так тогда казалось, ведь нам было по 17-25 лет и стояла прекрасная, гитарная,  песенная, теплая летняя ночь.

Седой  сорокапятилетний инструктор альпинисткой подготовки казался нам старым человеком, а тридцатипятилетняя инструктор по плаванию, мастер  спорта международного класса, в наших глазах была уже довольно пожилой  женщиной.Инструкторы горячо ругали Горбачева, перестройку, Ельцина, КПСС и предрекали скорый распад Союза.

Мы, молодежь на это потихоньку смеялись и думали про себя:

-Да эти старики с ума сошли.

-Не может такого быть, чтобы страна распалась. СССР наша любимая и могучая Родина, хоть и скучная.

-Какие же они глупые, эти взрослые. Вечно трясутся попусту.

-Шли бы они лучше спать, предоставив нам пообщаться свободно.

«Пожилые»  инструкторы смотрели с жалостью и завистью на наивное и восторженное  юношество, наконец пловчиха  вздохнула и произнесла: -Господи, ребята,  какие же вы еще глупые.

И седой альпинист кивнул ей согласно и тоже вздохнул, одновременно привычным щелчком сбивая горящий уголек со своей брезентовой штормовки.

Не слушая больше песен, я читал про себя пушкинского «Вадима»:

... сосны с шумом

Качают старые главы

Над зыбкой пеленой пучины;

Кругом ни цвета, ни травы,

Песок да мох; скалы, стремнины,

Везде хранят клеймо громов

И след потоков истощенных,

И тлеют кости — пир волков

В расселинах окровавленных...

Именно  такой вот ночью Ольга внезапно посмотрела на меня с нескрываемыми интересом и лаской, прежде на меня еще ни одна девушка так не смотрела.  Олины глаза были смешливые и теплые, цветом переливчатые, то голубые, а  то зеленые и серые. Ольга часто поправляла и гладила рукой свои волосы, они у  нее были роскошные, волнистые, длиной до талии и густого медового цвета.  Чертами лица и фигурой Ольга походила на принцессу Кристину из итальянского фильма «Безумно влюбленный», где сыграли великолепным дуэтом Орнелла Мути и Адриано  Челентано.

Я чувствовал себя рядом с Ольгой счастливым, робким и застенчивым, и думал глупо и наивно:-Неужели эта самая красивая и гордая девушка в мире и станет моей?!

В реальности так никогда и не рискнул даже и поцеловать Ольгу. Провожая ее в женский блок лагеря читал «Вадима» уже почему-то вслух:

-И вот высокая светлица,

В нем сердце бьется: -Здесь иль нет

Любовь очей, душа девица,

Цветет ли здесь мой милый цвет?

Уже через  две недели Ольгины глаза стали равнодушными и ледяными когда она  глядела на меня, едва здороваясь при случайных встречах. Я же был  разъярен и взбешон. -Подумаешь, не пригласил тогда ее на танец и посмотрел не так, обратился не так. Из-за этого чего ссориться-то ей было?

Я вновь повторяю свой вопрос. Леха  смеется глумливо и вызывающе, прямо мне в лицо, его глаза глядят с насмешкой и злобой.
Я не выдерживаю этого и кидаюсь в драку. Леха  с Кавказа, а кавказцы всегда стоят горой за своих, вот и сейчас  сразу трое мгновенно кидаются на меня, помогая в драке земляку.
Славяне же стоят вокруг испуганной толпой и жалобно блеют робкими  голосами: -Ребята, ну хватит, хорош, а? Мы же друзья все здесь...

Мне  сразу же немало хороших ударов достается, и левое надбровье рассечено, из-за крови, натекшей на глазницу, я ничего не вижу левым глазом.  Драться против четверых отличных спортсменов-каратистов очень трудно, и в  такой скверной ситуации мне становится на пару мгновений очень страшно, и  сразу потом внутри горячо, спокойно и немного весело. Потом  наблюдаю себя  и других как-бы со стороны, замедленно, такое состояние сознания в  минуты опасности случается со мной с детства, от перенапряжения нервной  системы, наверное.

Бьюсь  с кавказцами хорошо и грамотно,  им не удается сбить меня с  ног, а через минуту-другую выброс адреналина у них заканчивается, как это  всегда бывает в драке у темпераментных и горячих людей. Кавказцы не  понимают толком что произошло, поэтому они неуверенны в своих действиях и  правоте, к тому же со мной они всегда были уважительны, дружили.  Кавказцы сами первыми останавливаются, а Леха плох, я таки  пробил ему ногой в печень. Мы потихоньку переходим с драки на разговор и  разруливаем конфликт.

Поссле выясняется,  что у меня почти не движется правая рука, и область ключицы распухает  на глазах,  еду в травмопункт, там сразу ставят диагноз, перелом  ключицы со смещением. Больница, операция, гипс на три месяца, стальная  спица на год в сломанную кость. В палату ко мне приходит дознаватель  из милиции, с моих слов записывает в объяснениях, что я случайно упал  с лестницы. Дознаватель равнодушно записывает эти мои слова, уходит и  больше не тревожит.

С  кавказцами, с которыми подрался,  потом общаюсь как ни в  чем не бывало. Почему-то с кавказцами и вообще с муслимами самого  разного толка у меня по жизни всегда в итоге складываются отличные  отношения.

Не мог забыть только гадливую ухмылку Ивана да глумливый  смех Лехи. Из  славян-очевидцев драки, почти каждый после высказал:-Ну вот зачем  ты кинулся на Леху? Ты мой друг и он мой друг, потому я не мог  вмешаться. Это было бы предательством одного из вас.
На эти слова я  неопределенно кивал и отмалчивался, а сам вспоминал их испуганные  лица, жалкий лепет и видимую боязнь даже прикоснуться к кому-либо из  бьющих меня кавказцев.
Конечно,  с возрастом мне стало понятно, что прежних, создавших Российскую  империю русских людей сознательно истребили после 1917 года всеми силами  государства, а тем пассионариям, кто еще остался, суждены три плохих  участи: вытягивающий соки спорт, война, тюрьма,  зачастую без всяких «или», последовательно.

С  Олей мы виделись случайно несколько раз, она кивала равнодушно и  без улыбки, а я говорил «Привет», но каждый день я думал  о ней, и мне становилось светло и радостно на душе. Такова юношеская  любовь...У  меня не было девушки, я только учился, работал, тренировался. Вообще же  я тренируюсь я с восьми лет, а работаю с шестнадцати, это привычно,  а вот теперь есть еще и любовь к Ольге. Это новое, чудесное и  прекрасное явление в моей еще небольшой жизни.

Мне  исполнилось 22 года, когда  нашелся повод и мы сошлись с Лехой врукопашную в  укромном месте, где кругом никого нет, только мы двое. Леха много лет  занимается киокушин-карате, у него отличная растяжка, он подвижен и точен  в движениях. Бьет меня быстрыми и сильными ударами своих  длинных рук и ног,  и ловко ставит блоки навстречу моим ударам.

Леха вообще хороший боец,  успешно выступает на городских соревнованиях, он агрессивен и постоянно  атакует, наверное в киокушине у всех вырабатывается такая манера ведения боя, так  завещал основатель стиля, великий боец Ояма.

Но Леха не  готов к тому, что сейчас мои удары боксера летят ему в голову. В  киокушине запрещено бить в голову, и в реальном бою это надуманное  ограничение играет с Лехой злую шутку. Леха постоянно пропускает мои  удары в голову, он быстро теряет пару передних зубов, него сломан нос,  глаза заплыли и стали как щелки. Леха понимает, что дальше я  забью его насмерть, и нет никого, кто помешает. Здесь не спортзал и  не соревнования, нет судей и тренера, нет зрителей и свидетелей.
Каждый, кто много раз бился в полный контакт с подготовленным  противником кожей чувствует такие переломные моменты, вот и я понимаю, что Леха сейчас не хитрит, не играет в слабого, чтобы расслабить  меня. Понимаю, что  Леха реально утратил волю к победе и деморализован, он стал  мешком для битья. Леха закрывает голову руками и просит меня о  пощаде.
Я говорю ему: -Признавайся честно, если не соврешь, то тогда я  остановлюсь. Говори, не бойся: - Ты трахал Ольгу?

-Нет.

-Что у вас было тогда?

-Просто проводил ее. Она плакала, из-за того что ты ее обидел. И себя ругала, что вспылила как дура.

-И все?

-И все.

-А почему тогда ты так сразу мне и не ответил?

-Позлить тебя хотел.

-Ты дебил.

-Да. Прости.

-Ладно, забыли.

Помогаю  Лехе остановить кровь из носа и провожаю в травму, там Леха говорит  врачу , что он сам упал с лестницы. Врачу наплевать, «сам так сам». На  дворе стоят 90-е годы, и действет формула "нет заявления, нет преступления". Ментам меньше работы, докторам с ними меньше объяснений. Когда мы выходим из травмпункта, я проставляюсь Лехе крепчайшим пивом «Амстердам Навигатор», и признаюсь:

-Я тоже идиот. Надо было мне с ней поговорить тогда.

-А ты не поговорил? Тогда ты точно идиот.

-Ладно, я к ней, мириться. Прямо сейчас.

-Я с тобой пойду. Самому интересно стало, чем у вас закончится.

У  цветочницы на углу покупаю букет каких-то дешевых белых цветов, то ли  флоксов, то ли хризантем, других растений у нее в ведрах уже нет, все  распроданы. Рядом в ларьке покупаю коньяк «Наполеон»,  ликер «Амаретто», бутылку «Сангрии» и пачку сигарет «Бонд» вместо обычного спирта «Рояль» для наших частых студенческих попоек.

Мы с Лехой приходим домой к Оле, дверь открывает ее сестра и говорит:
-Оля с Костей скоро будут, они в кино ушли.

-А что за Костя?

-Олин муж.

Леха спрашивает: -И давно он ей муж?

-Два  месяца- отвечает Ольгина сестра.
Мальчики, не надо только скандалов.  Сам три года в ее сторону даже не смотрел, что ей было делать? Годы  идут, Оля не молодеет. Костя честно посватался, он хороший, уже институт  окончил и работает. Идите с богом, ребята. Пожалуйста.

На это  отдаю олиной сестре бутылки «Амаретто» и Сангрии». Мы с Лехой выходим  на улицу, укрываемся за живой изгородью, из горла по-братски молча  распиваем коньяк, нам не хватает чтобы забрало, выходим на  дорогу, «на фару». Тормозим первое проезжающее такси и покупаем у  водителя по двойной цене бутылку водки. Теперь мы опять друзья с Лехой, а «Сангрию» и «Амаретто» я никогда больше не пил.

Еще  через три года, зимним днем неожиданно встретился с заматеревшей и поправившейся Ольгой нос к носу, на ней была соболья шуба, взгляд ее показался  злым и недовольным, губы стали тонкими, а  зелено-голубые глаза льдистыми и какими-то серыми. Она теперь была  совсем чужая, мы просто кивнули друг-другу.

Спустя еще пять лет Ольга приснилась, и в том сне ей опять было  восемнадцать лет, и она снова оказалась чистой, свежей и юной. Во сне Ольга снова  любила меня взглядом и сказала: -Приезжай на гору Народную, там я буду  ждать тебя.
Эти слова показались мне во сне естественными. -Обязательно приеду-искренне обещал я.
И снова, даже во сне, так и не  решился оцеловать Ольгу.

Утром  проснулся счастливым и юным, но уже через 30 минут ночной сон показался  нелепым моему трезводневному сознанию, сны вообще редко снятся, а этот  был таким реалистичным, цветным...Ладно, мне уже некогда разбираться со  сном, спешу на работу.
Среди дня нашел время и уточнил в интернете про  гору Народную, и выяснил, что ударение в этом названии ставят как на на  первую, так и на вторую гласные, вспомнил что  Ольга во сне произносила как «О»  ударная.
Вечером опять вспомнио о приснившейся Ольге, взял с полки  географический атлас, нашел и изучил район горы Народная.

-Сон как наяву, и цветной даже, а такая глупость- подытоживаю в вслух. Закрываю атлас и ложусь спать, с тех пор Ольга не снится.

Послесловие

Ныне  мне уже самому сорок пять лет, а это ведь целая жизнь. Теперь я  понимаю, что если бы мы поженились с Ольгой тогда, в восемнадцать лет, то не  стали бы надолго счастливы. И не выдержал бы наш брак испытания временем, мы бы расстались. Как говорила моя уже покойная ныне бабушка -Один задириха, а другой неспустиха. Это как раз про нас с Ольгой, такие браки редко бывают удачными.

конец